Невидимка и (сто) одна неприятность (СИ) - Ясная Яна

Отчим, остановившись, легонько подтолкнул маму вперед. Адвокаты разделились: один остался с ним, а второй деликатно подхватил миссис Стивенс под локоток и повел в направлении выхода.

— Слушаю вас.

Слова упали тяжелым камнем, да и взгляд, которым Людвиг Стивенс смерил моего адвоката, был не легче.

Я сбавила шаг, желая увидеть эту сцену целиком, от первого до последнего мига.

—  Дело в том, что у моей клиентки есть к вам еще одно дело. Значительная часть ее наследства была вложена в ваши предприятия три года назад. И теперь, мисс Хэмптон хотела бы вернуть эти деньги.

—  Естественно, - в голосе Людвига Стивенса плеснулось усталое раздражение. - В течение недели акции предприятий на сумму вложенных средств будут переписаны на имя мисс Хэмптон.

— Хотелось бы напомнить, что в момент вложения наследство выражалось в денежном эквиваленте...

— Хорошо, в течение трех лет она получит свой денежный эквивалент!

— Нет, мистер Стивенс. Нашу сторону не устраивает срок в три года. Моя клиентка хотела бы получить всю сумму разом.

На скулах отчима перекатились желваки, а я наконец-то испытала то самое предвкушение удовольствия и вершащейся справедливости, которое искала в себе в начале заседания.

— Деньги мисс Хэмптон вложены в производства. Я не имею возможность изъять из дела такую сумму разом, — его корежило от ненависти и унижения так же, как меня в свое время ломало от боли и несправедливости, но он все же попытался договориться.— Кроме того, если извлечь деньги сейчас, то ваша клиентка потеряет значительную часть прибыли от своих вложений!

— Мисс Хэмптон  готова смириться с уменьшением полученной прибыли, а детали ваших сложностей ее не интересуют. Она желает получить деньги, которыми вы распорядились, сейчас и если вы не вернете их добровольно —  мы выдвинем обвинение в мошенничестве.

Взгляд отчима, полный бешенства, впился в меня.

Я вежливо кивнула ему, пряча в углах губ торжествующую улыбку, и мы с Даниэлем наконец-то прошли мимо.

Глава 24

Даниэль

Напряжение отпустило только тогда, когда двери здания суда остались за нашими спинами. И то плечи расслаблять пришлось отдельным усилием воли. Умом я понимал, зачем Лали все это нужно и восхищался ее выдержкой, решимостью и стойкостью. Но на эмоциональном уровне все бесилось и рычало от невозможности просто взять и заслонить ее собой, оградить от всего этого.

От курицы-мамаши, от акулы-отчима и от пираний-адвокатов, яростно доказывающих суду, что ребенок, единоразово лишившийся семьи, любви и поддержки, сам во всем виноват…

Суд закончился. Вердикт был оглашен. Лали была свободна. Но при одном воспоминании о роже ее отчима руки против воли сжимались в кулаки.

На крыльце Лали замерла и впервые с начала заседания повернулась и посмотрела на меня. Сейчас она выглядела торжествующей — скорее растерянной, неверящей. Даже улыбка на губах была какой-то неуверенной.

— Я тут подумала… — начала она, но тут ее перебил негромкий оклик:

—  Мисс Хэмптон!

Мы обернулись — к нам приближался мистер Кроуч. И мне снова отчаянно захотелось сгруппироваться, несмотря на то, что в нашей победе наставник Горок сыграл более чем значительную роль.

— Я поздравляю вас с победой, — произнес он приблизившись, и Лали улыбнулась чуть увереннее.

— Спасибо, мистер Кроуч.

Хорошо хоть она не стала его благодарить за данные показания — великое дело, правду сказать! Мда, свое уважение к горочным наставникам ежик привить мне так и не смогла…

— У меня есть к вам дело. Мы решили не беспокоить вас этим вопросом во время процесса, понимая, что вам немного не до того… но вы не могли в ближайшее время приехать в “Зеленые Горы”?

Мы оба вытаращились на него: Лали с изумлением, я с “вы что, сдурели?”, но прежде, чем кто-то из нас успел сказать хоть слово, наставник продолжил:

— Дело в том, что мы поймали призраков. Это была сложная история, вам ее лучше расскажут специалисты на месте, если вы согласитесь. Но уничтожить их из-за этой же сложной истории невозможно. Они связаны, заблокированы и никому не могут причинить вред, но все же нам хотелось бы от них избавиться, как вы понимаете. И поэтому нам нужна ваша помощь, потому что так вышло, что только вы можете отпустить Лианну Дорнвейл, а если она уйдет — с ней развеется и ее убийца…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Кроуч замолк, Лали тоже молчала. Я тоскливо думал о том, что от того, чтобы сейчас невежливо распрощаться с этим типом, взять Лали за руку и утащить подальше от всяких идиотов, меня останавливают только светлые образы Эрика Лагранжа и Людвига Стивенса.

— Вы не обязаны, — счел нужным заметить Кроуч. — Но мы были бы крайне признательны. Заодно сможете забрать ваши вещи, хотя, конечно же, если вы откажетесь, вам перешлют их почтой.

— Хорошо, — поколебавшись еще немного, ответила Лали. — А можно прямо сейчас?

— Конечно, — Кроуч даже слегка удивился, очевидно, не ожидая такой прыти, а потом перевел взгляд на меня. — Мистер Лагранж, если у вас есть желание, вы можете поехать с нами. Мистер Торнвел просил передать, что был бы рад с вами побеседовать.

“Вы можете поехать с нами!” — ядовито передразнил внутренний голос. Посмотрел бы я на вас, если бы вы попробовали мне запретить. Вот уж куда я не отпущу Лали одну — так это в “Зеленые горы”!

— Отлично, — улыбнулся мистер Кроуч. — Тогда я сейчас быстро позвоню, предупрежу, чтобы все подготовили, пока мы едем.

И он скрылся в здании суда, чтобы воспользоваться тамошним телефоном.

Лали приподнялась на цыпочки, обвила мою шею руками и коснулась губами щеки.

— Извини, — шепнула она мне на ухо. — Я знаю, тебе не хочется. Но я это не для Горок хочу сделать, а для Лианны. Мы с тобой оба знаем, что это такое — сидеть взаперти.

Знаем, да.

Я обнял ее в ответ, зарывшись носом в серебристые волосы и отпустил с неохотой, когда девушка подалась назад, шепнув мне напоследок: “Спасибо, что бы я без тебя делала”.

Что бы я делал без тебя?

Последние несколько недель были… тяжелыми. И Лали — и битва за ее свободу — была единственным, что помогало мне держать лицо. Я улыбался, шутил, дурачился, чтобы ей было легче. Я делал это для нее — а получалось, что и для себя. Это держало, помогало не проваливаться в пропасть.

Казалось, после смерти Эрика Лагранжа все должно стать легко.

Оно стало… легче, пожалуй, если сравнивать с последними месяцами. Но не легко.

Я желал ему смерти. Но я не хотел его убивать. И только едва заметная уху оговорка мистера Блейка не давала полностью погрузиться в гложущее чувство вины — говоря про ситуацию, в которой Эрик Лагранж выжил бы, он сказал “возможно”. Возможно, справедливость и была бы восстановлена.

Возможно.

А возможно — нет.

У Эрика Лагранжа — имя, связи, деньги. И отсутствие моральных терзаний. И знание больных мест других людей и умение на них давить. Возможно, его все же казнили бы. А возможно оказалось бы, что никакого поводка не было. И экспериментов не было. И у девочки Лали просто поехала крыша, с детьми из исправительных заведений такое бывает. А у мальчика Даниэля стресс после трагической смерти матери, и мы его увезем куда-нибудь на воды.

И там закончим начатое...

— Что ж, нас будут ждать, можем ехать! — мистер Кроуч пригласил нас следовать за ним к его машине.

Мы сели в автомобиль на заднее сиденье и машина тронулась с места. Я краем уха слушал, как Лали о чем-то говорит с Кроучем, но толком не слышал слов. Дорога быстро сделалась до боли знакомой — особняк Лагранжей находился буквально в квартале от здания суда.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Что делать с особняком я не знал.

Я в принципе не знал, что делать со всем наследством Эрика Лагранжа.

Меня спасало то, что перед смертью мама составила завещание, в котором ее приданое переходило мне, а не мужу. И этими деньгами я распоряжался с чистой совестью.