Фонарь на бизань-мачте - Лажесс Марсель

Фелисите стала часто бывать в компаниях, собиравшихся в тесном кругу влиятельных лиц, в большинстве чиновников, проживавших с семьями в Порт-Луи. Ее лучшей подругой была Винсента Бюссон, чей отец приехал сюда с инженером Жаном-Франсуа Шарпантье де Косиньи, который должен был помогать ему в строительстве укреплений. Но после отъезда де Косиньи, якобы из-за растраты казенных денег, Никола Бюссон получил концессию на градирни Кодана и окончательно поселился на Иль-де-Франсе.

У Винсенты и встретилась Фелисите с Жаном Люшоном. Ей было тогда восемнадцать лет.

Всю жизнь она упрекала себя, что запуталась в паутине этой призрачной авантюры. Причиной ошибки были ее одиночество и богатое воображение. Долгие месяцы она верила, что в его руках ее будущее, что все ее счастье или несчастье зависит лишь от решения Жана Люшона. Когда они оставались наедине и он вспоминал свои столичные похождения, она чувствовала, что в душе ее громоздятся самые честолюбивые замыслы. Как ни корила она себя, но подавить их была не в силах. То она себя видела на парижских улицах, то у подъезда богатого особняка или в ложе театра, нарядную, в шелковом платье, сверкающую бриллиантами. Мужчины спрашивали друг друга: «Кто это?» Упряжка из пары белых коней подкатывает к подъезду, лакей, низко кланяясь, открывает дверцу кареты. Падает снег…

Неделями Фелисите витала в мечтах о каком-то потустороннем мире.

В тот день, когда отец сообщил ей о том, что взял на постой лейтенанта Шамплера, все мысли ее были заняты решающей встречей в доме Винсенты. Жан Люшон в последнее время только и говорил о своем желании возвратиться во Францию.

У Винсенты кто-то сидел за роялем. Музыка вестницей радости полетела навстречу Фелисите. На веранде слышался девичий смех, разносили оршад. Винсента, обняв подругу за плечи, поцеловала ее.

— Я так счастлива… У меня для тебя есть новость…

Она не успела закончить фразы, как Фелисите уже все поняла. Она подумала: «Я проиграла». И холодно задалась вопросом: чем теперь будет заполнена ее жизнь? Но все же она улыбнулась подруге, сказав:

— Тебе многие позавидуют.

А про себя добавила: «Ему тоже, ведь у тебя такое большое приданое!»

Он стоял у рояля в гостиной и принимал поздравления, как монарх принимает знаки почтения своих верноподданных. Увидев Фелисите, он отвернулся было, но овладел собой и направился к ней.

— Что мне скажет наш лучший друг? — спросил он.

— Что вы отпетый мерзавец, сударь, — сказала она.

И, так как он молча уставился на нее, смущенный вниманием слушавших их любопытных, она с улыбкой добавила:

— Потому что вы нас лишаете самой красивой девушки в городе. Нам ведь не стоит вас спрашивать, возвращаетесь вы во Францию или нет? Не правда ли?

Он с облегчением вздохнул и склонил голову.

— Хлесткие у вас поздравления!

— Как пощечина, — сказала она.

Молчаливая, возвращалась она в тот вечер домой со своим отцом. Пока они шли Губернаторской улицей к порту, господин Эрри не смел даже слова вымолвить, зная, что его дочь переживает сейчас глубокое унижение. Она пожелала уйти от Винсенты одной из последних, и он не спорил. Поэтому им пришлось торопиться, чтобы в восемь их не застиг на улице комендантский час. Они были уже на крыльце, когда грянул пушечный выстрел. Открыв дверь гостиной, оба весьма удивились присутствию там постороннего человека, который при виде хозяев встал и отложил свою книгу. Первым опомнился господин Эрри:

— Лейтенант Шамплер, о котором я говорил тебе, Фелисите.

Она на него посмотрела чуть ли не с ненавистью, слегка поклонилась в ответ на его приветствие и направилась к своей спальне. Но, подойдя к ней и взявшись за ручку двери, заставила себя обернуться.

— Добро пожаловать, лейтенант.

Фелисите хорошо запомнила их первый совместный ужин. Лейтенант, в полуформе, сидел от нее по правую руку. Разговор за едой шел серьезный. Брюни Шамплер уже второй раз отстаивался на Иль-де-Франсе, и хозяева быстро заметили, что он в курсе всех дел колонии. Поначалу Фелисите пришлось сделать усилие, чтобы войти в роль любезной хозяйки дома и проявить хоть маленький интерес к миссии де Косиньи, который опять приехал на остров, желая закончить строительство укреплений, начатое двадцать лет назад на побережье и в Порт-Луи.

— К сожалению, — сказал господин Эрри, — Косиньи вновь нашел способ вызвать к себе неприязнь как губернатора, так и членов Верховного совета.

И тут, сама не зная почему, Фелисите с таким жаром бросилась защищать инженера, что привела своих собеседников в замешательство. Она перечислила все претензии, которые были предъявлены Косиньи, рассказала про те огромные суммы, что были потрачены на строительство долговременных укреплений, а также про хитроумные махинации господина Буве-Лозье, когда тот, заменяя временно губернатора острова — своего родича Варфоломея Давида, просто вынужден был прибегнуть ко всяким уловкам.

— Каким уловкам? — спросил лейтенант, ошарашенный этой горячностью.

Он не привык к молодым особам, не только участвующим в обсуждении подобных вопросов, но и не стесняющимся открыто бранить влиятельного чиновника.

— Чтобы не подводить свояка, он разложил излишки растраченных сумм на работы, которые выполнял Косиньи. Возьмите хотя бы маленький деревянный бункер, что находится слева на набережной. Во сколько, по-вашему, он обошелся?

— В две или в две тысячи триста франков максимум, — предположил лейтенант.

— А его записали в расходной книге на сумму в шестьдесят пять тысяч франков. Мы это знаем от человека, которому можно верить, и господин Косииьи подтвердил этот факт.

— Фелисите! — сказал вполголоса господин Эрри.

Она повернула к нему сверкающий взгляд.

— Имеем мы право, отец, назвать человека мошенником, если он правда мошенник? Да или нет?

— Мадемуазель совершенно права, — улыбнувшись, сказал лейтенант.

Недели сменялись неделями, жизнь текла довольно спокойно. Лейтенант часто завтракал в своей комнате, его обслуживал Неутомимый. Затем господин Шамплер отправлялся в док, где проводил целый день. Случалось, он пропускал время ужина, возвращался гораздо позднее комендантского часа и, извинившись, шел прямиком к себе.

— Не скажешь, что он нас стесняет, — заметил однажды вечером господин Эрри. — Всю эту неделю я его видел лишь мельком.

Наутро лейтенант объявил, что сегодня же пополудни он отплывает на корабле «Коломба» водоизмещением сто шестьдесят тонн. Ему предстояло сопровождать на Молуккские острова Пьера Пуавра. Вест-Индская компания поручила Пуавру добыть для Иль-де-Франса и острова Бурбон саженцы пряных растений — их на Молукках разводят голландцы. Выйдя из Порт-Луи первого мал 1754 года, они вернулись более чем через год, восьмого июня, после того, как Пьер Пуавр разжился саженцами гвоздичного дерева и мускатного ореха, которые он поклялся заполучить всеми правдами и неправдами, чем бы это ему ни грозило. Голландцы, безраздельные хозяева островов, где произрастали гвоздичные деревья, оберегая свою коммерцию, установили смертную казнь за хищение хотя бы единственного саженца этой ценнейшей пряности.

Пока длилось их путешествие, на Иль-де-Франс обрушился ураган. В Порт-Луи развалилось несколько зданий, было и наводнение. В поместьях погиб урожай, над колонией нависла угроза голода. В столице вспыхнула эпидемия оспы, и болезнь мгновенно распространилась и в сельской местности. Фелисите в эти дни впервые столкнулась с ужасными человеческими мучениями и смертью. Заточенная в доме, она тем не менее видела похоронные шествия. Вскоре смертные случаи столь участились, а количество заболевших так быстро множилось, что хоронить покойных в отдельных могилах стало уже не под силу. Их штабелями укладывали на телеги и зарывали в братской могиле. Но те, на кого возлагали эту обязанность, так спешили скорее с нею покончить, что лишь едва-едва присыпали трупы землей, и собаки сбегались на это страшное пиршество. Частенько можно было увидеть на улице или в укромном углу у изгороди куски гниющего мяса. Потребовались недели, чтобы бедствие мало-помалу пошло на убыль. Но когда появилась надежда, что эпидемия не сегодня завтра затихнет, заболело несколько человек за оградой порта. По странному стечению обстоятельств болезнь долго щадила эту часть города.