Пиковый туз - Стасс Бабицкий

– Говорил, говорил, и от слов своих не отказываюсь, – Мармеладов, сцепив руки за спиной, уставился в пол. – Но я ошибся в некоторых рассуждениях. Так бывает, когда заглядываешь в бинокль и все видится огромного масштаба, а перевернешь, заглянешь с другой стороны… Не было в этой девушке никакого василиска. Знаешь, как она убивалась, что тебя – невинного человека! – пришлось заточкой пырнуть? Из-за этого и топиться хотела, и на рельсы легла по доброй воле. За тебя переживала, прощения просила…

– Но в убийстве фрейлин и барона не видела никакого зла.

– В те мгновения ее рукой двигала Немезида. Жертва насилия несла отмщение и воздаяние за грехи. Анна не была чудовищем, она истребляла чудовищ! Три фрейлины открыли перед ней свои адские сущности – показали клыки да змеиные шеи. Крапоткина была не единственной, кого похитили ради беззаконных утех. За эти преступления им наказание-то и вышло… Вообрази, если бы этих мерзавок не остановили, пусть и кровавой ценой, то грядущей зимой они до милой тебе Катеньки добрались бы… Что, переменил мнение? По глазам вижу, переменил. Готов дать право на кровь? Простить убийцу?

Митя вяло жевал пирог, не чувствуя вкуса.

– Ладно, Бог целому народу цыганскому за один гвоздь простил грехи. Значит, и ты, сотворенный по Его образу и подобию, можешь прощать. И тоже за гвоздь, хе-хе. Считаешь, что убийца фрейлин нам с тобой и прочему обществу угрозы не представляет, так тому и быть, – сказал, наконец, он. – Ты все письма в полицию отдал?

– Одно сохранил. Угадаешь от кого?

– Как тут гадать… Десятки дворянских фамилий, плюс заморские герцоги с маркизами, коих при дворе легион. Не цесаревич же его написал!

– В самую точку.

– Гос-с-споди! Наследник престола? Вот это новость. Неужели тоже приезжал на эти позорные маскарады?

– Из текста сей факт вывести нельзя. Вернее всего, фон Даних только заманивал его в развратные сети. Барон почти добился цели и едва не вознесся в самые высшие сферы. Жадность сгубила.

– Как ты собираешься поступить с этим письмом?

– Планировал отдать княжне Долгоруковой. Она может аккуратно показать листок государю, а Его величество сам придумает способ приструнить наследника. Но вдруг отношения у Екатерины Михайловны и цесаревича еще больше испортятся? Или августейший отец обозлится на нее за наветы на сына. Нет, пусть венценосная семья сама разбирается с тайными грехами. А это письмо…

Он зажег уголок от свечи и, подержав немного, бросил в холодный камин. Бумага скукожилась в огне. Ошарашенный почтмейстер уставился на вазочку с засахаренными фруктами и марципаном. Губы его двигались, но слова не шли. Закашлялся, промокнул шею салфеткой.

– Удивил! Ох, братец… Я в твоей порядочности не сомневался, но чтобы с улыбкой пустить на ветер пожизненную индульгенцию! Документик стоил дороже здешнего особняка. Он принес бы тебе золото, титул…

– А с ними тысячу проблем. Нет, Митя, я давно понял, самое завидное состояние – это не деньги и не власть. А состояние покоя в душе. Я больше не боюсь того, что давешний василиск вернется и займет пещеру в моем мозгу. Пусть сползаются мрачные мысли и блуждают вокруг. Но там поселилась ищейка, которая не пустит внутрь отвратительных тварей. Что еще нужно для спокойной жизни? Верный друг, удобный сюртук и иногда сладость, чтобы настроение улучшилось.

Мармеладов подошел к самому столу и схватил марципан в виде миниатюрной графской короны.

– А насчет Ожаровского… Он никогда не появится в России. Затеет создать за границей общество «новых людей» и если на тамошних клумбах приживутся двойные розы – пусть Европа сама это и расхлебывает.

– Но, получается, это я подсказал ему выход. Уехать куда-нибудь подальше. В Лейпциг или на остров Капри, может быть даже в Париж.

– Но ведь и я настоятельно рекомендовал бывшей фрейлине Крапоткиной, для исцеления душевных ран и обретения гармонии, отправиться в заграничное путешествие. В Лейпциг или на остров Капри, может быть даже в Париж.

Он сжал пальцы и раздавил сладкую корону решительным жестом.

– Не исключено, что в скором времени мы, Митя, прочтем в газетах статью о скоропостижной кончине Ожаровского… И я не удивлюсь, если рядом с телом графа, – совершенно случайно! – обнаружат пиковый туз.