Демидовы: Столетие побед - Игорь Юркин

Отвлекшись на время от этой истории, заметим, что заваривший кашу невьянский священник Никита Петров «объявлением» о спрятанном архиве не довольствовался. Развивая успех, он «объявил за собою слово и дело важное» на четверых заводских жителей, в том числе на Гаврилу Семенова и Тимофея Козьмина, о которых еще вспомним. Священника и задержанных по его доносу Кожухов 17 октября приказал, заковав, послать «на их коште» в Верхотурье, в провинциальную канцелярию, куда они пять дней спустя и прибыли[511]. Трудно сказать, вполне ли осознавал поп Никита, в какую историю ввязывается, думал ли, что вскоре отправится в малоприятное, в кандалах и под конвоем, путешествие в компании тех людей, на которых донес. Но капитан-поручик, к которому он явился, законы знал и предписанное ими исполнил немедленно.

6 ноября Кожухов приступил к допросам мастеров Верхнетагильского завода и продолжал их несколько дней[512]. Смотрел заводскую отчетность. Часть книг отсутствовала. О выплавке чугуна с 1720 по 1723 год вообще никаких записок на обоих заводах отыскать не удалось[513]. Окончив обследование Верхнетагильского завода, 15 ноября перебрался на Нижнетагильский, где уже на следующий день собирал показания приказчиков. За ним последовали завод на Вые[514] и другие предприятия. Все шло по накатанной колее.

В мае 1734 года, обгоняя еще составлявшего экстракты Васильева, выполнивший поручение Кожухов возвратился в Петербург[515].

Комиссия и/или Кабинет: соединения последовательные и параллельные

Комиссия за работой

Пока следователи трудились на заводах, Комиссии рассматривать было нечего — разве что осуществлять общее руководство и работать с попадавшими в нее доносителями. С поступлением материалов от Кожухова центр основной работы переместился в Комиссию.

Знакомясь с ними, в Петербурге со дня на день ожидали возвращения Васильева. Его уже поторапливали: 17 июня 1734 года П.П. Шафиров распорядился послать к нему указ, «дабы он, асессор, трудился по крайней возможности тех заводов следствие оканчивать и надлежащие ис того экстракты, которые прежде сочинены будут, те б присылал немедленно с нарочными. А з досталными… велеть ему, асессору, ехать самому в Санкт-Питербурх и явится в учрежденной Комиссии, как скоро управится может»[516].

Васильева торопили, а он не ехал, снова и снова пересчитывая, причем всякий раз с возраставшим итогом. Акинфий жаловался: документы, включая необходимые для оперативного управления векселя, крепости, «прикащичьи щеты» и партикулярные письма, опечатаны, недоступны, пользуясь этим, контрагенты не исполняют обязательств, налицо ущерб, возможны задержки с исполнением военных заказов. Васильеву приказали арестованные бумаги возвратить, Демидову — по требованию их предоставлять. Потом он просил еще раз: Васильев его крепостям и векселям «учинил просрочку. И ныне де заимщики за непротестом по вексельному уставу в указные числа и денег ему не платят. И тем пришел он в напрасное разорение и многие учинились ему ис того убытки». Акинфий добивался, чтобы его векселя и закладные крепости «в просрочку не причитать, а повелено б было вменять в действительные вексели по векселному уставу». 29 мая 1734 года Шафиров, рассмотрев прошение, его удовлетворил: приказал дать такой указ из Коммерц-коллегии[517].

30 августа Шафиров обратился к императрице с докладными пунктами. Прежде, заявлял он, за сбором пошлины не было «никакого смотрения», так что скоро «немалая сумма в пошлины явится». Пришло время «разсмотреть, со сколько, и с кого именно взыскивать десятину, и какие положить на заводчиков штрафы». Но в одиночку разобраться в материале трудно, нужно определить к нему «товарищей». На ожидание резолюции ушло несколько месяцев. Она последовала 4 декабря. В помощь Шафирову назначались действительный статский советник Маслов и асессор Васильев[518].

Шафиров и Маслов приступили к работе. По крайней мере один из важнейших вопросов — о недоплате десятины с сибирских и тульских Акинфия Демидова медных и железных одиннадцати заводов — предварительно решили, подав 5 апреля 1735 года доклад «со мнением». В дальнейшем Маслов за болезнью в дела «не вступал», 5 ноября он скончался. Пока Маслов болел, Шафиров делами по Комиссии себя тоже не обременял, прикрываясь тем, что «тех дел один решить без указу не мог». 15 ноября он потребовал от Кабинета министров резолюции, «кому те дела оканчивать».

Ответа пришлось ожидать четыре месяца. Решение состоялось 23 марта 1736 года. Теперь в качестве помощников Шафирову предписывалось принять вице-президента и членов присутствия Коммерц-коллегии. Работа, хотя и «между протчими текущими колежскими делами», снова пошла.

Капитан Лавров, или Смерч над Тулой

Перенесемся опять в Тулу, которую мы покинули летом 1735 года. Разбирательство по вопросам, ради которых затевалось следствие, близилось к финалу. Асессор Васильев работу сворачивал. Но дела, заведенные по доносам, были от завершения еще далеки.

Не успевшая позабыть Васильева Тула была взбудоражена приездом нового следователя — присланного от Кабинета капитана Федора Лаврова. Следы его деятельности обнаруживаем с сентября 1735 года[519], но, возможно, появился он здесь раньше. Прибыв, разбирался с какими-то «непорядочными поступками», касавшимися Половинкина, отправлял в Кабинет «ведомости о ружье»[520]. Но занимался и другими, куда более интересными для нас делами, а именно связанными с Пономаревым, Самсоновым, Копыловым. В конечном счете — с Демидовыми.

Общаясь с провинциальной канцелярией, Лавров ссылался на именной императорский указ, содержание которого в переписке не раскрывал. Единственное, что конкретное из него сообщил: ему поручено, «отыскав, разсмотреть и о всем изследовать» дело «якобы в смертном убивстве… девки Татьяны»[521]. Тот факт, что он работал не только с донесшим об этом Пономаревым, но также с Самсоновым и Копыловым, позволяет предположить, что ему поручили доискаться до истины еще по одному важному обвинению — по поводу взятки, якобы полученной П. Шафировым.

Не удостоить вниманием Самсонова Лавров просто не мог. Не будучи ключевой фигурой, он имел отношение чуть ли не ко всему. Возможно, он заинтересовал Лаврова в связи с тем, что когда-то показал на Игнатьева (то есть фактически по делу Акинфия), или по горбуновскому доносу (очернявшему обоих, но больше Никиту), или потому, что он входил в круг лиц, привлеченных к расследованию обстоятельств смерти Татьяны Демидовой.