Последний довод побежденных - Сергей Лапшин

Нельсон

Как только протянувший ко мне руку охранник получил пулю в голову, я тут же рухнул на землю. Наверное, одновременно с долетевшим до меня звуком выстрела.

Упал и сразу прикрыл голову руками, сжавшись в комок. Над головой что-то замолотило в грузовик, будто кто-то со всей дури колотил по жестянке палкой. В уши вонзился истошный крик, мат, прервавшийся бульканьем, и истошный ор во всю глотку.

Выстрелы, выстрелы, выстрелы. Громкие, ошеломляющие. Треск деревянных бортов, шмяканье в людские тела, звонкие удары по железу. Визг пролетающих в опасной близости от меня пуль. Шлепанье попаданий в землю. Свист пробитых шин, обвисающих на скатах, дзонканье рикошетов от колес.

Приподняв голову, я секунду созерцал колесо грузовика, находящегося передо мной метрах в пяти, а затем прямо с земли юркнул под днище автомобиля. Сразу не мог себе объяснить, почему я действовал именно так и почему посчитал данное место надежным укрытием. Лишь устроившись за диском, старательно спрятав за него голову и улегшись так, чтобы быть полностью прикрытым им от огня, я понял, что к чему.

Даже не будучи специалистом, я могу вам сказать, что плотность огня была вполне достаточной, чтобы разнести что угодно к чертям собачьим. И это нападавшие демонстрировали с большой охотой, превращая все автомобили в груду металла, начиненную человеческими телами. Грузовик же, под которым я нашел свое спасение, даже не потерял колеса. Они были целыми, с шинами, не тронутыми ни одной пулей. Все попадания прошлись по кабине и бортам. Глупо было бы не понять подобный намек.

Снова залаял крупный калибр нападавших, и жестяные звуки пробитий заколотились в уши. Гулко, громко, на пределе выносливости моих барабанных перепонок. На фоне работы главного калибра подрывы гранат за моей спиной показались детской шалостью, наивными хлопушками.

Сколько длилось все это, я сказать не могу. Субъективное восприятие реальности утверждало, что очень-очень долго. Однако трезвая и незамутненная логика подсказывала, что вряд ли больше трех-четырех минут. Именно через это время, старательно перекрывая звуки винтовочных выстрелов и отрывистые пулеметные очереди, раздался первый крик:

— Не стреляйте, сдаюсь!

— Сдаюсь, сдаюсь, хватит! — вторил ему другой.

И третий. И еще один. Всего — четверо. Из всей колонны, насчитывающей, на мой взгляд, не менее пятидесяти человек.

— Выходите все сдавшиеся! — услышал я уверенный голос человека, привыкшего отдавать приказания. Я аккуратно выглянул из-за колеса, кидая взгляд на кусты напротив. Понятное дело, что если в меня не стреляли, значит, имели какие-то виды. Ведь оба охранника, что были при лейтенанте, получили в тыкву почти одновременно. Я был, думается, мишенью не тяжелее их. Однако меня оставили в живых. И даже любезно указали место, чтобы спрятаться от обстрела.

Я это к тому, что не выходить у меня резона не было. Выбравшись из-под днища грузовика и осмотревшись, я только утвердился в своей мысли.

Автоколонна представляла из себя жалкое зрелище. Оба «Хорьха» были усеяны оспинами попаданий. Как в кино показывают — дырка в палец диаметром, с паутиной лопнувшей краски. Мертвые тела в салоне, щедро разлитая кровь на мундирах, битое, осыпавшееся прямо на лица, стекло. Перевернутые мотоциклы дозора, изрешеченный грузовик, с рваным в клочья, лениво тлеющим тентом. Дым из-под изувеченного капота, сбитые до скатов шины.

Броневик с сорванной башней, задранными бортовыми листами и отлетевшими колесами с одной стороны ткнулся кормой в землю. Там не то что подготовиться к атаке — даже понять, что происходит, не успели.

На фоне всего этого ужаса и безобразия мое укрытие смотрелось просто здорово. Судя по всему, несколько очередей и снарядов из пушки — вот и все, что досталось грузовику. Неудивительно, что первый сдавшийся опасливо выглянул именно из-за него. Если и можно было уцелеть в этом аду, то только используя эту неожиданную щедрость нападавших.

Держа руки на виду, я сделал несколько шагов вперед и остановился. В паре метров от меня встал один из тех, кто ехал со мной в грузовике. Справа от него расположились еще трое, судя по всему, все выжившие после нападения.

Испуганные, с шалыми от страха глазами, измазанные в земле, эти четверо представляли собой жалкое зрелище. Вполне вероятно, еще двадцать минут назад кто-то из них весело смеялся, когда пинал меня в зад, выкидывая из машины. Верно, тогда им казалось это забавным — ощущать себя сильнее связанного и избитого парня. Теперь же, не сделав ни одного выстрела в тех, кто убивал их товарищей, они поспешили сдаться на милость победителя.

Покосившись в их сторону, я мысленно плюнул и сделал несколько шагов вперед. Будь что будет, но стоять в одном ряду с этими тварями я не собирался.

— На колени, руки за голову, — и эту команду я тоже проигнорировал. Скосил глаза в сторону рухнувших на землю пленных, а сам так и остался на ногах, демонстрируя открытые ладони.

Четверо, вынырнувшие из кустов, были облачены в знакомые мне по фильмам разведывательные комбинезоны. Так сказать, предтеча нынешнего камуфляжа. Быстро пересекли открытое пространство, и двое из них остановились рядом со мной, взяв под прицел четверку пленных. Другие двое, держась парой, прикрывая и страхуя друг друга, принялись за обход колонны, начиная с последнего грузовика. Один держал наготове пистолет-пулемет, а второй был вооружен пистолетом. Заглянув в кузов «Опеля», боец в комбезе ловко запрыгнул в него. Секунду спустя я услышал выстрел и отвел глаза, встретившись взглядом с тем, кто стоял рядом со мной.

— Ну и? Кто ты такой? — пытливо спросил меня обладатель того самого уверенного голоса.

Я посмотрел на него. В серые, какие-то очень взрослые глаза, не слишком перекликающиеся с достаточно молодым лицом. Заостренный нос, твердая линия подбородка и скул, слегка удлиненное лицо. Серьезное такое, я бы даже сказал, жесткое. И глаза.

Такие, знаете, будто насквозь тебя видят, как рентген. Впрочем, врать я не собирался в любом случае.

Вздохнув, я привычно произнес:

— Боюсь, вы не поверите. Но я из будущего… — и тут же спохватился. Хотя нет, стоп — какое же будущее? Я ведь из мира, где Вермахт потерпел поражение и русские не стали рабами. Где мы спутники всякие запускали, первыми в космос вышли, БАМ построили, заводов кучу. А здесь, здесь же все по-другому. С ног на голову. Как в кривом зеркале. Так что какое здесь будущее может быть? Ну, оскотинятся до конца все русские, еще поколение рабов родится, а затем еще — послушных и мирных животных. Здесь ничего нет в перспективе для моего народа. Да и самого народа-то…

Не знаю, кому и что я доказываю. Ей-богу, не знаю и даже задумываться не хочу. Но, тем не менее, твердо взглянув в лицо бойцу, я ответил:

— Я из будущего. В котором мы победили.

Бон

Я не знал, от чего отказываюсь. Но четко представлял, к чему меня приведет мой отказ. Действительность не обманула ожиданий.

Длинные бараки, огражденные двумя рядами колючей проволоки, с проложенным меж ними так называемым «коридором безопасности». Для чего он? Да для охраны, патрулирующей периметр и следящей, чтобы никто вдруг не попортил «колючку» и не рванул в побег.

Насколько абсурдным будет предприятие по обретению свободы, становилось ясно уже с первого взгляда на всю систему охраны. С трех сторон, окружающих лагерь, тянулась ровная как стол степь. Таблички на колышках с немецкой аккуратностью поясняли, что данная местность заминирована. Свободной от мин оставалась лишь широкая дорога, ведущая к воротам лагеря. Длинная и прямая, свободно простреливаемая как с собственной территории, так и с отстоящих вдоль домов самого города.

Бараков было ровным счетом восемь. Территория, выделенная для содержания рабочих, эффективно делилась на несколько изолированных участков, окруженных колючей проволокой, что чрезвычайно облегчало охране ликвидацию возможного бунта. Опыт планировки лагерей смерти[80] был учтен немцами и повторен со скрупулезной точностью.

Форму мне пришлось сменить. Еще в больнице выдали арестантскую робу — полосатую, черно-серую, с яркими желтыми пятнами на груди и на спине. Видимо, чтобы я заранее свыкся со своим новым социальным статусом.

Не форма определяет человека. Банально, но факт. Человека определяет его содержание, внутренняя сила, дух и характер. Мне не страшно встать в один ряд с десятками людей, обряженных в робы. Это ни в коем случае не будет равнять меня с ними.

— В пятый, — сопровождавший меня конвоир довел до ворот лагеря и с рук на руки сдал местной администрации.

Ворота открылись, впуская меня в изготовленный из сварной арматуры своеобразный «шлюз», уже на территории лагеря. Пройдя метров сорок, я остановился у загораживающей вход тяжелой стальной двери. Смерив меня взглядом, охранник в примелькавшейся оливковой форме открыл ее и равнодушно махнул рукой, показывая направление: