Пятьдесят слов дождя - Аша Лемми

место, где мы могли бы спрятаться.

Меня будут искать.

Для всех нас будет лучше, если меня никогда не найдут.

Джеймс нежен со мной. Он похлопывает меня по животу и говорит, чтобы я сохраняла хорошее настроение, что этот ребенок – благословение, и что я скоро верну своего сына.

Он действительно верит. Он все еще думает, что мы сможем забрать моего сына, вернуться в Америку и жить счастливой жизнью, когда все уляжется.

Он не знаком с моей семьей.

И хорошо, потому что иначе он был бы мертв.

* * *

13 июля 1940 года

Я родила крошечную девочку.

Роды были долгие, трудные, и к тому времени, когда они закончились, я была близка к смерти.

С Акирой было намного проще. Уже сейчас малышка оказывается трудной.

Джеймс сходит с ума от счастья. Он хочет назвать ее Норин, в честь своей бабушки. По-моему, ужасно.

Кроме того, этот ребенок – Камидза. Хотя она всего лишь бастард, ублюдок, ей тоже предстоит сыграть свою роль. Ее судьба будет связана с моей, со всей моей проклятой семьей.

Я назову ее Норико, а звать мы ее будем Нори.

* * *

2 сентября 1940 года

Джеймс болен. Он страшно похудел, а приступы кашля причиняют ему сильную боль. Иногда он кашляет каплями крови, и я в ужасе, что он подхватил какую-то болезнь в той грязной лачуге, в которой жил.

Он смеется надо мной и настаивает, что ему не нужен врач. Он попросил меня принести ему нашу дочь, поднял ее высоко в воздух и сказал ей, что она самая красивая маленькая девочка, которая когда-либо рождалась.

Она плачет больше, чем Акира, и ее трудно накормить. Она не такая большая и сильная, как он, и ее лицо всегда красное. У нее нелепое количество волос, с которыми я понятия не имею, как справляться.

Но у нее действительно прекрасные глаза, глаза ее отца.

Бедная маленькая девочка не виновата, что мне пришлось расстаться с Акирой.

Я сделаю для нее все, что в моих силах. Хотя вряд ли этого будет достаточно.

Зато отец ее любит ее. И любит меня, а он лучший из мужчин.

У меня нет уже такой потребности в дневнике, как когда-то. Исчезла нужда доверять ему секреты.

Возможно, наш брак не является браком по названию, но это брак душ, и я самая счастливая женщина в мире, потому что у меня есть он.

Возможно, в конце концов, все будет хорошо.

* * *

28 января 1941 года

Все пошло не так.

Он мертв.

Джеймс мертв.

Он перестал дышать во сне, не потревожив меня, не разбудив нашу дочь, спящую в колыбельке у нашей кровати.

Он умер здесь, далеко от своего дома, далеко от своей семьи.

Доктор говорит: коллапс легкого. От поразившей его ужасной болезни лекарства нет. Некоторые живут, некоторые умирают, и никто не знает почему. Но я знаю почему. Это цена за мой грех. Это проклятие моей семьи нанесло роковой удар.

Я тихо хороню любовь всей своей жизни, и только священник со мной.

Джеймс заслуживает гораздо большего. Он не был принцем, он не был наследником династии, он был замечательным человеком. Он был добрым. Он был терпеливым. Он был лучше всех.

Теперь он мертв.

Странно. Я все еще его люблю. Я думаю, что всегда буду любить его, хотя он мертв и больше не здесь, чтобы любить меня в ответ.

Я могла бы вернуться к сыну. Он слишком юн, чтобы меня ненавидеть.

Не знаю, согласится ли мой муж на это, а вот моя мать точно согласится. Вероятно, она отчаянно пытается сохранить лицо и могла бы приказать ему, как приказывает всем. Я могла бы вернуться. И тогда все пошло бы так, как было до того, как я влюбилась. Если бы не Нори.

Дочь Джеймса, наша дочь, единственное, что у меня осталось от него. Ребенок, который всегда будет напоминать мне о ее брате, потерянном для меня сыне.

Я смотрю ей в лицо и думаю, что она очень на меня похожа.

Но я твердо решила, что она не повторит мой путь.

Я боролась против своей судьбы, я боролась против своего места в мире, и теперь я уничтожена. Моя девочка, моя несчастная девочка выучит мой урок.

Я научу ее повиноваться.

Я позабочусь о ее безопасности.

И, если смогу, я постараюсь полюбить ее.

Это будет моей епитимьей. Провести жизнь в безвестности с ребенком. Я, что пала так низко, будучи рожденной так высоко.

Боже, прости меня. Боже, прости меня за мой грех.

Ибо пока я жива, я никогда себя не прощу.

* * *

Нори прижала дневник к сердцу.

В саду уже стемнело, и стрекотали сверчки. Она тихо всхлипнула, давая слезам свободно течь.

Она хотела, чтобы ее мать была чудовищем.

Ненавидеть монстров легко, и ненависть легко почувствовать. Это, все это, было намного сложнее.

Не говоря ни слова, подошел и, сев рядом, ее обнял Ноа. Долгое время никто из них не произносил ни слова.

Наконец, Ноа нарушил молчание.

– Ты чувствуешь, что теперь знаешь ее? – тихо спросил он. – Свою мать?

Нори закрыла глаза.

– Да.

– И ты ее ненавидишь?

Когда-то на чердаке она спрашивала об этом же Акиру. Нори вцепилась в ткань рубашки Ноа, чтобы вырваться из воспоминаний.

– Нет, – честно ответила она. – Я ее не ненавижу.

– Ты ее прощаешь? – очень тихо спросил Ноа.

Нори попыталась заговорить, но голос сорвался. Вышло лишь судорожное всхлипывание.

Ноа быстро понял, потому что больше ее не спрашивал.

* * *

Через несколько дней Нори начала возвращаться к радости. Погода стояла прекрасная, и невозможно было не улыбаться. Днем она играла с Элис и детьми, а ночь проводила в объятиях Ноа, смеясь до слез.

С ее плеч свалился огромный груз, к которому она так привыкла, что забыла, что несет его.

Будущее только начиналось, и впервые за многие годы оно выглядело милосердным.

Нори бродила по саду, греясь на солнце и вдыхая аромат распустившейся жимолости. Ноа на неделю вернулся в Корнуолл, чтобы разыскать своих братьев.

– Я ненадолго уеду, любовь моя, – пообещал