Граждане Рима - София Мак-Дугалл

— Нет. Но устоять перед этой верой невозможно, — ответил Дама.

Они увидели нового раба, который сидел, надвинув капюшон, в кабаке и, прислонившись к окну, со страхом наблюдал за пьющими стариками. Уна легонько стукнула в стекло, отчего новенький подпрыгнул и, побледнев, уставился на них, прежде чем выбраться наружу.

Он был тихий, худенький, болезненный. Руки его тряслись, он зашелся кашлем и шепнул:

— Вы правда из Хольцарты? Сам не понимаю, как сюда добрался… не понимаю, как выдержал.

— Как тебя зовут?

— Тазий. — Он захрипел, схватившись за грудь, из которой вырвался нутряной скрежещущий звук — так галька хрустит на морском берегу, перекатываемая прибоем. — Я с Сицилии. — И снова надсадный, раскатистый звук, — он посмотрел на них водянистыми глазами, в которых читалось страдание, слабо улыбнулся: — Некуда… было идти… только сюда… мне все хуже…

— Ничего, поправишься, — резко оборвал его Дама. — У нас есть человек, который тебе поможет. Что ты делал на Сицилии?

— Серные копи. Лет десять. Наверное. Это пыль — аааа — которую ты там вдыхаешь, а потом не можешь выдохнуть. Хуже. Весь этот год. Я думал, что хотя бы узнаю… есть ли у меня шанс. Но пыль — аааа, — она в легких, это как… и становится все хуже… даже на свежем воздухе.

— Поправишься, — повторил Дама, скованный праведным гневом.

Сначала Уна заметила только, что Тазий действительно нервничает, что было естественно. Затем — что он постоянно думает о чем-то, что лежит в его мешке, что зашито в его одежде. Затем — что его нервозность одновременно сильнее и слабее, чем должна была быть; он сказал, что проделал весь этот путь, но настоящего облегчения в нем не чувствовалось, и наконец — что он на самом деле не боится — ни их, ни басков, ни стражников, которые идут по его следу, ни своей болезни. Подлинные его чувства она увидеть не могла. Он постоянно следил за тем, чтобы произвести на них нужное впечатление, делал все, чтобы казаться убедительным.

— Спасибо тебе за доброе слово, — шепнул он.

— Тебя подослали? — вдруг спросил Дама, как делал это и раньше.

— Что? — тяжело выдохнул Тазий. — Нет. Почему, почему ты думаешь, что тут должны быть лазутчики?

Но сзади, у него на шее, в воротник был зашит «жучок» величиной с монету. Пучок тонких отравленных игл прятался в складках сумы. Легкие его были в полном порядке.

Уна стояла спокойно, не отрывая глаз от Тазия; ни один мускул на ее лице не дрогнул. Но маленькое устройство, вшитое в воротник, должно быть, что-то передавало кому-то, кому-то находившемуся в миле, а то и меньше. Ком черных проводов, который нес Дама, неизбежно вызывал помехи, и все же они подобрались слишком близко к Марку. Перед глазами Уны возникла отчетливая картинка — его картинка: темно, Марк спит, игла потихоньку входит в него. Она стерла изображение. Все что угодно, но этому не бывать.

— Это близко? — спросил хрупкий Тазий, держась за бок.

— Нет, — ответила Уна. — Нет, это далеко.

Окажись на месте Дамы Сулиен, или Марк, или кто-нибудь еще, она, не глядя, узнала бы, понял он это или нет. Но она не знала и не должна была смотреть.

— Но вы пришли?..

— Нет, не оттуда, — постаралась улыбнуться Уна. — Оттуда пешком не дойти.

Она заколебалась, стоит ли ей продолжать, но тут вмешался Дама, в голосе его чувствовалась лишь легкая напряженность:

— Мы были в Осаскии, просто приходится время от времени проверять пеленгаторы.

Он видел, что Уне нужна помощь; конечно, она не знала названий близлежащих городков. Но больше он сказать не осмелился. Лгал он редко и неумело, да к тому же был в ярости.

Уна была в отчаянии, что ей приходится поддерживать разговор одной.

— Тебе лучше не мокнуть под дождем, — торопливо, заботливо посоветовала она Тазию. — Нам надо еще поговорить кое с кем. Ты что-нибудь ел?

Ему ничего не оставалось кроме как позволить Уне доброжелательно затолкать себя обратно в кабак, а Даме — по-баскски попросить хозяйку принести немного супа и хлеба. Уна быстро вытащила Даму на улицу, и они молча дошли до фонтана в центре городка.

Пока Дама не заговорил, Уна не понимала, насколько он разгневан, и ей показалось странным — идти рядом с человеком, буквально кипевшим, как чайник, и не почувствовать этого.

— Ублюдок, — сказал Дама сквозь зубы. — Подонок, подлец. И как он только посмел замахнуться на такое? Как посмел прийти сюда и притворяться, что ему сломали жизнь? Наверное, считает себя умником, че-ло-ве-ком! Да, должно быть, наловчился. Ты только подумай, ведь он говорил все это, потому что знал, что такое бывает, а ему хоть бы хны! — Дама сглотнул, явно упрекая себя за то, что разразился такой тирадой, но слишком уж велико было отвращение — не остановиться. — Оружие у него есть?

— Да.

— Пистолет?

— Не думаю.

— Уже кое-что, — сказал Дама. Затем, ровным голосом, он добавил: — Значит, оно ему и не нужно. Толкового парня прислали. Наверное, вояка, прошел обучение. Верно говорю?

Уна кивнула.

— Значит, хорошо владеет ножом, а может, и без него обходится.

Мелкими шажками, ковыляя, он дошел до фонтана и вернулся. Коротко сказал:

— Я тоже нож прихватил.

Уна промолчала.

— Заведем его в лес. Так он хоть ничего ждать не будет. По-моему, другого выбора у нас нет.

— Ты не сможешь, — пробормотала Уна. — Как же твои руки?

— Да, — сразу согласился Дама. — Прости. — Он снова отвернулся, пробуя руки, глядя на онемевшие пальцы правой с такой ненавистью, какую не чувствовал с того момента, как в ущелье появился Сулиен. — Прости, — мягко повторил он. — Но я не хочу, чтобы ты это делала. Вообще не хочу, чтобы ты была возле него.

Уна не могла до конца понять, почему ей это так противно. Запертая на черной лестнице кабака в Волчьем Шаге, она боялась того, что может сделать, если ей развяжут руки, непреоборимого чувства собственной правоты, которое ничто не могло остановить. Чувство это все еще было в ней живо, так что об него можно было ненароком обжечься, как о раскаленную плиту. Но она по-прежнему стояла не шелохнувшись, в упор глядя на Даму, спокойная, словно все это ее не касалось.

Возможно, она все еще чувствовала нечто вроде жалости к человеку погибающему, как в романе. Ибо не только не хотела сама делать этого, но не хотела, чтобы это вообще случалось.

— Но он пока еще ничего не сделал, — наконец внятно произнесла она.

Дама беспокойно вздохнул:

— А тебе бы хотелось, чтобы он уже что-то сделал?

— Конечно нет.

— Уна. Это тяжело, но ты не должна винить себя из-за него. Он сам явился за этим. Он вынудил нас, он не должен был сюда приходить. И это разумно, что мы защищаемся.

— Марк, — сказала Уна все тем же отрешенно упавшим голосом. — Он пришел за Марком.

Если бы образ ядовитого острия, приближающегося к руке Марка, был реален; если бы Тазий приблизился к нему, чтобы осуществить свой замысел, и, если бы она, Уна, оказалась там и воочию увидела, что происходит, — тогда другое дело, тогда ничего иного бы не оставалось. Он близко, подумала она, но эта близость измерялась милями, а не дюймами, не расстоянием вытянутой руки.

Дама снова нетерпеливо кашлянул.

— Ладно, — сказал он. — С чего начали, тем и закончили. В любом случае такому, как он, не место в жизни. Ты, ты же лучше меня знаешь, какой он.

— Да.

— Поэтому, — повторил Дама, — у нас и нет иного выбора.

— Да.

Впрочем, произнося это, она представляла себе все очень и очень смутно. Они снова замолчали. Уне действительно не хотелось убивать теплое тело, которое вот сейчас, сию минуту, ело и пило в кабаке, невиновное ни в роковых поворотах истории, ни в злых умыслах, не отвечающее за мысли своего хозяина.

Она заметила гараж Пальбена, и у нее само собой вырвалось:

— Можно взять машину Пальбена.

— Зачем? Ты что, водить умеешь?

Уна виновато, со стыдом покачала головой.

— А ты?

— Раньше умел, — горько произнес Дама.

— А теперь?

Дама помолчал, попробовал вытянуть руки, потянуть на себя.

— Даже если бы я смог… — начал он, растягивая слова.

— Мы могли бы его увезти. Куда-нибудь далеко-далеко и просто бросить. Что бы он тогда стал делать?

— Даже если бы я смог, все равно это выглядит неправдоподобно, — ответил Дама. — Если бы понадобился водитель, разве бы стал Делир посылать кого-нибудь с такими руками?

— Но когда мы только встретились, я тоже сначала ничего не поняла, а теперь тебе намного лучше, — взмолилась Уна. — Он ничего не заметит.

— Да… — пробормотал Дама, вдруг как-то странно внутренне переключившись. — Может, и не заметит. — Он нахмурился. — Тогда мы окажемся с этим убийцей на равных.

— Знаю, — ответила Уна. — Но он здесь. И тут уж ничего не поделаешь..