Альбинос (сборник) - Андрей Левицкий

– Так на то и мутафаги… слушай, а палец болит у меня сильно.

– Какой палец?

– За который укусили, – в темноте раздался шорох, стукнул о стенку пистолет, и цыганка добавила: – Э, да он опухает! То есть уже опух! Как сосиска… И горячий!

– Плохо, – сказал я. – Это значит, у них в зубах яд какой-то.

Хлопанье крыльев и стук начали стихать, – а «Зеб» поехал еще быстрее.

– Как – яд? – заволновалась она. – Так если я теперь…

– Туннель в уклон пошел, – перебил я. – Вот почему скорость больше. Но зато мышей вроде меньше стало.

– Палец, мой палец… – причитала Эви, не слушая.

Хлопанье крыльев почти стихло, дверцы шкафа больше не тряслись от ударов.

– В клыках у этой гадины яд, точно, и она мне в любимый безымянный палец левой руки своими клыками засандалила…

«Зеб» поехал еще быстрее, и в щель между дверцами проник свет. Мигнул, когда сквозь него пронеслись быстрые тени. Последние мыши покинули кабину.

– Теперь, может, всю руку придется отнимать. А вдруг я вообще умру… Что это такое?

Распахнув дверцу, я шагнул наружу.

Глава 8

Чуткое оружие

Мы окинули взглядом зал. Очень большой – помещений таких размеров я еще, пожалуй, не видел – и весь из бетона.

– Ну и высокий потолок здесь, – сказала Эви. – Наверное, летающая крепость Гильдии поместится.

– Что за летающая крепость? – спросил я.

– У, это наше секретное оружие новое. Никому не говори, что от меня про него слышал, а то придется тебя убить. Меха-Корп нам как раз с ним помогал, потому небоходы такие любезные сейчас с Арзамасом, послали даже меня разузнать, не нужна ли помощь против омеговцев. Во… отпух мой палец обратно и шевелится уже почти как нормальный.

Я достал пистолет. Наши голоса эхо разносило по залу. В дальней его стене были раздвижные железные ворота, за которыми виднелся второй зал. Там что-то белело – нечто высокое, размером этак с трехэтажный дом, очертаниями смутно напоминающее человеческую фигуру.

Стена справа была скошена под приличным углом наружу; вдоль скоса от пола до квадратного проема в далеком потолке тянулась толстая рельса-направляющая. Внизу к стене примыкала укрепленная железными уголками бетонная плита, которая, как я понял, могла двигаться вдоль рельсы. На подъемник вел пологий пандус, такой широкий, что по нему въехал бы даже «Зеб», а на плите виднелась стойка с пультом управления. Сбоку лежала толстая бухта кабеля.

Сложив руки на груди, Эви сказала:

– Если на эту платформу самоход твой поставить и на кнопочку там какую-нибудь нажать, так он вверх подымется, а там проход, видишь? Так и вернемся на поверхность.

– Ага, только подъемник наверняка давным-давно обесточен, – возразил я. – Силовой кабель вон лежит, но подключить его теперь некуда.

Мы повернули головы влево, и Эви добавила:

– Что это за штуковина такая, а? Похожа на летательный аппарат, но в Гильдии таких нет.

– Ни у одной только Гильдии леталки имеются.

– Да ну? И у кого ж ты еще их видал?

– Например, у одного перевозчика знакомого. Доставщика.

– Авиетка у доставщика? – удивилась Эви. – Я думала, вы все только на машинах разъезжаете.

– Нет, он на дирижабле летает. И даже не на дирижабле, а на термоплане.

– А! – она кивнула. – Ставро?

– Другой. Карлик, Чаком зовут. Он мне говорил, что его как раз Ставро научил, как термоплан сделать. Но, конечно, эта штука на «Каботажник» Чака совсем непохожа.

Слева в потолке зала был пролом, сквозь который сюда и упал летающий аппарат. Выглядел он как вытянутая серебристая капля примерно в половину меньше «Зеба», с круглым фасетчатым колпаком фонаря в носовой части. Аппарат лежал под стеной, сложенной из огромных бетонных плит. Он неприятно напоминал насекомое, хотя понять чем именно я не мог – с виду ничего такого насекомьего в нем не было.

– Вот же штука какая удивительная, – пробормотала Эви. – Ясно, что после Погибели никто такое не… Неужто предки подобное делать могли?

Я покачал головой:

– Как-то не похоже. Я остатков древней техники много видел, самолетов всяких. Да половина наших машин из старых деталей состоит. Вон даже «Зеб» мой… Совсем это не смахивает на то, что предки делали.

– А вокруг него видишь, что лежит?

Конечно, я видел. Машину окружали разложенные большим аккуратным кругом черепа. Вернее – полукругом, ведь летательный аппарат свалился под стеной. Похожи на человеческие, но слишком маленькие. Вокруг каждого был выложен треугольник из костей.

– Слушай, какие-то мелковатые они, – заметила цыганка.

– Это детские. Или мутантских детенышей.

Она поежилась.

– Так что, пошли, глянем на эту штуку? Видишь, в фонаре там просвет? То ли он разбился при падении, то ли раскрылся…

Цыганка переминалась с ноги на ногу и неуверенно похлопывала по рукояти «шершня».

– Что с тобой? – спросил я, направляясь к аппарату. – Конечно, надо на это поглядеть, а как же?

– Ну да, понятно, – промямлила Эви, шагая за мной. – Но какое-то оно… Какое-то беспокойство вызывает. Неприятная штуковина, ты сам, что ли, не видишь? Вроде овод такой большущий без крыльев… Слепень…

– Чушь, – отрезал я. – Не похоже оно ни на овода, ни на слепня.

– Да-а, а чего ж тады, Музыкантик, ты «шершню» своему курки взвел?

– Машинально.

– Ага, хорошая у тебя машинальность, продуманная.

– Что от меня хочешь? Штука эта вправду как-то так выглядит… угрожающе. И еще… ну… – пытаясь подобрать нужное слово, я щелкнул пальцами.

– Не по-нашенскому, – объявила Эви.

Я кивнул.

– Чуждо, да. Будто не люди ее сделали.

Мы приближались к аппарату. На ходу я обернулся: «Зеб», выглядевший каким-то сиротливым, брошенным, стоял там, где тоннель примыкал к залу. Одна фара под выпуклой решеткой разбита, другая треснула… Эх, досталось ему в последнее время, и, главное, неизвестно, как самоход наверх поднять. Самим-то можно забраться по той штанге-направляющей, которая вдоль скошенной стены к проему тянется, но что с машиной делать?

В зале стояла тишина. Приблизившись к аппарату, мы услышали тихое потрескивание и писк, доносящиеся из кабины под фасетчатым колпаком. Машина, должно быть, свалилась носовой частью книзу – спереди она была раздроблена. В том месте, где серебристое покрытие смялось, из трещин выступили ртутные капли и пузырящаяся металлическая пенка, похожая на серебряное желе, будто внутри аппарата были не механизмы и электроника, а нечто иное, напоминающее скорее внутренности живого существа, чем искусственно созданного устройства.

– Ты видишь? – Эви схватила меня за рукав. – Оно как кровь… нет, как эта… лимфа!

Серебристые капли, падая на бетон, растекались густой зеркальной лужицей, с поверхности которой сочился дымок. Мы подошли ближе. От машины пахло озоном – такой запах бывает после сильной грозы – а еще чем-то… как там выразилась цыганка? Чем-то ненашенским.

– Фонарь не разбился, а открыт-таки, – заметила она.

В передней части колпака из мутно-прозрачного материала, похожего на толстое матовое стекло, была широкая прореха. Но не дыра – составляющие колпак пятиугольные плитки-фасеты сложились, как бы въехали одна в другую, открыв проход в кабину. От аппарата шло тепло, из-под фонаря доносилось стрекотание, едва уловимый писк и щелканье.

Обхватив себя за плечи, Эви шагнула между двумя черепами и остановилась.

– Что такое?

Она молчала. Шагнув следом, я пересек какую-то невидимую границу – будто прошел сквозь огромный мыльный пузырь, внутри которого был заключен аппарат. В ушах тонко зазвенело, мгновенно пересохло во рту, а еще у меня вдруг задергалось веко. Несколько раз с усилием сглотнув, я попятился… Слабый хлопок, волна мелкой дрожи, пронзившей пространство – и снова все нормально, звона нет, веко больше не дергается.

– …мать! – донеслось сбоку.

Я повернулся. Вышедшая назад из круга черепов Эви держалась за голову и вращала глазами.

– Ты тоже ощутила? – спросил я.

– Тоже?! – Она зажмурилась и похлопала себя по ушам. – Это ты «тоже ощутил», Музыкант, а я так ощутила – до конца жизни наощущалась! Меня вроде в трубу железную засунули и по ней ломом как жахнут! Это что за, мать его, хреновина такая вокруг этой… этой серебристой хреновины?

– Какое-то поле, – предположил я. – Ну типа, как сказать… излучение, что ли? Наподобие электромагнитного, только другое. Может, движок, то есть силовая установка этой машины так на наши мозги действует?

– А что, если радиация?! – ахнула Эви. – Может, от нее в ушах звенеть и башку крутить? Что, если мы теперь эти… облученные как распоследние симбиоты с-под Минска и помрем скоро?

Я покачал головой и снова шагнул сквозь невидимую стену. Опять волна дрожи, звон… Став вполоборота к спутнице, сказал:

– В «Зебе» колба с радо-порошком. Он бы радиацию засек на таком расстоянии, тут что-то другое.

Собственный голос внутри накрытой непонятным полем области показался глухим и каким-то чужим.