Ненавижу тебя, сосед - Лина Манило

американских горок, а Лавр прижимает меня ухом к шумно стучащему сердцу, гладит по спине, сонно перебирает волосы, наматывая пряди на палец.

На тренировках он дико устаёт — до первой игры осталась всего неделя, и мне так хочется и о нём позаботиться. Дать отдохнуть.

Поднимаю голову, губами до подбородка дотягиваюсь, а Демид открывает один глаз и смотрит на меня так, как умеет только он — со смесью нежности, требовательности и страсти.

— Спи, Лавр, — приговариваю шёпотом и вспоминаю песенку, которую он однажды для меня пел. В ту ночь началась гроза, я жутко испугалась и начала плакать, а Демид, будто почувствовав что-то, влез ко мне в окно, в охапку сгрёб, успокаивая, и я уснула, забыв о страхе.

Пусть Демид пел для меня эту песню много лет назад, и больше я её ни разу не слышала, слова сами по себе, будто по волшебству, всплывают в памяти. Я пою про кота, который заблудился, бегая по крышам, но вдруг увидел луну. Она ему улыбалась! И кот нашёл свой дом и покой. Это красивая песенка, пусть и детская.

Я так себе певица, но очень стараюсь. Мой слабый голос льётся в тишине комнаты, даже красивым кажется. Демид улыбается чему-то и почти мгновенно засыпает. Его дыхание становится ровным, глубоким, а руки, лежащие на моей спине, расслабляются. Черты лица разглаживаются — Лавр находит свой покой, а я лежу ещё немного, чтобы не разбудить его неосторожным движением.

Ко мне сон напротив не идёт. Закрываю глаза, но они будто бы сами по себе распахиваются, и спать совсем не хочется. На часах только девять, и значит, что у меня есть время сходить в кондитерскую и купить любимые круассаны. А ещё замечательный кофе на вынос, и если Демид проснётся, то ему будет вкусно…

Решено! Аккуратно выпутываюсь из объятий Демида, легко чмокаю его в щёку, стараясь не разбудить, и выскальзываю из комнаты, мягко прикрыв за собой дверь. В доме тишина — девочки ушли в гости, оставив нас с Лавровым наедине. Умнички мои.

Натянув пальто, обувшись, я выбегаю из дома, бегу в сторону кондитерской, но не успеваю даже нашу улицу миновать — меня кто-то ловит и больно хватает за руку.

Испугавшись, кричу, и чужая хватка на моём запястье ослабевает.

— Да ну блин! Никита! Испугал же!

Все две недели я Никиту почти не видела. Рузанна уехала, её брат здорово намял ему бока, и Никита не отсвечивал, даже в институте не показывался. Он дома практически не появлялся, всё время тусуясь с кем-то. Наверное, ещё кому-то детей делал. Впрочем, не очень-то было интересно.

Правда, иногда я получала от него сообщения, но не часто и очень безобидные — только это спасло Никиту от попадания в чёрны й список.

— Ясь, прости, — он виновато улыбается и поправляет ворот куртки. — Не хотел тебя испугать.

На его лице все оттенки раскаяния, и мне трудно сердиться, когда он такой. Несчастный и разбитый.

— Просто зачем было хватать за руки? Можно было просто окликнуть, — ворчу, растирая запястье, а Никита, запустив руку в волосы, снова просит у меня прощения. — Никит, ты что-то хотел? Я просто тороплюсь…

— И куда тебя в ночи твой принц отпустил? Одну по темноте шастать… Лавр — герой, как я посмотрю.

Он говорит всё это, усмехаясь, а мне хочется ему в лицо дать. Ну, чтобы не был таким самодовольным.

— То, куда меня пускает Лавр или не пускает, тебя должно волновать в последнюю очередь, — фыркаю и, обогнув Никиту, делаю несколько шагов по направлению к кондитерской. — А ты бы лучше думал о себе…

— Намёк понят, — догоняет меня в два шага, кладёт руки на плечи. От его наглости теряюсь, замираю столбом, а Никита пользуется замешательством и, наклонившись ко мне, жадно впивается в губы поцелуем.

В этом нет романтики, лишь какая-то болезненная жажда. Его напор пугает, от него хочется закрыться, ибо есть в нём что-то неправильное. Противоестественное. И я толкаю Никиту в грудь, пытаюсь отпихнуть, кусаю его за губу, и он с шипением отстраняется. Но не отпускает, только лбом своим к моему прижимается. Дышит тяжело и рвано, как загнанный зверь, а мне дискомфортно.

— Пусти меня, — требую, рвусь, пытаясь освободиться, но Никита не слушается. — Ты что делаешь, придурок?

— Хочу понять, чем Демид меня лучше.

— Да причём тут он?! Такое чувство, что тебе важно выиграть у Демида. Очухайся! Или думаешь, парень, который бросил беременную девушку — моя мечта?

Я не хотела затрагивать Рузанну, но слова сами срываются с языка. И Никита отшатывается, словно удар под дых получил, скисает, но его руки всё ещё свинцовой тяжестью на моих плечах.

— Яся, это ничего не значит! — Никита подаётся ко мне, но я выставляю руки, выстраиваю преграду. — Я понял… Просто ты мне даже шанса не дала. Разве это честно?

Я набираю полную грудь воздуха, чтобы произнести гневную речь, но чёрная тень сметает Никиту с моего пути, валит на землю и мутузит от души. Демид! Он наваливается на своего друга с яростью, которая очень редко в нём просыпается.

Как ты оказался тут, а? Ты же спал!

Никита не успевает сгруппироваться, бьётся затылком о землю, а Демид лупит его мощно, не выбирая средств, и это выглядит по-настоящему страшно. Лают собаки, разбуженные дракой, кричат потревоженные люди. Если это не остановить, вот-вот приедет полиция!

Я пытаюсь оттащить Демида — ради его же блага, но какая-то женщина в цветастом халате выбегает из своего двора и орёт в трубку, что тут кого-то убивают и срочно нужно вмешаться.

— Да успокойтесь вы! — кричу, понимая, что вот-вот случится беда. Но парни дерутся, рыча и перекатываясь по асфальту, а мне плакать хочется.

Ну зачем, а? Зачем они такие идиоты?!

Моих сил недостаточно, чтобы разнять озверевших парней, и ожидаемо вдалеке звучит сирена. Уже поздно метаться, и через несколько мгновений рядом паркуется полицейская машина, и бравые ребята в погонах силой запихивают Демида и Никиту в свою машину.

Да ну блин! Я всего лишь хотела купить круассанов.

Лучше бы вовсе не высовывалась.

47. Демид

Ну вот ты, Лавров, и в каталажку попал. Как в плохом анекдоте. От идиотизма ситуации я запрокидываю голову и смеюсь хрипло, и звук, что рвётся из моей груди, больше похож на карканье воронья. Захлёбываюсь смехом, он переходит в кашель, бью себя по груди, а слёзы застилают глаза. Ничего из-за них не вижу, они текут по лицу горячими струйками, прокладывают