Молотов. Тень вождя - Б. Соколов

Разошлись в 2 ч. утра.

РГАСПИ. Ф. 558, оп. 11,д. 828, л. 103-105

№ 35

МОЯ КРАТКАЯ ЗАПИСЬ БЕСЕДЫ С ИОС. ВИССАР. 4 МАРТА 1936 ГОДА

ПРИСУТСТВУЮТ: Иос. Висс. [Сталин], Вяч. Мих. [Молотов], Кл. Ефр. [Ворошилов], Серго [Орджоникидзе], Анаст. Ив. [Микоян].

Перед началом просмотра зашла речь об удобстве просмотра фильмов тут же вблизи от места работы.

И. В.:

— Тут дело не только в удобстве, а в необходимости. Кино стало фактом огромного значения. Оно — подлинное искусство масс и в то же время острейший инструмент влияния, организации, руководства. Мы к тому же не просто смотрим кинокартины, но и помогаем руководить их постановками.

Просмотрели в третий раз «Мы из Кронштадта». Хвалили как интересный, нужный, хотя и не лишенный недочетов.

Вяч. Мих. отмечал ряд этих недочетов.

Кл. Ефр.:

— Комиссар, вошедший в кубрик, стоит, бедняга. Эх! Не так бы надо держаться.

Иос. Вис. в ответ на фразу Артема «с процентами», смеясь, заявил:

— Вот злой-то какой.

Когда матросы отказывались делить хлеб, смеясь, обратился к Кл. Ефр.:

— А теперь не так...

После фразы «А ну, кто еще хочет Петроград?» заявил:

— Неплохо и к месту сказано.

общая оценка. Фильма хорошая.

После этого разговор перешел на печать. Некоторые товарищи указывают, что «Мы из Кронштадта» зря печать ставит чуть ли не выше «Чапаева».

И. В.:

— Конечно, перебарщивают. Картина сильная, хорошая, но не «Чапаев».

Серго:

— А как другие картины?

Б. Шум[яцкий]:

Вот, например, «Дубровский» начинают затюкивать.

И. Висс.:

— За что? Ведь хорошая картина.

Б. Шум[яцкий]:

— За то, что, дескать, Пушкина извратили, приделав к Дубровскому «идеологический» конец (речь идет о публикации в газете «Кино» в феврале 1936 г. статьи Б. Вакса «Вульгарный социологизм», объявившей, что «повесть Пушкина извращена, смысл и ее художественная значимость принесены в жертву грубому и противоречащему ей вульгарному социологизму»).

И. В.:

— Вот умники! Этим концом поднята тема и содержание. Дайте сейчас же хорошую статью в «Правду», разъяснив в ней недопустимость формально-логического подхода к политическим тенденциям произведений искусства. Завтра же дайте. Вызовем сейчас Богового и скажем ему, чтобы он поместил статью Шумяцкого о «Дубровском». Пускай все учтут это.

Товарищ Боговой приехал, и Иос. Вис. ориентировал его в вопросе о фильме «Дубровский» (5 марта 1936 г. в «Правде» была опубликована статья Б. 3. Шумяцкого «Фильм “Дубровский” и его критики»).

После этого начали смотреть «Последний маскарад». Сильно хвалили. Однако были и отдельные критические замечания.

Вяч. Мих. выразил сомнение, что рабочее движение Тифлиса показано на уровне не 13-го, а 5—6-го годов, что массовость этого движения не показана.

Иос. Висс. сильно хвалил игру актеров, исполняющих роль меньшевика Росеба и секретаря меньшевистского правительства. Смеялся при выступлении Каутского, повторяя его слова «мои господа».

Вяч. Мих. указал, что исторически, пожалуй, события 1917—18 гг. смещены. Под видом советизации Грузии показан более поздний период.

Иос. Висс.:

— Конечно, тут имеет место смещение ряда исторических событий. Например, крестьянское восстание, показанное в конце фильма, — это Душетское восстание (с февраля по август 1918 г. в Грузии имели место свыше двадцати выступлений крестьян. Особенно острый характер они носили в Душетском и Лечхумском уездах, в Южной Осетии. Восстание в Душетском уезде началось 17 июня, и 25 июня 1918 г. там была провозглашена советская власть), произошедшее за У2 года до утверждения в Грузии своей власти — власти Советов. Но смещение отдельных исторических событий для более широких и правдивых исторических обобщений в искусстве, особенно в таком масштабном искусстве, как кино, допустимо. Все зависит от того, для чего и как художественно они сделаны. Это исторические анахронизмы, лежащие, однако, в пределах реального. Такими смещениями-анахронизмами и является показ в рабочем движении Тифлиса 1913 г. характерных черт раннего его этапа (1905 г.) и в крестьянском движении более поздних черт — советизации Грузии.

И. В. отметил далее выдающийся по силе воздействия актерской игры эпизод над трупом убитого крестьянина, когда его отец-старик смахивает со щеки слезы.

После просмотра предложенодов. Ботовому дать в «Правде» рецензию на фильм «Последний маскарад» (7 марта 1936 г. в газете «Правда» была опубликована рецензия А. Назарова «“Последний маскарад”. Кинокартина производства Госкинпрома Грузии. Режиссер М. Э. Чиаурели»).

РГАСПИ. Ф. 558, on. 11, д. 829, л. 91-93

«...Однажды зимой Большаков показывал Сталину новый фильм. Был, по обычаю, поздний час, спокойно и мирно взирал на кинотворение Вождь, смирно, не закрывая век, дремали Соратники. Вдруг, примерно на половине

экранных хитросплетений, Сталин встал и вышел из зала. Не проронив объяснений. Возникло смятение. Находчивей всех оказался Молотов.

— Прекратить! — крикнул он.

Вспыхнул свет, замолк стрекот проектора.

Молотов резко оборотился к Большакову:

— Что за мерзость вы нам привезли?!

Соратники подхватили:

— Вздор! Околесица! Клевета!

И еще минут пять гремели оценки того же калибра. Молотов завершил:

— Фильм запретить! Чем вы думаете, когда везете сюда картины? Что у вас вообще происходит в кино?

Большаков сидед, помертвев. И именно в этот момент погибели вошел Вождь, застегивая на ходу ширинку.

— Что случилось? — спросил он. — За чем остановка? Давайте смотреть. Отличнейшая картина!

Воцарилось безмолвие. Да такое, какое бывало только при Сталине. Ни шороха.

— Оборвалась пленка, — сказал кто-то из Политбюро. Кажется, это был все тот же Молотов. А может быть, Каганович. Не знаю. Но в том, что это был член Политбюро, тут уж Иван Григорьевич, поверьте, не мог промахнуться».

Габрилович Е. И. Последняя книга. М.: Локид, 1996. С. 28-29

Письмо В. А. Мирошниченко В. М. Молотову.

Конец 1936 года

Председателю Совета Народных Комиссаров Союза ССР т. В. М. Молотову.

Глубокоуважаемый Вячеслав Михайлович.

Осенью 1935 года я приехал в г. Москву (из г. Свердловска) с целью поступления в Московский текстильный институт по факультету художественного оформления текстильных изделий. Это был факультет, наиболее подходящий для меня, по моей склонности — рисовать и чертить. К началу экзаменов, о допущении к которым я был извещен открыткой, мне было 34 года, а в Институт

допускали только до 35 лет. Экзамены мне дались с большим трудом, в Институт был большой наплыв и приняли далеко не всех выдержавших.

Но я все же экзамены и сдал, и был в Институт принят.

Началась учеба.

Учась в Институте, я принимал участие в общественной жизни Института. Это выражалось в работе в профкоме (писание плакатов и лозунгов), в участии в стенгазете и т. д. Кроме того, я часто выступал на концертах (студенческих) самодеятельности, устраиваемых студентами разных факультетов в клубе Института.

Обладая, по мнению многих авторитетных лиц, красивым сильным голосом, я своими выступлениями приобрел большую популярность среди студентов. Меня неоднократно приглашали к себе известные писатели, поэты, певцы и другие «знатные люди» столицы.

Пел я, главным образом, романсы на русском языке: Чайковского, Рубинштейна, Глиэра, русские песни и т. д. Кроме того, в моем репертуаре было много опер, а также неаполитанских песен и романсов на итальянском языке («Солнышко мое», «Вернись в Сорренто» и т. д.), которые я заучил лет десять тому назад по граммофонной записи и пел в оригинале.

Как-то в общежитии, где я проживал (по Рочдельской ул., 24-А), зашел разговор об итало-абиссинской войне; каждый из студентов был занят чем-либо: один чертил, другой — читал политэкономию, третий — просматривал новые газеты, четвертый что-то лепил из глины и т. д.

— Ну а ты же за кого стоишь, тов. Мирошниченко? —

спросил, наконец, один из студентов. — За Италию или за Абиссинию? N

— Мирошниченко, конечно, за Италию, — ответил кто-то другой.