София. В поисках мудрости и любви - Дэ Нирвакин

время одна и та же книга может быть прочитана различными саттвами, — взмахивая крыльями, объяснил гриф. — Важно не то, где и когда вы находитесь, а то, способны вы ее прочесть или нет.

Полет верхом на грифе к острову Аирват приводил Джанапутру в неизъяснимое волнение:

— И все же мы туда летим! Мы летим на остров Аирват, который может находиться где угодно и когда угодно, — воскликнул он. — Как высоко мы забрались! Не зная, как далеко еще лететь, как высоко предстоит еще подняться! Нет ничего лучше этого ощущения свободы!

— Все сущее и не-сущее стремится к свободе, — улыбнулся ягуар, глядя на счастливого двойника. — Всякое движение обусловлено поиском свободы, будь то движение небесных светил, прорастание семени в саду, дуновение ветра или движение мысли джива-саттв. Все движется в направлении наибольшей свободы.

— Но, по словам Гуаттамы, — заметил царь Джанапутра, — всякое движение есть заполнение иллюзорной пустоты…

— Вот именно, поэтому главный вопрос состоит не в том, как достичь освобождения. Главная трудность в том, как определить, что твое освобождение не является лишь иллюзией свободы? Все даймоны Сатананты и самые отъявленные преступники тоже мечтают о свободе. Поверь, царь Джанапутра, ничто в мире не порождало столько страданий, столько ненависти и лжи, как стремление к свободе.

Джанапутра был не согласен с таким обобщением ягуара:

— Древние риши говорили о другом. Они верили в освобождение путем аскезы и слияния с Бхагаваном, они достигали джива-мукти в совершенном равновесии, в обуздании гнева и страстей, в успокоении мысли, — крикнул он, прикрывая лицо ладонью от пронзительного ветра.

— Никто не может быть освобожденным от всего! Ибо даже ничто находится в зависимости от чего-то. Можно укрыться от всего мирского и достичь индивидуального освобождения. Не замечая, что оно достигается за счет погружения всех остальных джива-саттв в еще большую несвободу. Если в некотором состоянии ты свободен от одного — ты непременно зависишь в этом состоянии от чего-то другого.

К их разговору подключился браминский гриф:

— Вы не достигаете целостности ни в иллюзии, ни в высшей реальности, ни в пустоте, ни в движении, ни в освобождении. Когда вы смотрите на озеро, на пустыню, на горы, на вихорь, на небо, вы осознаете, что это все существует, что это все странным образом разделено так, что без одного не бывает другого. Лишь когда вы так осознаете, вы обнаруживаете отношение всего со всем и внутри самих себя. Только так обретается целостность Трибхуваны — того, что под вами, того, что с вами, и того, что над вами.

Обдумывая сказанное браминским грифом и ягуаром, Джанапутра ловил себя на мысли, что слова этих двух сиддхов подталкивали его разум к мыслительным преградам, которые никак не получалось обойти — к препятствиям, которые поистине были необходимы.

— Если индивидуальное освобождение не означает совершенной свободы, то что должно сделать для достижения свободы? Неужели невозможно пробудить всех существ сразу? Неужели нет такого Солнца, от лучей которого пробудились бы все существа, от которого пробудилась бы сама Вселенная?

Царь Джанапутра своим вопросом по-настоящему озадачил Пурусинха, даже гриф Гуаттама надолго ушел в себя, пытаясь отыскать ответ на его вопрос. Наконец, после долгого раздумья, Пурусинх нарушил молчание:

— Все джива-саттвы заточены в телесных оболочках, подобно духовным мирам, заключенным в осязаемых свитках книг. Однако в сознании существ одинаково умещаются образы материального и духовного. Так же материальная вселенная, великое множество миров и существ способны умещаться в сознании Всевышнего и достигать в Нем пробуждения.

— Так почему этого не происходит?

— В низших мирах сознание Бхагавана не может раскрывать Себя во всей полноте. Ведь и ноги нужны не для того, чтобы видеть, куда идешь, а для ходьбы. Чтобы видеть, куда идешь, нужны глаза, расположенные выше ног. Но они — не предназначены для ходьбы. Поэтому, Джанапутра, в низших мирах даже самое Солнце не пробуждает всех существ сразу. И когда на одной стороне океана только брезжит рассвет, на другой стороне уже наступает вечер. В этих мирах мы можем лишь побуждать существ к сокровенной мудрости в соответствии с предназначением каждого.

— В соответствии с предназначением каждого? — переспросил Джанапутра. — Но редко кто понимает, в чем его предназначение, в чем смысл жизни, и есть ли он в ней. В чем мое или, скажем, твое предназначение?

— Все стремится к свободе — в этом всеобщее предназначение существ, но пути достижения различны. Не все пути праведны, не все ведут к освобождению. Предназначение царя в том, чтобы даже в заточении дворца оставаться свободным от несправедливости и малодушия. Предназначение йогина в том, чтобы даже в заточении тела оставаться свободным от злобы. Даже в заточении безысходности можно обрести свободу от упадка духа, Джанапутра. Так, если каждый будет следовать своему истинному предназначению, оковы несвободы ослабнут не только для отдельных существ — они ослабнут для всех джива-саттв этого мира.

До самых сумерек вели они беседу о предназначении и свободе, о просветлении и невежестве, а когда красное светило стало опускаться за кромку моря, Пурусинх ощутил приятное утомление, которое поразительно гармонировало с последними лучами солнца. Достигнув насыщения, он с благодарностью ловил эти лучи. В то время как на небосводе уже восходила невероятно притягательная и большая индиговая луна. Таким был их первый день и первая ночь полета над Южным морем к таинственному острову Аирват.

Весь следующий день они молчали, сосредоточив силы на том, чтобы преодолеть большую часть пути при дневном свете. К концу второго дня Пурусинх ощутил тяжесть в ногах, хотя беспокойство вызывало не это. Под палящим солнцем его стала мучить нестерпимая жажда, с которой он ничего не мог поделать. Он то и дело поглядывал на Джанапутру, который тоже выглядел изможденным. Браминский гриф оказался единственным, кто был приспособлен к продолжительному перелету. Он держался лучше всех, хотя нес на себе дополнительную тяжесть. Это придавало силы и вселяло уверенность, что скоро на горизонте покажется Аирват-двипа.

На утро третьего дня Пурусинх стал очень часто заглядывать вниз, надеясь повстречать небольшой коралловый риф, чтобы отдохнуть и поохотиться на обитателей моря. От голода и жажды он был готов напасть на целую стаю китов, а с наступлением темноты стал засыпать на ходу. Его разбудили раскаты грома…

В зловещей черноте вспыхнула молния, а потом еще одна ослепительная вспышка разрубила все небо на две части. Пурусинх встрепенулся, сравнялся с грифом и закричал ему сквозь грозовые раскаты:

— Надо обогнуть тучи!

— Не выйдет, это Тамо-трика! — ответил Гуаттама. — Буря окружает остров со всех сторон!

— Да что же это такое?! — взвыл Пурусинх, пытаясь справиться с порывами шквалистого ветра.

Браминского