Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев - Виктор Некрас

— А не ты ли, Буслае, вместе с Колояром-тысяцким приезжал во Владимир князя нашего на стол звать? — вкрадчиво спросил Славята. Отбросил со лба назад седеющий чупрун и глянул на Буслая Корнеича страшным взглядом. — А теперь что же?

— Ростислава Владимирича нет, — твёрдо сказал боярин, не обращая внимания на возмущённое гудение. — А Ростиславичам на тьмутороканский стол нашего добра нет.

— Да почему же?! — отчаянно выкрикнул Заруба.

— А понеже это — война, — уже совсем спокойно пояснил Буслай. — И с Русью… и с Царьградом — враз. Что от Тьмуторокани-то останется?

Он нахлобучил на голову шапку, коротко поклонился княгине и вышел за дверь.

— Вот так, дружино, — горько ответила Ланка. — И детей моих в Вышгороде сгубят, не дожидаясь, пока вы до них доберётесь. Нет уж. Заберу сыновей и уеду.

Дверь за княгиней давно затворилось, стихли и её невесомые шаги в переходе, а гридни всё молчали.

Смеркалось.

Над степью стыл вечер.

Известно, тут, на Дону, зимы совсем не те, что в Северной Руси, в Новгороде там, альбо даже и в Смоленске. А всё же и на Дону не Тьмуторокань и не Шемаха.

Холодный ветер пронзительно летел над степью, выметая редкий снег с увалов и нагоняя в яры. Зима выдалась малоснежная и потому особенно холодная.

Шепель поёжился, закутался плотнее в суконную свиту и толкнул коня каблуками сапог — надо было поторопиться, не ровён час, застанет ночь в степи. Не сказать, чтобы парень боялся ночевать один в зимней степи — разное приходилось на долю Шепеля и до службы Ростиславу Владимиричу. Однако же приятного мало — это к северу лес тебя прикроет от ветра, а костёр обогреет. В степи укрыться можно только в яру альбо балке, а костёр и вовсе развести не из чего — одна полынь да будылья.

Да и негоже ему сегодня в степи ночевать — с утра надо обязательно дома быть, в Звонком Ручье — сам ватаман обещал приехать.

Шепель грустно усмехнулся, вспоминая, как он воротился с Волыни.

Родные встретили Шепеля охами да ахами, расспрашивали про княжью службу: что да как. Парень отмалчивался, мрачно усмехался. Отец поглядывал чуть удивлённо, но что-то понимал, про что-то догадывался. И тоже молчал.

Не стерпел Керкун только на второй день вечером, когда после вечерней выти вышли с сыном на крыльцо.

— Чего-то ты недоговариваешь, сыне, — прямо заявил он, неотступно глядя Шепелю в глаза. — А ну, говори прямо — с княжьей службы-то что, сбежал?

Шепель только вздохнул в ответ. Несколько мгновений молча глядел на солнце над окоёмом, по-зимнему красноватое, потом, когда отец уже отчаялся ждать, негромко ответил:

— Нет, отче.

Глянул на отца искоса и вновь отверг:

— Не бежал я. Да только на глаза к князю Ростиславу мне сейчас показываться тоже не след…

— Отчего это? — Керкун недоумевающе поднял брови. — А ну рассказывай.

Рассказ Шепеля затянулся дотемна, договорили уже на повети, закутавшись в тулупы. Пришёл и Неустрой, слушал брата зачарованно, явно завидуя.

— Занятно, — протянул отец, когда Шепель умолк, и почти тут же отрывисто спросил. — Это всё?

— Всё, отче.

— А к князю зачем не едешь? — требовательно бросил Керкун.

— Отче! — крикнул Шепель. — Да ведь это же я! Я виноват!

— В чём? — негромко спросил Неустрой, блестя в полумраке глазами.

— Как в чём? — сказал Шепель горько. Неужто они не понимают? — Если бы я тогда не поленился до Владимира доехать… успели бы уйти и княгиня, и княжичи.

Помолчали несколько времени — тут возразить было нечего ни отцу, ни брату.

— Что теперь делать думаешь? — тихо спросил отец.

— Помощь надобна, — рубанул воздух ладонью Шепель. — Хоть с сотню наших воев степных. Мы же скрадом воевать навычны, нам это не в диковинку!

— Выкрасть княжичей хочешь? — мгновенно понял Неустрой. — Я с тобой пойду!

— Кто пойдёт, то будет ватаман решать! — вмиг остудил горячие головы сыновей Керкун. — И то, если войство волит! Такое дело наобум зачинать — только портить всё вовзят!

Неустрой притих — отец был прав. А Шепель вновь бросил:

— Не волит — один пойду!

— Утихни! — велел отец грозно. — И — охолонь! Я сказал — будет, как войство решит.

Ватаман волен над жизнями бродницкой рати только на походе да в бою. А так — всему в жизни бродников хозяин — войский круг! Он и ватамана сместить может, если что!

Через седмицу — вестоноши ватамана тем временем оповестили всё войство, созывая на войский круг — поехали в станицу. Откуда старая лиса Игрень так быстро прознал про Шепелеву нужду, оставалось только гадать. Однако не зря говорят, будто слухи по степи разносятся, словно птицы.

Собрались на станичной площади — было уже людно, но народ всё прибывал и прибывал. Шепель сидел на нижних ступенях высокого крыльца станичной храмины и разглядывал степных воев — хоть и не впервой ему было такое, а всё одно каждый раз любовался.

Бродники прибывали оружные — такого требовал обычай. Известно, никто не нападёт на станицу, когда там собирается такая сила. Да и в поход выступать немедля доведётся вряд ли, хотя беспокойная жизнь в глотке у Степи приучила бродников ко всякому. Просто — обычай. Да и то сказать — бродник скорее голым в степь выедет, чем безоружным. Могли последние портки заложить корчмарю в час гульбы за ендову мёда, а оружие — никогда. У всех смазано, начищено и наточено на совесть — любо-дорого глянуть.

Обычно воин-бродник был оружен легко — лук да топорик альбо чекан. У многих были и кистени, ременные, с выточенной из лосиного рога битой. В степи любили это оружие — хлёсткое, простое и сильное. Лёгкий щит, плетёный из тальника да обтянутый бычьей кожей, густо усеянной заклёпками. Большинство было верхом, а у таких — ещё пучок сулиц у седла да аркан. И доспех у большинства простой — кояр альбо стегач, кто мог укрепил костяными да копытными бляхами. Шеломы тоже кожаные, в два-три слоя, прошитые медными нитками.

Познатнее да побогаче — все верхом. У этих и кистени — кованые цепные, и кольчуги не редкость, и шеломы стальные, с бармицами, стрелками да наносьями, а у кого и наручи с поножами. Тут и меч не такая редкость — у простых-то воев почитай меча ни у кого и нет. И щит не прутяной, а из широкой вязовой альбо дубовой доски и заклёпки на нём, а бляхи железные.

К полудню собрались все и толпились у крыльца храма.

Крик,

шум,

гам…

Но едва на крыльце появился ватаман Игрень, как все утихли. Почти разом.

Игрень говорил долго, то и дело останавливаясь, чтоб перевести дух да отпить из ковша. Что это он там пьёт? — подумал непутём Шепель. — Уж наверное не воду да не квас.