Разбой - Петр Воробьев

Первая физическая встреча Хельги с «обожателем» произошла через три года, когда подруги начинали своё ученичество в мистерионе Курума Алностовича в Альдейгье. Для наследницы Брандехуса, выбор бронзовой мистерии никогда не был предметом для раздумья – работа отца искони казалась ей лучшей в земном круге. С побуждениями Меттхильд дело обстояло несколько сложнее: ей хотелось и выбраться из-под чересчур бдительного присмотра Бальдры, и остаться поближе к Хельге, но в первый черёд, мистерион Сеймура Кнутлинга, где проходило ученичество Самбора, стоял на набережной Порохового Конца – всего две остановки электровагона или четверть часа пешком от общежития аколитов бронзового мистериона, где подруги делили келью.

Очное знакомство с Самбором первоначально вызвало лёгкое разочарование, и немудрено: наслушавшись рассказов Меттхильд, Хельга ожидала встретить таинственного полубога из лесов Поморья, а не смертного юнца, явившего собой почти стереотип аколита мистерии янтарного дракона – гордый и самоуверенный ученик чародея, мнящий, что знает всё лучше всех, перевирающий поэзию, и громко смеющийся собственным шуткам. Впрочем, Хельга быстро расположилась к Самбору – он был неглуп, остроумен, хоть часто за чужой счёт, приемлемо хорош собой, и главное, действительно по уши влюблён в Меттхильд. Заносчивость и склонность поморянина лезть в драку по любому поводу были частично объяснимы как логическое продолжение его непрестанных и трогательно излишних попыток произвести дополнительное впечатление на любимую. Другую часть Самборовой дури можно было простить как следствие его нелёгкого удела родиться сыном знаменитого отца. Что там, если и не вспоминать про Мествина Альбатроса (хотя как про него не вспомнить?), поморянский мальчишка, названный «воин-одиночка», просто не мог не вырасти забиякой. С именем была даже связана история, естественно, гордо рассказывавшаяся Самбором к месту и не к месту. Во многих старинных семьях, наследник рода обычно назывался предопределённым образом в честь прадеда или прапрадеда. Таким образом, первому сыну Мествина выпадало прозвание Духополк, звук которого наотрез не понравился Венцеславе: «Духополк? На полке лежит и воняет»? Объяснения правильной этимологии не помогли, и вместо прадеда по отцу, первенца назвали именем другого знаменитого предка, поединщика и морского разбойника.

Таким образом, существовало по крайней мере три причины для Самборовой спеси. Взбалмошности же и хвастовства, не объяснённых этими причинами, оставалось не так уж и много – едва достало бы на пару средних смертных.

На второй год ученичества подруг, Верндари зазвал «Мествинова старшенького» в Брандехус, вместе с ним охотился на уток и кудяпликов, которых поднимал на крыло из болотных зарослей верный Круна, а по вечерам, три аколита в сопровождении рыжего пса гуляли по лугам, ведя беседы, часто заканчивавшиеся далеко за полночь. На следующее лето, Хельга вместе с Меттхильд побывала в ответных гостях в Пеплине, познакомилась с Самборовыми родственниками, включая нескольких вполне лесных и полудиких, и с его ледяной красавицей-матерью, впрочем, быстро оттаявшей и расположившейся к гостье из-под Старграда. Была ли в том заслуга лично Хельги, или предков в её родословной, что велась от Сварта Каменное Слово, так и осталось неизвестным.

Основные укрепления и постройки пеплинского замка были немного новее старой части Брандехуса, но почему-то казались древнее и таинственнее – может быть, потому что замок был построен над полым холмом. Друзья провели немало времени, исследуя доисторические катакомбы и роясь в залежах боевой добычи Самборовых предков, где встречались предметы если не музейной красоты, то по крайней мере неоспоримой этнографической значимости.

Потом Самбор и Меттхильд поженились, а Круна ослеп, почти оглох, и умер от старости. Пора ученичества завершилась. Ролик воспоминания докрутился до конца. – Суд богов? – получше одетый дайнав с мечом на поясе встрепенулся. – Поединок! Его старший соплеменник с трёхстволкой почему-то не зажёгся идеей: – Да какой у вас выйдет суд богов? На оружие его посмотри! Это ж альбингский клеймор, этот малый, поди, с самим гнёвским мечником боевому искусству учился! Нет, не зря Биря вспомнили! Единорожицу в Тиховольском лесу положили, пусть отшельник Тиховольского леса нас и судит! Это предложение встретил одобрительный ропот.

– Отшельник? – переспросил ловчий. Старый дайнав принялся терпеливо, как недоумку, объяснять: – Седой, ветхий, посреди леса поселился, в Уленгеровом скиту, и за Уленгеровым капищем смотрит… – Он про Курума, – объяснила Хельга. – Я его приведу. – Погоди, провожатых тебе отрядим, – сказал венед с ракетным ружьём. – Зачем мне в Тиховольском лесу провожатый? – в сочетании слов было не больше смысла, чем в лесоповале посредством пилочки для ногтей. – Доченька, я твоему лесному чутью доверяю, как своему, – Дромил огляделся по сторонам. – Но если Тиховольский лес единорожицу-то не сберёг, и тебе провожатые не во вред будут. Кстати, надо будет и к оставшимся единорогам охрану приставить, но сперва… А ну, Репица, Яроструй, идите с Хельгой! Мстиборко и вы, Фридмар с Нанной, каждый выберите по паре гаёвщиков и ищите единорогов! День и так уже начался отвратно, только общества Яроструя и не хватало. – Самбор, пойдём за Курумом? Дайнав, что всё тянулся к мечу, с трудноопределимым выражением на побледневшем лице уставился на поморянина. – По дороге про Меттхильд мне расскажешь? – продолжила Хельга. Путь к Уленгерову скиту в самой глубине леса лежал сперва вдоль ручья, потом свернул от него влево. Высоко в небе обменивались зовами птицы. В развилке ветвей одного из вековых дубов на высоте в дюжину саженей виднелось неряшливое гнездо. Величественный крачун[278], каждое крыло в пару аршин, сменил подругу на кладке, та поднялась в воздух и сделала пару кругов, подозрительно приглядываясь к Самбору и Хельге и распугивая мелких пернатых, даром что её пищей были почти исключительно змеи и другие пресмыкающиеся. Дальше тропа вилась через заросли бересклета, черёмухи, недавно зацветшей смородины, и ещё не успевшей зацвести малины. Время от времени на глаза попадались пятнистые стебли саранки. Шмели и дикие пчёлы гудели над цветами, избегая только соцветий звездовки – её опылял особый вид жуков.

Разговор с Самбором пошёл сперва не про Меттхильд. Хельгина догадка оказалась верна – поморянин был сильно не в порядке. Никаких доброжелательно-ехидных подначек, ни одной поморянской прибаутки о козе, и даже когда янтарный схоласт наконец слегка разговорился, выбранная им тема оказалась странной:

– В Синей Земле есть обезьяны-псоглавцы. Отец рассказывал, у них многое почти как у нас. Свои племена, вожди, даже собаки сторожевые есть, они щенков у шакалов воруют. Но нет ни речи, ни искусства, ни закона. Ни то, ни другое, ни третье им не нужно, потому что всё их взаимодействие сводится к одному – один псоглавец причиняет другому боль. Самка кусает и бьёт детёныша, когда учит его разорять муравейник. Самец кусает и бьёт самку, чтоб отнять ягоды, что она собрала. Самец посильнее кусает и бьёт того самца, чтоб сожрать его добычу и отпялить его самку. – Жуть какая, – сказала Хельга. Диагноз в общем-то был ясен. Время Самбора было полностью занято работой на космодроме и путешествиями по той же работе, что само по себе звучало не очень страшно. Это пока не вспомнить, что работу ту задавал Сеймур Кнутлинг, которому до полного сходства с надзирателем за рабами на палубе какого-нибудь мидхафского дромона тёмных веков недоставало только плети-девятихвостки, да драной туники в винных пятнах. Добавим к сменам в дюжину часов и без выходных путешествия в места, где идёт варварское вторжение со всеми сопутствующими обстоятельствами, и можно строить почётную стражу к торжественному выносу мозга. Хельга решила, что сразу после разрешения мерзкого дела с Пушинкой следовало провести вмешательство: поймать в лесу первого же лося, готового за мзду в виде солёных грибов нести на спине седло, доехать до ближайшей деревни с телефоном, позвонить Меттхильд, разъяснить ей положение с Самбором, и надоумить, чтоб она отпросила у Сеймура супруга с работы на несколько дней. Сводить его в Волын в театр на какую-нибудь комедию, или послушать вместе хорошую музыку, или просто погулять по окрестностям Пеплина, дать дури время повыветриться. Тем временем, Самбор неумолимо продолжал вести безумные речи: – Бо́льшая часть щенков, что они воруют у шакалов, дохнет. Племена всё время воюют друг с другом, если какое племя победит, всех самцов побеждённого племени убивают и съедают, а потом и детёнышей жрут, чтоб самки снова забеременели. И так из века в век. – К чему ты это всё? – наконец не выдержала Хельга. – А к тому, что эти псоглавцы – наши близкие родственники, и я начинаю опасаться, что в каждом смертном сидит такой псоглавец. Смотришь, лицо как лицо, а чуть что пойдёт не так, штукатурка обтрясётся, и глянет наружу потороченная обезьянья морда!