Высокое Искусство (СИ) - Николаев Игорь Игоревич

Елена прижалась спиной к дому, боком двинулась обратно. Женщина и сама не могла в точности сказать, что ей не понравилось. Просто все происходящее казалось каким-то чуть-чуть ненастоящим, нарочитым. Как хороший театр. Монеты сияли слишком ярко и неестественно. Хозяин вопиял слишком громко и притом не старался отбить хоть немного серебра. Куда-то делся его напарник. И вообще, где-то Елена уже видела такие монеты, совсем недавно.

— Медь!!! — заорал кто-то. — Во имя всех Его атрибутов, это же медная чеканка!

Елена ускорила «крабий ход», отметив, что крик слышится далековато от схватки. Хотя с другой стороны, кто-то вырвался из толчеи с добычей, отошел на безопасное расстояние, посмотрел внимательнее… Возможно, вполне возможно.

После короткой паузы, наполненной шумом торопливой и беспорядочной драки, возмущенный крик подхватило сразу несколько голосов, повторяя на все лады слово «медь». Это послужило запалом, панический рев запрыгал по толпе, как огонь по высохшим пучкам травы.

— Медь!

— Медные деньги! Негодные!

— Медная чеканка, фальшивая дрянь!!

Первый хозяин мешочка тоже куда-то пропал. Возмущенная толпа о нем и не вспоминала, заводя сама себя гневом обманутой алчности.

— Фальшивые деньги императора! — проорал все тот же голос, что первым упомянул медь.

— Император привез медь на замену серебра!

И тут же не менее чем с трех разных точек как по указу раздалось:

— Фальшивка! Фальшивка императора!

— Расплата медью, а подати серебром!

Толпа с готовностью подхватила, скандируя на все лады «медь» и «фальшивка». Императора склоняли чуть реже и тише, однако тоже вполне энергично. Здравомыслящие прохожие прыснули во все стороны, как тараканы при виде свечки, поскольку здесь наблюдалось в чистом виде подстрекательство к бунту. Елена торопилась едва ли больше всех, как человек в точности знающий, к чему приводят такие обвинения. Законодательство Ойкумены и Мильвесса, запечатленное на телах узников, запоминались удивительно быстро.

Елена скользнула в переулок, перешла на бег, придерживая сумку одной рукой и полу плаща другой. В такт бегу колотилась мысль:

«А у Флессы мы бы сейчас пили вино, целовались при свечах и никаких экстремизмов!»

Глава 21

И тайное стало явным

Концепция регулярных выходных в Ойкумене отсутствовала, однако праздников было немало, включая обязательное празднование шестидесяти шести Атрибутов Создателя, по одному на каждую неделю. Поэтому в пятидневке так или иначе оказывался нерабочий день[40]. Привыкнуть к такому распорядку было непросто, как и держать в уме «плавающие» выходные. Однако Елена справлялась. Итак, сегодня был нерабочий день, последний перед началом великого Турнира. Еще немного и лучшие бойцы мира начнут поединки на арене Ипподрома, выясняя, за кем все же правда и сила — за Единым или Двумя.

Надо сказать, обычный турнир мало чем отличался от земного — доспехи другие, люди другие, суть та же. Тренировка конно-копейного боя плюс развлечение для знати, как правило, групповое, партия на партию. Турнир Веры проводился по совершенно другим правилам. Воины могли быть кем угодно, происхождение и богатство не имели значения. Бойцы выходили один на один, только пешими, демонстрируя не стоимость коня и надежность брони против копья, а личное мастерство владения оружием. Убийство противника не рекомендовалось, но происходило регулярно. Кроме того, согласно давним обычаям, бои проводились вечером, после заката, при волшебном свете, обеспеченным всей магической гильдией. Так что Турнир (судя по рассказам) ближе всего соответствовал представлениям земной Елены о жестоком спорте.

Женщину грядущее мероприятие весьма интересовало, как возможность поглядеть на фехтовальное искусство лучших из лучших. Поэтому предложение Флессы оказалось весьма к месту. Но великий Турнир маячил где-то в будущем, пусть и не далеком, а тренировка у Чертежника шла здесь и сейчас. И это было очень больно.

— Раз-два-три! Раз-два-три! — обозначал такт и ритм фехтмейстер. — Ты видишь атаку, ты защищаешься, ты бьешь в ответ!

Чертежник знал много разных методик и с удовольствием их тасовал. Все были неприятны и болезненны, вбивая науку Высокого Искусства самым коротким и внятным образом — через больную задницу ученика. Елене доставалось и жесткой палкой, и гибкой палкой, и даже хлыстом. Но упражнения «с огоньком» были хуже всего, их она искренне, глубоко ненавидела.

— Раз — удар! И защита.

В руке Чертежника была зажата ароматическая лучина, похожая на эстафетную палочку. Кончик ее светился алым угольком, источая пряный дым. Обычно кедровые[41] лучины использовали для распространения приятного запаха на сон грядущий, чтобы отогнать дурные сновидения и подлечить органы дыхания. Но Чертежник использовал их другое свойство: долгое и устойчивое горение.

Елена заученным движением отвела выпад Чертежника. Голые предплечья уже болели и чесались от крошечных ожогов, похожих на сигаретные. Здоровью они не угрожали, но саднили больно, а еще оставляли шрамики, похожие на следы оспы. Хорошо, что в Ойкумене короткие рукава на людях носить было не принято.

— Три — контрприем!

Елена устала, движения замедлились, казались тягучими, будто в киселе. Чертежник парировал ее неловкий выпад, брезгливо поджав губы, и не преминул оставить новый след. Женщина зашипела, подавляя желание схватиться за новый ожог, прикрыть его. Елена уже была научена горьким опытом и отлично знала, что это станет хорошим поводом обжечь ей ладонь — чтобы не теряла концентрацию.

— Еще раз! — скомандовал Чертежник.

Елена стиснула зубы, учитель и ученица снова закружились внутри фигуры на каменном полу. Сжимая в левой руке деревянный кинжал, Елена механически переставляла ноги, «играла» на три такта, горько думая, что со временем ей понадобятся перчатки с длинными крагами. Еще год таких занятий, и руки будут изуродованы, как у оспенного больного.

— Раз! Два! Три!

Лучина ужалила в сустав, имитируя режущий удар по пальцам. Елена удержала клинок только благодаря петле. Инстинктивно, со злостью ответила уколом на всю длину руки — и, разумеется, была немедленно наказана. Чертежник даже не стал отшагивать, он пропустил кинжал мимо себя, развернувшись на месте, затем одновременно ударил ее по руке сверху вниз и подсек опорную ногу.

Ученица потеряла равновесие, но сразу превратила падение в управляемый кувырок. Перекатилась через плечо, поднялась, но Чертежник уже был рядом, занося руку. Палочку мастер перехватил за середину и готовился сымитировать «ломающий» удар сверху вниз обратным хватом. «Ломающий» — поскольку считался одним из самых сильных, пробивал любую одежду и даже кольчугу, а будучи нанесенным при помощи учебного клинка с легкостью переламывал ключицу.

На одних рефлексах Елена отвела и этот удар, атаковала в свою очередь, пытаясь на обратном движении «разрезать» снизу вверх наискось лицо Чертежника. Мастер отклонился назад, пропуская деревянный клинок мимо, одновременно выхватил свободной рукой настоящий кинжал из-за пояса сзади. Надо сказать, у Елены не возникло даже мысли «нечестно!», она продолжала действовать заученно, как автомат, строго запрограммированный на драку.

Ножевые схватки обычно шли на таких скоростях, что даже испугаться времени не было. После года ученичества Елена хорошо понимала, почему Фигуэредо считал квинтэссенцией мастерства именно бескомпромиссное пырялово кинжалом. Длинный клинок, будучи тяжелее, медленнее, обладая большим пространством маневра, мог простить ошибку. Кинжал — нет.

Противники замерли друг против друга в левосторонней стойке, чуть раскачиваясь на пружинистых ногах. Чертежник отвел в сторону «эстафетную палочку» таким жестом, словно готовился обнять ученицу правой рукой. Затем легко ударил своим клинком по деревянному кинжалу Елены, еще раз, будто предлагая оценить чистый звон качественной стали. На третий бросил ученице в лицо лучину, выполнил обводку ее оружия своим, сцепил клинки. Вывернул как рычагом тренировочный снаряд из ее руки, а после закончил связку тычком рукояти снизу вверх в подбородок.