Повесть об уголовном розыске - Алексей Нагорный

– Не за что. - Банников переключил скорость. - А за предложение - спасибо. Я запомню.

"Газик" уехал. Через минуту Коля уже входил в кабинет Сергеева.

Он не видел Сергеева года три с лишним и поразился резкой перемене во внешнем облике Степана Петровича. Сергеев стал совсем седым. Коротко подстриженная борода тоже стала совсем белой. На лбу и у носа пролегли резкие складки. Глаза смотрели устало и словно немного выцвели.

– Вы же не курили? - удивился Коля.

Сергеев погасил спичку:

– А теперь курю. Рассказывай.

Он слушал, не перебивая. Когда Коля закончил, долго молчал.

– Значит, Родькин врет. Клепает на себя. И Акимов врет. Клепает на Родькина. Зачем?

– Если бы у меня был ответ, - вздохнул Коля.

– Давай подумаем, - сказал Сергеев. - О том, что Слайковский получил деньги, знал весь завод. Слайковский всю жизнь ходил с завода одним путем - мимо "Каира". Мог кто-нибудь, зная это и имея сведения о деньгах, подстеречь и ограбить Слайковского?

– Я рассуждал так же.

– Тогда чем ты объясняешь присутствие на месте преступления Родькина? - спросил Сергеев: - Случайностью?

– Либо это случайность, которой воспользовались преступники, либо это подстроено.

– Подстроено? - протянул Сергеев. - Без имен и фактов нам никто не поверит, Коля.

– Я еще вот о чем думаю, - сказал Коля. - Соловьев встречался с Седым. Помните Седого?

Сергеев кивнул.

– Это раз, - продолжал Коля. - Седой был замечен около "Каира". Это два. А в "Каире" работает швейцар, к которому прибежал Родькин с ножом в руке.

– А Родькин Седого знает? - спросил Сергеев.

– Говорит, что нет, но объективных данных мы не имеем.

– Ясно, что ничего не ясно, - вздохнул Сергеев. - То, что Кузьмичев настаивает на передаче дела в прокуратуру, мне понятно. Раз передано - значит, раскрыто и можно рассчитывать на награду. Ты получил "Почетного чекиста"?

– Еще нет, но приказ подписан.

– Ну вот, - обрадовался Сергеев. - А Кузьмичев тоже хочет!

– Я же вижу - он не верит в то, что Родькин убийца! - сказал Коля. - Степан Петрович, поймите вы: Родькин - бывший вор, правильно! Но он, кроме этого, еще и гражданин СССР, елки-палки! Мы обязаны его защитить, как всякого другого!

– Что ты горячишься, - улыбнулся Сергеев. - Я разве спорю? Была бы моя воля - я такого, как Кузьмичев, на пушечный выстрел к органам не подпустил. Но в данном случае к моему мнению не прислушались. Нужны доказательства, Коля. Эмоции ничего не доказывают, даже если мы и правы.

– Я найду эти доказательства!

– Найди, - Сергеев поколебался мгновение и продолжал: - Тебе, моему товарищу и другу, я могу сказать: Кузьмичев - хуже врага! Врага можно рано или поздно изобличить и обезвредить! А Кузьмичев - наш случайный попутчик, Коля. К сожалению, сейчас становится ясно, что их у нас не так уж и мало, как можно было думать. Трудное сейчас время.

– Ничего. - Коля сжал губы. - Придет и другое время, я знаю.

– Придет, - сказал Сергеев. - Мы должны в это верить и должны работать для этого. Задержи дело еще на сутки, я позвоню начальнику управления.

Коля вышел из Смольного и вдруг почувствовал себя смертельно уставшим. Не хотелось ни стоять, ни идти, ни думать. "Лечь бы сейчас посреди улицы, - вяло подумал он. - И пусть подобрала бы "скорая", в больницу отвезла. А там тишина, покой. Ни тебе Кузьмичева, ни тебе проблем. Отдыхай и пей компот".

Нужно было возвращаться на работу, но Коля вышел из автобуса и свернул на Моховую, а потом на Пестеля - решил забежать домой. Маша и Генка неожиданно оказались дома. Генка радостно повис на шее отца, сказал, с гордостью показывая огромный синяк под глазом:

– Отметь в приказе, батя. Была схватка с "урками".

– Ты думаешь, о чем говоришь? - рассердился Коля. - Эх, Гена, Гена. Сколько раз я тебе говорил - не всякие фантазии хороши. Ты опять взбудоражил весь класс? Когда завуч придет?

– Уже приходил, - на ходу бросила Маша. - Его исключают.

– Ну и пусть исключают! - крикнул Генка. - Я страдаю за справедливость!

– Расскажи. - Коля сел к столу.

– Класс разделился, - сообщил Генка. - Я организовал своих, мы решили поступить в бригадмил. А Жуковский говорит: "гадов давить надо!" Ну и подначил своих, они себя "урками" стали звать… После уроков мы им дали…

– А они вам? - Коля невольно улыбнулся.

– И они нам, - хмуро сказал Генка. - За них Осьмушкин, а у него кулаки по пуду.

Маша молча слушала разговор. Она уже знала, как поступит Коля, предвидела реакцию Генки и заранее огорчалась, потому что мир и покой в семье должны были вот-вот уступить место взаимной неприязни и обидам. "Он накажет Генку, - думала Маша. - И будет прав, иначе нельзя, но как же мало в наших руках средств и способов воспитания. А может быть, мы просто неизобретательны?" Ее мысли прервал Коля.

– Вот что, друг, - сказал он Генке. - Ты уже взрослый, и я могу тебе сказать откровенно, как своему товарищу… - Коля задумался, видно было, что ему нелегко начинать этот разговор. - Вот ты разделил класс на "наших" и "не наших". В результате произошла драка. Понятно. Иначе не могло и быть. А ты подумал, что урки ваши - это ведь такие же пацаны, как вы, и родители у них за Советскую власть, и они сами… А ты, выходит, толкнул их к преступникам, обидел?

– Батя, так вышло… - Генка отвел глаза.

– Плохо вышло. Привыкнешь сейчас людей дерьмом считать - как же будешь работать у нас? Прости за громкие слова - у нас первая заповедь - человек! Иначе зачем мы? Глупая получилась игра.

– Я тебя понял, батя. - Генка остановился в дверях. - Ненавижу нотации, но ты сказал по делу. - Генка ушел.

Маша проводила его взглядом:

– Как я устала… Как я устала…

– Я сегодня посреди улицы лечь хотел, - признался Коля. - Я бы, конечно, не лег, ясно. - Он улыбнулся. - Но мысль была, и это плохо. Я тебе вот что скажу: внутренне, морально, что ли, мы не были готовы к тому, что сейчас происходит. Скажи мне кто, что так будет, - я бы его лютым врагом Советской власти назвал. Боюсь, мы не понимали: неизведанные дороги - неизведанные опасности. Не знаю, как ты, а я представлял себе все слишком прямолинейно и красиво. А вот получились издержки - сразу стало не то.

– Ты прав. Мне тоже хочется на все плюнуть и уехать в тихое место, - призналась Маша. - Все время идти "сквозь револьверный лай" - это трудно, Коля.

– А что, - Коля улыбнулся. - Свернем с дороги на тропинку. Тихую такую. Дом купим, курей разведем. Свежие яйца по утрам - полезнейшая штука! Только Генка. Он нас не поймет. Но ведь своя рубашка - ближе к телу.

– Не юродствуй, - обиделась Маша. - Надолго ли нас хватит? Ты об этом подумай.

– На сколько хватит, - отрезал Коля. - Я в партию вступил не для того, чтобы чины и должности получать. Я верю в наше дело, несмотря ни на что. Знаешь, как Багрицкий написал? "Осыпался, отболев, скарлатинозною шелухой мир, окружавший нас…"

– Он и другое написал, - сказала Маша. - "Мы ржавые листья на ржавых дубах". Не помнишь?

Коля обнял ее:

– Я все помню, Маша. Ты прости за пафос, не на митинге мы. Но ведь "нас водила молодость в сабельный поход"? Водила, друг ты мой, а это забыть нельзя!

– Нельзя, - послушно повторила она. - Но иногда становится так трудно и так больно за все. И за всех.

– Будем жить, Маша, - сказал он тихо. - А уж если мы живем - значит, не сдаемся!

В кабинете его уже ждала сияющая Маруська.

– Седой и Соловьев, представляешь, - она торжествующе посмотрела на Колю, - сидели в одном лагере! Ларчик-то просто открывался! Я приказала доставить Соловьева к нам.

– Пусть ведут.

Маруська позвонила в конвой, потом сказала:

– Послушай, может, возьмем Травкина к нам? У него, по-моему, талант.

– По-моему, тоже. Заготовь представление в кадры, я подпишу.

Привели Соловьева. Он мрачно сел на стул и уставился в стену.

– Вы утверждали, что незнакомы с бандитом по кличке Седой? - сказал Коля.

Лицо Соловьева покрылось красными пятнами.

– Утверждал, - нерешительно сказал он. - А что?

– Вот справка из лагеря, в котором вы отбывали наказание. Вы и Седой жили в одном бараке и даже нары у вас были рядом. Ознакомьтесь.

– Не надо. - Соловьев отвел руку Коли. - Вы должны понять меня. Седой не тот человек, который повторяет два раза. А один раз он мне уже сказал: "Шаг вправо, шаг влево - и ты спекся". Ладно. В лагере мы с ним не дружили. Он - бандит, весь лагерь держал. А я кто? Сявка… А после побега он ко мне зашел - узнал, что я на завод поступил. Говорит: дай мне дело на твоем заводе. Кассира дай. Ну - избил меня. Я ему и выложил про наш с Родькиным план: Слайковского на гоп-стоп взять… Он обрадовался. Все, говорит, беру на себя, а вы отойдите в сторону и не лезьте. Твое, говорит, дело известить меня, когда Слайковский деньги получит и с завода домой пойдет. Ну и личность его показать.

– И вы известили? - спросила Маруська.

– А вы бы что сделали? - с обидой ответил Соловьев. - Он бы меня иначе убил. - В глазах арестованного разлилась тоска. - Показал я ему инженера.