ВСЕ НА ЗЕМЛЕ - Олег Кириллов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он сел на стул у двери, и по его лицу она поняла, что пришел Петр с делом важным и, видимо, все ее расчеты на сегодняшний день могут пойти прахом. И она с покорностью примирилась с этим, потому что ждала все время того самого разговора, который конечно же был уже не за горами и приближение которого чувствовала не только она, но и все, кто хоть немного наблюдал их отношения.
— Надо ехать, — сказал он. — Я хочу вас познакомить с мамой.
— Когда? — охнула она.
— Сейчас… Автобус через двадцать минут. Билеты у меня.
Она заметалась по комнате, не зная, за это ухватиться. Алешка еще не съел свою кашу и, воспользовавшись тем, что на него перестали обращать внимание, вылез из-за стола. Галина Сергеевна стала запихивать в сумку какие-то случайные вещи, совершенно не нужные для поездки, а Ряднов уже по-хозяйски обстоятельно складывал в портфель Алешкин свитер, шапочку. Потом они мчались к автовокзалу, и Петр посадил Алешку на шею, и тот радостно взвизгивал от новизны ощущений.
Успели с трудом. Уже диспетчер поставил в путевом листе шофера автобуса кудрявую закорючку-подпись, уже разместились все пассажиры, когда Галина Сергеевна и Ряднов с Алешкой на шее втиснулись на свои места. Когда двинулись, Петр сказал, указывая на портфель:
— Гостинцы приобрел… Вы вручите.
— Но ведь я могла сама… Если бы вы сказали мне?
— Ничего… Вам надо кормить парня… А зарплату вашу я знаю.
Она покраснела и глянула на него с благодарностью, а он сделал вид, что не заметил этого взгляда, и продолжал смотреть в окно, за которым уже мелькали пыльные улицы пригородного поселка.
Галина Сергеевна, держа на коленях Алешку, думала о том, что встреча с родителями и родственниками Петра — дело сложное, что она совершенно теряется в гостях, потому что всего и всех стесняется и сейчас может случиться так, что эти своеобразные смотрины окончатся полным провалом. И ей захотелось выйти из автобуса и вернуться назад, хотя она и понимала, что никогда не сделает подобного шага.
Ехали долго. Алешка уже успел подремать на руках у матери, потом выспался на твердом и крепком плече Петра. Пообедали в областном центре в ресторане, а потом Петр поймал такси, и дальше они поехали уже со всевозможным комфортом. Ехали по асфальту, потом по гладкому накатанному проселку. И когда уже Галина Сергеевна совсем потеряла счет времени и поворотам, впереди, на склоне неглубокого оврага, забелели стенами в буйных садах домики небольшого хуторка. Вокруг была степь, и только поодаль, на бугре, за увалом, синел лес.
Подкатили к покосившейся хатенке с голубыми ставнями. Петр заплатил шоферу, и машина ушла. Они стояли перед воротами, за которыми был просторный утоптанный двор. Огромное деревянное корыто, выдолбленное из древесного ствола, десяток кур, неторопливо прогуливающихся около сарая, яблони сада с уже пожухлыми листьями. В воздухе басовито гудели шмели и пахло горьковатым дымком, распаренной землей и еще чем-то таким неуловимым, но волнующим, что Галина Сергеевна почему-то чуть не расплакалась. Дверь в дом была раскрыта, и, когда они вошли во двор, на крыльцо выполз белобрысый толстячок месяцев десяти от роду. Вытаращив на пришедших глаза небесной синевы, он вдруг улыбнулся и заплакал, а следом вышла на крыльцо молодая женщина и, увидев Петра и Галину Сергеевну, всплеснула руками и помчалась вниз по ступенькам, неуловимым движением подхватив с крыльца малыша.
— Ой, боже ж ты мой, — сказала она и протянула руку Галине Сергеевне. — Мы уже заждались… И мама волнуется. Наташей меня зовут… А это мой сын, Василий Викторович… Вася. Это его Петя зовет Василием Викторовичем.
Жена брата… — пояснил Петр. — А это племянник.
— Мама скоро будет, — сказала Наташа, — Она сегодня специально из бригады отпросилась. Вас ждала.
Они прошли в дом, и здесь Галина Сергеевна увидела много фотографий на стенах, и почти везде глядел на нее худощавый человек с глубоко запавшими глазами. То молодой, в солдатской гимнастерке и широких галифе, то уже постаревший, с морщинами, перебороздившими лицо.
Отец… пояснил Петр, и лицо его нахмурилось, будто вспомнил он что-то такое, что не хотел вспоминать. — Зимой схоронили… Погиб.
— Как… погиб?
— Добро колхозное спасал…
Было за этими словами что-то еще, не известное Галине Сергеевне, потому что Наташа вдруг всхлипнула громко и тревожно. Алешка глядел на все удивленными глазами и жался к материнскому подолу, хотя улыбающийся беззубыми деснами Василий Викторович явно привлекал его внимание.
Потом пришла пожилая, но еще очень красивая женщина. Улыбнулась, увидев гостей:
Здравствуйте… Вы меня уж извиняйте… С делами своими все. Настасья Романовна меня кличут… Петя, ты хоть бы молоком напоил дите… С дороги ведь… А ну иди, маленький…
И Алешка, к величайшему удивлению Галины Сергеевны, пошел к ней на руки, а потом важно сидел за столом и пил из большой кружки молоко и прикусывал хлебом с ароматной хрустящей корочкой.
Галине Сергеевне с каждым моментом все больше и больше нравилось здесь. Пока Петр читал письма от брата из армии, которые дала ему Наташа, она ушла к Настасье Романовне на кухню и, несмотря на уговоры, стала ей помогать в подготовке стола.
Некоторое время спустя пришел высокий худой человек в запыленных сапогах. Без стеснения разглядывал Галину Сергеевну, толкнул Петра:
— Ну-ну…
Прозвучало это одобрительно. Снял картуз с головы, расчесал мятые волосы:
Худяков, бригадир здешний… А вы, извиняюсь, кто по специальности будете?
— Экономист.
— Институт кончали?
— Да… Четыре года назад.
— И где же, коли не секрет?
— В Москве.
— Ну-ну… — теперь это прозвучало уже с небольшим удивлением. — Петро мой крестник… Заместо отца я ему… Несу полную ответственность за всю его судьбу. Перед памятью друга моего Василия Василича Ряднова, папаши Петра. Вот так.
За стол сели без суеты, спокойно. Худяков разлил по стопкам, встал!
— Не моим тут словам быть, а Васиным… — дрогнувшим голосом сказал он. — Не дожил солдат… А я вот что тебе, дочка, скажу… Имя твое запамятовал, прости… Галя? Так что я тебе скажу, Галя… В хорошую русскую семью идешь… На таких семьях страна наша Россия из века в век стояла и будет стоять. Потому что земли нашей ради, народа тоже — Рядновы не жалели ничего… Я слов красивых не могу говорить. Мы тут все на земле… Однако, прости меня, страну мы кормим. И скажу я тебе, что Рядновы — не простая фамилия… Пока они стоят, России тоже стоять. Потому, как все на нас, на Рядновых, на Ивановых, на Петровых, на Худяковых тож… И береги парня. В отца он, честный. А уж тот головушки ни перед кем не гнул. За вас, молодые!
Галина Сергеевна растерялась… Она беспомощно глядела то на Петра, то на Худякова… Она ничего не понимала. Никаких разговоров не было, а здесь все воспринимают, как будто бы у них уже слажено. Как же пояснить этим чудесным людям, что происходит недоразумение? Они могут обидеться. Это ужасно…
Она чувствовала себя соучастницей какого-то обмана и от этого волновалась еще больше. Петр поймал ее взгляд и встал. Худяков закивал:
— Скажи, Петя…
Стало тихо за столом. Даже Алешка перестал греметь ложкой.
— Я что… С Галиной Сергеевной я еще не говорил… Знакомиться привез… Может, она еще против?
И сел. Худяков громыхнул на всю избу:
— Вот это да… Выходит, я уже тебя сам поженил? Ну и везет мне… Так теперь уж ты, дочка, меня в дураки не выставляй… Слово свое выскажи. А то при моих-то сединах… А? Ну, тебе слово.
Встала Галина Сергеевна. На лице ни кровиночки. Будто обмерла. Поймала на себе добрый, спокойный взгляд матери Петра. Будто одобряла ее.
Я… мне как-то трудно… Если Петр Васильевич решил так… Если он официально предлагает мне выйти за него замуж…
— Ясное дело — предлагает, — забасил Худяков. — Петька, да что же ты сидишь? Проясни текущий момент…
Снова встает Петр. И глаза страдальческие:
— Я очень буду рад… Галина Сергеевна… Мне просто трудно…
Э-э-эх, — Худяков полез из-за стола, подошел к Петру и Галине Сергеевне, обнял обоих за плечи. — Ну, что мне с вами делать? Настасья, кричи «горько»… Наташка, а ты чего рот раскрыла? Ну, все в голос!
Вразнобой закричали «горько». В основном бас Худякова покрывал неуверенные голоса Настасьи Романовны и Наташи. Петр побагровел совсем и глядел растерянно. Галина Сергеевна вдруг отчаянно махнула рукой и, обхватив его за шею, поцеловала в губы.
Это по-нашему, — заорал Худяков и даже кулаком по столу стукнул, да так, что посуда зазвенела тихим печальным звоном. — Давай его зануздай, девка… Хорош коренник будет в упряжке… Ну, чего глядишь, Петя? Эх, не в батю ты пошел. Тот ловкий был в молодости.