Эльфийский клинок - Ник Перумов

— Есть еще угольки? — Торин ловко выхватил тлеющую головешку и принялся раскуривать трубку. — Ну вот мы и в дороге.

Гном откинулся, привалившись спиной к бревенчатой стене, почти скрывшись в темноте; алел лишь огонек его трубки.

— Только чем она кончится, — вздохнул Фолко, задумчиво пошевеливая рдеющие угли очага.

— Загрустил, брат хоббит? — вдруг неожиданно жестко и в упор спросил Торин. — Не отпирайся, я все вижу. Вижу, как тебя всего трясти начинает, стоит кому-нибудь завести речь о Мории! Ну, признайся — страшно ведь? То-то, что страшно… Подумай, Фолко, подумай еще раз — не в игрушки ведь идем играть! — Голос Торина стал глух. — Что там впереди, никто не знает, может, драться придется. Хватит ли тебя на это? Я ведь знаю — с самого начала не хотелось тебе под землю лезть. Понимаю, не хоббичье это дело, да и не людское. Тебя ведь Хоббитания, как ни крути, крепко держит! Не случайно, еще в нашу первую встречу, в твоей усадьбе я заметил, как в окно, пока ты спал, заглядывала прехорошенькая мордашка… Как ее зовут? Подумай, Фолко, и не надо только жертв и геройства. Если у тебя сил не хватит или струсишь ты, то не то даже важно, что сам погибнешь, а что полягут те, кто на тебя понадеялся, те, кому ты спину прикрывать вызвался! Ты не думай, что я там или Малыш такие уж храбрые. Думаешь, мне самому хочется в Морию? Да я с огромным удовольствием бы остался в Аннуминасе, завел бы свое дело. А то пошли бы на юг, в Пещеры Агларонда, или в Эребор подались, там война недавно была, опытные и неробкие в Железных Холмах нужны. Пойми, Фолко, не своею волею мы идем! Ни я, ни Малыш. Так, что снова говорю тебе — крепко подумай! Иначе можешь оказаться обузой. Времени тебе до Пригорья даю.

Торин, внезапно оборвав разговор, резко поднялся и скрылся во мраке.

Гном ушел, а Фолко, казалось, оцепенел возле угасшего огня. Щеки и уши пылали, он едва удерживался от слез. Деваться некуда. Торин прав. Милисента каждую ночь снится… Бэкланд, усадьба, дядюшка. Да что же делать, в конце-то концов!

Слезы наконец прорвались наружу.

“Да в который это уже раз! — всхлипывая, думал хоббит. — Видно, совсем я никуда не гожусь… Только и остается, что репу выращивать, больше ничего”.

Продолжая всхлипывать, хоббит ощупью пробрался к своему месту и улегся, прикрывшись плащом. Слезы высохли, уступив место обиде: “И с чего это он взял, что я струшу или подведу?! В Могильниках что бы они без меня делали? Эйрик его чуть дубиной не пришиб, кто выручил? От призрака во дворе кто отбился? Не побежал ведь почему-то. А раз так, то спи, Фолко, сын Хэмфаста, и не обращай внимания, у тебя еще будут случаи доказать, что ты не зря ешь хлеб в отряде! — Хоббит перевернулся на другой бок и решил об этом больше не думать. — Ничего. Ничего! Фродо, Сэмуайз, Мериадок и Перегрин шли на куда более опасное и, по сути-то, гибельное дело, и ничего, не хныкали, не стонали! Так что пусть себе Торин говорит, что хочет. Он тоже не всегда прав… Эх, кабы старина Гэндальф не отсиживался себе за Морем, а был бы здесь… Толку от нас было бы больше”.

Он медленно проваливался в ласково обнимающую его пелену спокойного сна, с его губ вновь сорвалось едва слышимое имя мага, его веки смежились, и сон окончательно овладел им.

Он не знал и не мог определить, сколько прошло времени, но внезапно увидел те белые стены на розовой скале, окруженные дивными садами. Видение ускользало, таяло, и он напряг все силы, чтобы оно не исчезло. А потом берег, деревья и скалы неожиданно помчались прямо на него, словно за его плечами появились крылья, и спустя секунду он краем глаза заметил их — это были крылья морской чайки. Внизу пронеслась белопенная полоса, мелькнули зеленые кроны, тотчас слившиеся в сплошной ковер. Его несло все дальше и дальше, все мелькало перед глазами, и опомнился он, уже очутившись в заполненном сиянием пространстве, где невозможно было понять, где пол, где потолок, а где стены. Он не заметил, как зелень вокруг него исчезла, уступив, место мягким светящимся завесам, — так, наверное, мог бы выглядеть внезапно оживший и наполненный огнем мрамор. И из этого сияния прямо навстречу ему выступила высокая, одетая в белое фигура старика с длинным белым посохом в левой руке. Справа висел показавшийся странно знакомым меч в синих ножнах. Еще не видя лица, Фолко с замершим сердцем понял, что перед ним Гэндальф.

Он замер, точнее, замерло все вокруг него, и лишь старик неспешно шагал ему навстречу. Хоббит видел густые брови, глубоко посаженные яркие глаза, лучащиеся небывалой силой, величием и добротой, и тут же услышал голос, исходивший из обросших белоснежной бородою губ того, кто был на самом деле Олорином:

— Ты звал меня, и вот мы встретились. Говори же, я слушаю, да не медли — времени у нас мало.

— Гэндальф… — пролепетал хоббит, точнее, понял, что пролепетал. — Так ты теперь в Заморье, да?

— И это все, что ты хотел сказать мне?

— Нет, конечно же, нет, — зачастил Фолко. — Но, Гэндальф, нам так не хватает твоей помощи! У нас тут такое… Как нам разобраться без тебя? Почему ты там, а не здесь?!

Улыбка исчезла с лица привидевшегося хоббиту старика.

— Что творится в Средиземье, мне известно, разумеется, в самых общих чертах. Но теперь вам придется решать и разбираться во всем самим. Я и другие ушли как раз потому, что народам Северного Мира более не нужны пастыри, они могут жить собственным разумением. Поэтому я здесь, у эльфов, на земле моей юности. Моей эпохой была Третья. Я противостоял Саурону, а исполнив возложенный на меня долг, смог вернуться. Таков мой ответ на твой первый вопрос.

— Но неужели ты не подскажешь нам? Не посоветуешь? Не все наши тревоги и страхи родились ныне, кое-какие, похоже, из Предначальных Дней!

— Я не могу давать советов, — прозвучал глубокий скорбный вздох. — Просто я не смог отрешиться от Средиземья, и, хотя у меня теперь совсем иные дела и заботы, я сохранил возможность иногда беседовать кое с кем из населяющих Средиземье. С теми, в ком жив еще отблеск Первого Костра: с древними — то есть с эльфами, гномами и вами, мои милые чудаки-хоббиты. Но не проси меня о советах — здесь я не властен. Потому что всеведущих нет и не может быть, лишь непрестанным трудом Мудрый может заслужить высочайшее право судить и советовать. Когда-то оно было у меня, и я им воспользовался.

— Так что же, ты совсем не можешь помочь нам? — Фолко показалось, что он выкрикнул эти слова.

— Могу ободрить и поддержать в минуты тягостного сомнения, — ответил Гэндальф. — А поднесенное готовым знание, право же, немногого стоит. Я могу только догадываться о первопричине ваших нынешних тревог, а рассказать тебе о Заморье просто не имею права. Ты ведь уже слышал о Весах? Всякое знание должно быть заслужено, так что погоди отчаиваться! А всемогущих, запомни, в нашем мире нет и не было. Даже Светлая Королева не всесильна.