Цербер - Николай Полунин

- Там твой брат по племени Гоша не утонул?

- Вряд ли. - Павел принялся за штрудель с курагой. - Он бы сразу заорал тогда... Вот черт, раньше хоть бутерброды были, такие, знаешь, с колбаской пятьеводневочной, почернелой.

Михаил выбрал себе из кучи оружия маленькую "осу". Она была похожа на чешский "скорпион" и обладала такой же скорострельностью. За десять секунд из нее можно было выпустить восемьдесят пуль. Разумеется, при наличии запасных рожков. Михаил их здесь не нашел. Пистолетов тоже не было ни одного.

В таксофоне на углу он прождал десять гудков, двадцать. Дождь продолжался, улица была мертвой в сиянии фонарей и серебристых струях, протянутых с неба.

Из-за поворота в конце вдруг выскочили три машины. Они шли одна за другой, очень быстро. Михаил вжался в темноту козырька над таксофоном, сдвинул предохранитель "осы".

Мимо просвистели три иномарки. В центре - большая, длинная, может быть, "Даймлер", может, старый "Линкольн". Головная - маленький "Мерседес" - шла точно по осевой, замыкающая, что-то незнакомое, мощное, двигалась, как полагается, со смещением на полкорпуса влево.

Михаил вытер с лица дождь и пот. Тополя над притихшим асфальтом шевелили широкими мокрыми листьями.

что я тут делаю

Дома Гоша стоял посредине комнаты, руки по швам. Вымытый, влажный, бледный, трезвый и свежий. Таким же свежим был у него желвак на скуле под глазом.

- Не признается, - с огорчением сказал Павел, уплетая и запивая. - Ни в чем не признается, паразит. - Рявкнул: - Как попал сюда? Кто такой? Имя, чин, задание?

- Надо сниматься, Батя, - отказываясь участвовать в новом балагане, сказал Михаил. - Садись, Гоша, выпей, если хочешь, только немного.

На физиономии Гоши, до того абсолютно отрешенной, появилась мысль. Михаила он вспомнил. Сломался пополам, потянулся к ближайшей бутылке.

- Но! - Павел налил сам и подал. - Всю ты мне воспитательную работу портишь, Братка.

Михаил занялся Мурзиком. Кот не хотел лезть в ящик, его приходилось уговаривать. Павел отщелкивал от автоматов магазины и бросал их в холщовую сумку. Гоша все это наблюдал замаслившимися глазками.

Когда в дверь позвонили, у двоих в руках взметнулось оружие, Гоша поперхнулся.

- Ты дверь на место приставил? - шепнул Павел.

- Нет. Не помню.

- И все-таки звонят. Иди и приготовь ручки, на них сейчас навесят браслеты. - Протянул Гоше бутылку целиком. - Нас накрыли. Поспеши, приятель. Я хотел бы попасть с тобой на одну шконку.

Глава 15

Он не позвонил и не приехал. Все повторялось. Снова она одна сидит у телефона, за окнами синеет вечер и шумят улицы, а он не позвонил.

Она не привыкла так. Еще ни один из ее мужчин не позволял себе такого, что позволяет этот Миша. Сначала он кружит ей голову, потом вместо вечера в приличном месте заставляет всю ночь слушать собственные байки в компании каких-то то ли бомжей, то ли бандитов в квартире, несомненно, подвергшейся налету каких-то других бандитов. Да еще и запугивать пытается. А теперь, изволите видеть, даже не берет себе труд позвонить извиниться!.. Самой? Нет, благодарю покорно, больше она не станет унижаться, накручивая телефон, как сопливка какая-нибудь. Довольно. Она так не привыкла.

Дав Елене-первой высказаться до конца, она заставила ее посмотреть на изничтоженные часы.

"И это тоже ты, голуба моя. Не смей прятаться за мою спину. А вообще-то заткнись и сиди тихо. Если он не звонит - значит, у него что-то стряслось, и насколько мы успели его понять - что-то неприятное".

Она решительно начала собираться. Джинсы и клетчатая ковбойка, прочные, но легкие башмачки на сплошной подошве. Волосы подколоть. Сумку через плечо, на нее повесить курточку. Совсем молоденькая девочка-стройотрядовка, что ты.

Документы, деньги. Подумав, она захватила всю наличность, что была в доме, и обе "Визы", косметичку, всякие мелочи.

Выкопала из-под белья футляр с колье, полюбовалась. Бриллианты играли странным блеском. Почти бросила их обратно.

"Вечерние туалеты придется оставить, голуба. Присядь, ты можешь сюда не вернуться. Бусыгин, прощай на всякий случай. - Она хихикнула. - Мальбрук в поход собрался".

На пороге оглянулась. Не вернуться? Здесь остается память о папе, о деде, о маме. Даже о той крашеной рыжей, с которой папа прожил всего два года. Тени остаются, а она уходит. Вот просто берет и уходит. Мальбрук в поход...

За дверью дежурил Василь Василич-младший:

- Куда это вы, Елена Евгеньевна, на ночь глядя? Воздухом подышать?

Она оправилась от неожиданности:

- Это что, домашний арест?

- Помилуйте, какой может быть арест? Если прогуляться, так я сейчас вызову машину - и пожалуйста, куда хотите. Только я, понятное дело, с вами, простите великодушно.

У Елены Евгеньевны загорелись щеки:

- Пропустите и не смейте ходить за мной!

- Вот этого-то я и не могу. - Похожий на каменную бабу Василь-младший развел руками-лопатами. - Пропустить - да, а чтобы совсем без присмотра - нет.

Она испытывала такой гнев, смешанный со стыдом, каких не знала прежде:

- Вы... вы... Как вы смеете! Я позвоню... я... и вас...

- А и позвоните, - обрадовано сказал ее сторож. - Все недоразумения лучше прямо к нему. А я что ж, я человек не вольный...

Еще мгновение, и она не отвечала бы за себя. Ахнула дверью перед придурковатой рожей, кинулась в спальню.

Она сжимала кулаки, ударяя в сведенные колени. Наконец подступившая граница, где было пространство, населенное линиями и черточками, задвинулась обратно, где она ее уже не видела.

Тогда она тихонечко передохнула.

"Чего они добиваются? Чтобы я сорвалась, и тогда кто вообразит последствия? Он просто не понимает, - подумала она. - Я позвоню ему и все объясню".

Однако вместо номера Андрея Львовича, по которому он откликнется в любое время суток, где бы ни находился, она набрала совершенно другой, и опять шли безнадежные гудки.

Все повторялось. Его все-таки нет.

Елена Евгеньевна разрыдалась, выплакалась и успокоилась. Даже повеселела.

"Какая бы у этого Василича-младшего ни была мама, Василичем-старшим там и не пахнет". Ей стало еще веселее.

Она закурила, подвинула к себе телефон поближе. "Позову девчонок или сама набьюсь. Вась-Вася-маленького с собой возьму для смеха".

Дома не оказалось ни Ритки, ни Марианны, ни Зои Александровны. Даже у Маринки, панически боящейся вечерних и ночных улиц, а в особенности лифтов, никто не отзывался. Андрею Львовичу она звонить раздумала.

"Это называется форменное невезение", - подумала она и вдруг, повинуясь импульсу, набрала "сотню". И тут ей ответили ровные гудки.

Елена Евгеньевна поняла.

Глава 16

- Рук не опускать, лишних движений не делать. Два шага вперед, сесть на пол.