Том 4. Поэмы, сказки - Александр Сергеевич Пушкин

на эту сказку плюнуть.

12 февраля, 1828.

* Одна из них подала повод к эпиграмме, приписываемой К ***1:

Напрасно говорят, что критика легка:

Я критику читал Руслана и Людмилы:

Хоть у меня довольно силы,

Но для меня она ужасно как тяжка.

В первом издании поэмы (1820) имеются следующие стихи, впоследствии изъятые или переработанные для второго издания (1828):

После стиха «Герой, я не люблю тебя!»:

Руслан, не знаешь ты мученья

Любви, отверженной навек.

Увы! ты не сносил презренья.

И что же, странный человек!

И ты ж тоскою сердце губишь.

Счастливец! ты любим, как любишь

После стиха «Был рок, упорный мой гонитель» вместо дальнейших пяти стихов:

В надежде сладостных наград,

В восторге пылкого желанья,

Творю поспешно заклинанья,

Зову духо́в – и виноват! –

Безумный, дерзостный грабитель,

Достойный Черномора брат,

Я стал Наины похититель.

Лишь загадал, во тьме лесной

Стрела промчалась громовая,

После стиха «Сердиться глупо и грешно»:

Ужели бог нам дал одно

В подлунном мире наслажденье?

Вам остаются в утешенье

Война, и музы, и вино.

Вместо стиха: «Людмила, где твоя светлица?» и следующего:

Людмила! где твоя светлица?

Где ложе радости младой?

Одна, с ужасной тишиной

Лежит несчастная девица

После стиха «Когда не видим друга в нем»:

Вы знаете, что наша дева

Была одета в эту ночь,

По обстоятельствам, точь-в-точь

Как наша пра́бабушка Ева.

Наряд невинный и простой!

Наряд Амура и природы!

Как жаль, что вышел он из моды!

Пред изумленною княжной

Три девы красоты чудесной,

В одежде легкой и прелестной

Явились, молча подошли

И поклонились до земли.

После стиха «Повсюду роз живые ветки»:

Цветут и дышат но тропам,

Усеянным песком алмазным;

Игривым и разнообразным

Волшебством дивный сад блестит.

После стиха «И дале продолжала путь»:

О люди, странные созданья!

Меж тем как тяжкие страданья

Тревожат, убивают вас,

Обеда лишь наступит час –

И вмиг вам жалобно доносит

Пустой желудок о себе

И им заняться тайно просит.

Что скажем о такой судьбе?

После стиха «Женитьбы наши безопасны…»:

Мужьям, девицам молодым

Их замыслы не так ужасны.

Неправ фернейский злой крикун!8

Всё к лучшему: теперь колдун

Иль магнетизмом лечит бедных

И девушек худых и бледных,

Пророчит, издает журнал –

Дела достойные похвал!

Но есть волшебники другие,

и т. д.

Вместо стиха «Но правду возвещу ли я?..»:

Дерзну ли истину вещать?

Дерзну ли ясно описать

Не монастырь уединенный,

Не робких инокинь собор,

Но… трепещу! в душе смущенный,

Дивлюсь – и потупляю взор.

Вместо стиха «О страшный вид: волшебник хилый» и следующих:

О страшный вид! Волшебник хилый

Ласкает сморщенной рукой

Младые прелести Людмилы;

К ее пленительным устам

Прильнув увядшими устами,

Он, вопреки своим годам,

Уж мыслит хладными трудами

Сорвать сей нежный, тайный цвет,

Хранимый Лелем для другого;

Уже… но бремя поздних лет

Тягчит бесстыдника седого –

Стоная, дряхлый чародей

В бессильной дерзости своей

Пред сонной девой упадает;

В нем сердце ноет, плачет он,

Но вдруг раздался рога звон,

И кто-то карлу вызывает.

И т. д.

После стиха «Укор невнятный лепетала…»:

В руках Руслана чародей

Томился в муках ожиданья;

И князь не мог отвесть очей

От непонятного созданья…

Но головы в тот самый час

Кончалось долгое страданье

и т. д.

В черновой рукописи имеются стихи, не вошедшие в печатную редакцию:

После стиха «Сам не смеялся над собою»:

В долине тихой под горою,

Меж трех дубов в тени ветвей

Открылась перед ним избушка,

И на пороге у дверей

За самопрялкою старушка.

«Не проезжал ли кто-нибудь?» –

Спросил Рогдай . . . . .

«Вчера, мой свет, – она сказала, –

Проехал он» . . . . .

После стиха «Времен от вечной темноты»:

Ужели нет и мне спасенья!

И в беспробудной тишине

Моих побед погибнут звуки,

И никогда не будут мне

Завидовать младые внуки.

Что нужды, свет души моей,

Людмила, ангел незабвенный,

Воспомнив взор твоих очей,

Пускай умру, молвой забвенный,

Твоейлюбовию блаженный.

Начало пятой песни, первоначально четвертой:

Как я люблю мою княжну,

Мою прекрасную Людмилу,

В печалях сердца тишину,

Невинной страсти огнь и силу,

Затеи, ветреность, покой,

Улыбку сквозь немые слезы…

И с этим юности златой

Все нежны прелести, все розы!..

Бог весть, увижу ль наконец

Моей Людмилы образец!

К ней вечно сердцем улетаю…

Но с нетерпеньем ожидаю

Судьбой сужденной мне княжны

(Подруги милой, не жены,

Жены я вовсе не желаю).

Но вы, Людмилы наших дней,

Поверьте совести моей,

Душой открытой вам желаю

Такого точно жениха,

Какого здесь изображаю

По воле легкого стиха…

Вместо стиха «Не веря сам своим очам» и следующих:

Он видит милые красы,

Коварным карлой похищенны,

И грудь и ноги обнаженны,

И распущенные власы.

Нежданным счастьем упоенный,

Руслан безмолвный слезы льет,

Лобзает очи, сети рвет.

После стиха «Беда: восстали печенеги!»:

Злосчастный град! Увы! Рыдай,

Твой светлый опустеет край,

Ты станешь бранная пустыня!..

Где грозный пламенный Рогдай?

И где Руслан, и где Добрыня?

Кто князя-Солнце оживит?