Разорванное небо - Алексей Свиридов

Он спешно отступил в глубь комнаты и, неудобно скорчившись, лег на пол. С улицы донеслось еще несколько очередей, потом грохнул взрыв, и снова все стихло, лишь где-то за углом завывали сирены спешащей к месту происшествия полиции. Управляющий встал и подошел к окну.

Около пылающего «опеля» лежали тела двух автоматчиков, а в нескольких метрах от них распростерся в темной луже крови и сам клиент. Управляющий прищурился – может, он еще жив? Но крови было очень много, и управляющий понял, что председателю правления вряд ли еще придется над ним шутить по поводу «мерседеса» от «Тойоты».

Массив Шар-Планина. Изменения в составе На базе Казака встретили радостно, но сам он был в каком-то странном состоянии, что не укрылось от его товарищей, и Дед вполголоса заметил Корсару:

– Парень-то все отмалчивается. Сам не свой.

– Ну, я его понять могу. Давай-ка не будем его пока теребить, – сказал Корсар.

На том и порешили. Задуманное празднество с участием сербских офицеров тихо отменили, с расспросами о приключениях после вынужденной посадки не приставали, сам же Казак больше рассказывал о налете, о том, как его сбили, как удалось посадить теряющий управление истребитель. Говорил он об этом очень подробно, надеясь с помощью товарищей понять, что он сделал не так, дабы избежать подобных ошибок в дальнейшем.

Обсуждение затянулось, но, когда Казак после ужина спросил, не намечены ли на сегодняшний день другие дела. Корсар ответил:

– А какие дела? Мы истратили весь боезапас, который привезли, последний раз летали опять с дерьмом – НУРСы да бомбы эти ископаемые. Правда, и цель была не из шибко колючих, только это и спасло. Вчера Шелангер приходил, говорил, нашу группу будут на ПВО привлекать, так Хомяк, знаешь, куда его послал?

Казак оглянулся на безмятежно развалившегося в кресле Хомяка. Тот поднялся и подошел к столу.

– Кстати, Малошан еще не вернулся? – поинтересовался он.

– Да вроде нет. Как меня привез, так сразу опять умотал, а что? – вопросом на вопрос ответил Казак.

– Он вчера обещал, что деньги привезет за прошлую неделю. Вместе с премией за сбитые!

– Неплохо! – согласился до сих пор молчавший Дед.

– А ты что, решил наличными получать?

– Ну А то ведь надуют… Не наши, конечно, другари, хотя, между нами, комендант тот еще жучара. Найдется кто-нибудь в цепочке, липовую бумажку подкинет, а на большой земле – бац, и у разбитого корыта. У нас один майор вот так задарма полетал в какой-то черномазии. Полгода отработал, вернулся, а в банке ему – большие глаза. Так что я получаю на руки живые полосатые баксы, и тем доволен.

– А не боишься, что сопрут?

– У меня-то? Пускай попробуют! – ощетинился Хомяк и, глянув на его лицо, Казак подумал, что лично он попробовать бы не рискнул.

До следующего вечера не случилось никаких событий. Хотя дождя не было, но погода стояла пасмурная и уже не такая теплая – осень все увереннее вступала в свои права. Чтобы как-то занять летчиков, Корсар распорядился устроить «профилактику материальной части». Она началась с визуального осмотра самолетов – искали повреждения, которые могли остаться незамеченными. Конечно, местные техники работали добросовестно, но «свой глазок – смотрок», как выразился Дед, и даже Хомяк не стал против этого возражать. Вечером приехал подпоручик Малошан, и его обычно невозмутимое лицо выглядело на этот раз обеспокоенным до крайности.

Попросив бригаду собраться в «красном уголке», он вскоре пришел туда в сопровождении Шелангера, который тоже за считанные полчаса, прошедшие с приезда подпоручика, утратил свой беззаботно-франтоватый вид. Взглянув на сербских офицеров, Корсар тихо шепнул Деду:

– Похоже, у них на фронте неприятности. И серьезные, судя по тому, что даже этот щеголь имеет бледный вид.

Но Малошан расслышал эту фразу и заговорил, как бы отвечая на нее:

– Да, товарищи, у нас действительно неприятности. Причем не только на фронте, но и прямо здесь.

Малошан замолчал, а Шелангер набрал воздуха и произнес фразу, которая была, судя по всему, заранее им отрепетирована, но от этого приятней не казалась.

– По объективным причинам мы не имеем возможности выплачивать вам оговоренное в контракте вознаграждение. Такое состояние дел продлится не менее двух недель.

– С чего это так вдруг? – поинтересовался Дед. – Или какой-то умник подсчитал, сколько дней мы сидели без дела, и решил ударить рублем за то, что в три дня не выиграли войну?

– Нет, – ровно ответил Малошан, и по его лицу было видно, чего ему стоит спокойствие. – Просто в результате… в результате некоторых акций наши средства заблокированы. Люди, которые занимались финансами, не предусмотрели такого поворота событий, – слово «событий» Малошан произнес с неподдельной горечью. – И теперь для восстановления финансирования придется выполнить довольно сложную последовательность операций. А, черт! – вдруг выругался подпоручик и оставил официальный тон, заговорив горячо и зло: – На самом деле, если честно, на наши деньги в банках Европы начато наступление. И очень серьезное, а у нас нет ни опыта, ни средств этому противостоять. И я даже не знаю, сумеем ли мы их отстоять! Им мало бомб и снарядов, они хотят задушить нас еще и долларовой петлей!

– Ну вот, а я только сегодня об этом говорил. Оказывается, не зря! – заметил Хомяк с нехорошей улыбкой.

Малошан, устыдившись своей вспышки, вновь перешел на официальный тон, как бы не заметив реплики Хомяка:

– Естественно, что в подобной ситуации командование не имеет права настаивать на дальнейшем выполнении контракта. Суммы, причитающиеся вам за уже выполненную работу, в настоящее время изыскиваются. О своем решении убедительно прошу сообщить в комендатуру капитану Шелангеру через час.

Оба офицера резко повернулись и вышли, оставив притихших летчиков.

– Ну что? – нарушил тягостное молчание Корсар. – Какие будут предложения?

– Хм… «А ответ ужасно прост. И ответ – единственный!» – отозвался Хомяк строчкой из песни Высоцкого. – Манатки в обе руки – и вон отсюда. Мне этот бардак во как! – он чиркнул сжатыми пальцами под подбородком.

– Для твоих манаток двух рук не хватит, – заметил Дед почти добродушно.

– Это уже мои проблемы… А что ты на меня так смотришь?

– Да так, на прощание. Чтоб вспоминать потом – был такой хороший мужик Хомяк, хозяйственный, работящий.

– А-а-а. Теперь понятно, откуда ветер дует. Героический летчик остается поддерживать братьев-славян, а подлый трус и стяжатель пакует вещи. Очень поучительная сцена, прямо для кино.

Дед все еще казался добродушным, но Корсар, который общался с ним больше других, почувствовал, что этот степенный человек вот-вот сорвется, и, быстро вскочив, встал между спорящими, заорав так, как на него в свое время орали сержанты:

– А ну ша! Рты позакрывали оба, ну! – и воспользовавшись секундным замешательством, продолжил как ни в чем не бывало: – Ну вот, уже лучше. Значит, так: каждый свое решение принимает лично. Я, хоть и командир группы, силком никого ни гнать, ни держать не стану! Я остаюсь, сами знаете почему! – он демонстративно поправил повязку. – Но кто что решит – его дело. Обойдемся без разбирательств, кто герой, кто нет. Всем понятно?

– Понятно… – неохотно пробурчал Дед и опустился на стул. – Но я тоже останусь.

– И я… – голос Казака дрогнул. Летчику вдруг захотелось рассказать о том парнишке, Мирославе Йовановиче, о разрушенном Зворнике и о многом увиденном за эти дни… Но все слова куда-то пропали, да и не смог бы он объяснить все словами.

– Так, стало быть, трусом быть мне, – медленно проговорил Хомяк.

– Никто вас трусом не назовет, товарищ… майор? – Корсар решил плюнуть на все порядки, чтобы человек почувствовал – здесь уважают его звание.

– Подполковник я, – так же в нарушение инструкций ответил Хомяк.

– В боевых операциях вы были лучшим из нас. И то, что вы решили в этой ситуации отказаться от дальнейших полетов, дело исключительно ваше. А сейчас – спасибо. – Корсар с настоящей благодарностью, без всякой фальши пожал Хомяку руку, и то же самое, хотя с менее горячим чувством, сделал Казак. Дед буркнул «извиняюсь», но руки уезжающему не подал и сразу же ушел в свою комнату, сославшись на головную боль.

Хомяк улетел на следующее утро вместе с «чебурашкой-ниндзя». Что и как обсуждали в экипаже АН-71 украинские летчики, осталось неизвестным, и лишь потом Шелангер по секрету сказал, что они сами не хотели улетать, но из Киева пришел приказ прекратить участие в боевых действиях, причем этот приказ никак не был связан с прекращением оплаты, а, скорее всего, кто-то где-то нажал на соответствующую кнопку.

Прощание было кратким, а, вернее, его вовсе не было. Просто самолет вытащили на полосу, и через несколько минут его силуэт растворился в низких облаках. Судя по тому, как угрюмо аэродромная обслуга выполняла подготовку «Чебурашки» к вылету, для них не было секретом, что эта машина покидает базу навсегда. И тем более теплым было их отношение к оставшимся, и когда из деревни доставили завтрак, то вместе с завтраком им привезли роскошный букет полевых цветов, который был немедленно водружен в вазу на столе.