Презумпция невиновности - Скотт Туроу

Сегодня я дома. Соседи советуют написать книгу о процессе. Но я еще не пришел в себя окончательно, не могу взяться за что-то серьезное, основательное. Довольно скоро мне становится ясно: Барбара недовольна тем, что я ничего не делаю. Она долго скрывала раздражение, однако сейчас оно все чаще вырывается наружу. Нет, она не жалуется, не шпыняет меня, не язвит саркастическими замечаниями – просто молчит. Мне кажется, что она все больше и больше замыкается в себе. Я часто ловлю ее тревожный сердитый взгляд. «Что с тобой?» – спрашиваю я. Она, вздыхая, отворачивается.

– Ты собираешься искать работу? – спрашивает она в один прекрасный день. – Я не могу ничего делать, когда ты болтаешься под ногами.

– Я же тебе не мешаю.

– Ты меня отвлекаешь.

– Тем, что сижу в гостиной? Тем, что копаюсь в саду?

Я стараюсь вызвать ее на разговор, но она уклоняется. Закатив глаза, уходит. В наших семейных поединках мы сражаемся молча.

Да, я не пытался найти работу. Каждые две недели из прокуратуры по почте поступали чеки. У Нико дель Ла-Гуарди нет веских оснований уволить меня. Или он побаивается сделать этот шаг. С другой стороны, и речи не может быть о том, чтобы я вернулся в прокуратуру.

Нико находится под шквальным огнем прессы. Материалы общенациональных СМИ нарушили упорядоченную жизнь округа Киндл. То, что в обычное время могло сойти за местные недостатки, приобрело характер грандиозного скандала, который потряс всю страну. Из-за Нико на нас стали смотреть как на невежественных мужланов. Передовицы наших газет и даже несколько местных политиков из оппозиционной партии выдвинули требование начать прокурорское расследование деятельности мистера Мольто. Городская Ассоциация юристов начала опрос среди своих членов относительно возможного исключения Томми. Почти все сходятся во мнении, что Нико перестарался в своем стремлении сесть в кресло мэра, за что и поплатился, а Мольто в сговоре с Кумачаи сфабриковал свидетельства против меня. То, что Нико под конец отказался от выдвинутых им же самим обвинений, повсеместно истолковывается как признание ошибок. Другие мнения высказываются крайне редко. В воскресном выпуске «Трибюн» я прочитал статью Стью Дубински, где упомянуто о «папке П.» и атмосфере, царившей в Северном филиале в те годы, однако ничего не воспоследовало, статья осталась незамеченной.

Что бы ни думали и что бы ни говорили, я не собираюсь никого ни поправлять, ни уточнять что-либо. Не собираюсь прощать ни Нико, ни Томми, ни Мясника. У меня нет никакого желания оповещать весь мир о том, что сперма, извлеченная из тела Каролины, принадлежит мне, что на стакане в ее квартире остались отпечатки моих пальцев, что собранные у нее на полу ворсинки – с ковра в моем доме, что все звонки Каролине сделаны с моего домашнего телефона. Цена таких признаний слишком высока. Пусть Томми попытается опровергнуть очевидное. Я же тем временем буду получать чеки.

Переговоры о сроках прекращения выплаты мне жалованья стали последней акцией Лидии Макдугал как заместителя окружного прокурора по административно-хозяйственной части. Совсем скоро она станет судьей. Нико предложил сохранить мне содержание на полгода. Я потребовал год, дабы компенсировать моральный ущерб. Сошлись на девяти месяцах. Лидия настолько расположена ко мне, что в последнем разговоре на эту тему попросила меня сказать несколько слов на торжестве по случаю ее вступления в новую должность.

Это мой первый выход на публику. Председательствующий на церемонии Эд Мамфри представляет меня аудитории как человека, «который хорошо знает, что такое справедливость и несправедливость». Триста-четыреста человек, собравшихся в зале, встают и аплодисментами приветствуют меня. Я сделался героем округа Киндл, местным Дрейфусом. Некоторым, правда, жалко, что они лишились удовольствия видеть, как я корчусь под ударами судьбы.

И все же на людях мне все еще не по себе. Гораздо комфортнее я чувствую себя дома.

Поскольку я – один из трех выступающих на церемонии, Нико дель Ла-Гуарди сюда не пришел. Зато Хорган не мог не прийти. Начинается банкет. Народ толпится около столов со снедью. Реймонд подходит ко мне, широко улыбается. Руку, однако, протянуть не рискует.

– Как поживаешь? – дружелюбно спрашивает он.

– Помаленьку.

– Мы должны с тобой поленчевать.

– Я никому ничего не должен.

– Я неправильно выразился, Расти, я был бы рад, если бы ты согласился позавтракать со мной.

Старые привязанности, старая дружба… Если позабыть об этом, что у нас останется?

Я называю день, время и ухожу.

Реймонд встречает меня в офисе юридической фирмы, где он служит, и предлагает никуда не ходить: он заказал завтрак сюда. Зачем нам попадать в материал под рубрикой «Сегодня в городе», где газета поведает о том, как Реймонд Хорган и оправданный по суду зам окружного прокурора зарыли топор войны в шикарном ресторане? Мы поглощаем салат с креветками в просторном конференц-зале за огромным полированным столом, который, кажется, высечен целиком из гранитной скалы. Реймонд начинает с банальных вопросов о Барбаре, Нате, обо мне самом.

– Я никогда не буду прежним человеком, – говорю я.

– Представляю.

– Вряд ли.

– Ты хочешь услышать, что я виноват перед тобой и сожалею об этом, – верно?

– Зачем? Какой мне прок от твоих сожалений.

– Значит, не хочешь?

– Реймонд, я не буду больше давать тебе никаких советов.

– Я на самом деле сожалею.

– Еще бы…

Реймонд проглатывает мое язвительное замечание. Понимает, что моя рана еще не зарубцевалась.

– И знаешь о чем? О том, что поверил Нико и Томми. Мне и в голову не приходило, что они могут пойти на подтасовку доказательств. Ходят разговоры об отзыве дель Ла-Гуарди. Кто-то уже распространяет подписные листы.

Я киваю, поскольку читал об этом. На прошлой неделе Нико заявил, что никаких оснований начинать прокурорское расследование в отношении Мольто нет. Авторы передовиц и телекомментаторы снова обрушились на него с нападками.

– Знаешь, в чем сейчас проблема Нико? Он теряет поддержку Болкарро. Оги не заявил протеста против отзыва и вообще не дает Нико спуску – знает, что тот метит на его место.

Меня не интересуют склоки между сильными мира сего, мне скучно. Я занят собственными мыслями. Мыслями о том, что придет время и я всех их выведу на чистую воду. Назову имена, припомню факты.

– Послушай, Расти, ты не пробовал влезть в мою шкуру? Не дай тебе Бог, мне ведь тоже нелегко пришлось.

– Реймонд, я двенадцать лет подчищал за тобой…

– Знаю.

– …а чем ты меня отблагодарил?

– Я же говорю, сдуру поверил Нико. Я и сам вроде как жертва. Меня нагло обманули.

– Катись-ка ты знаешь куда?! А когда остановишься, катись еще дальше. – Я вытираю салфеткой рот, но уходить не собираюсь. Это зачин, вступление, прелюдия. Реймонд смотрит на меня. На его крупном лице написано огорчение. Он откашливается, хочет сменить тему:

– Что ты собираешься делать? В смысле работы?

– Понятия не имею.

– Знаешь, я бы помог тебе по возможности. Хочешь? Если у самого есть что-нибудь на примете, ты только скажи. Помогу чем могу.

– Единственное достойное занятие, помимо прокуратуры, – это быть судьей. Думаешь, ты сумеешь это устроить? Как бы не так! – Я пристально смотрю на него, давая понять, что не простил его, да и вряд ли когда-нибудь прощу. Вопрос мой звучит как издевка – человек, которого обвиняли в убийстве, даже в кандидаты на судейскую должность не попадет. Но Реймонд и глазом не моргнул:

– Ну это ты зря. Хочешь, попробую?

– Хватит, Реймонд. Не потянешь.

– Ошибаешься, дорогой. Мы с Оги Болкарро теперь дружки-приятели. Он мне по два раза на неделе звонит. Я не шучу, правда. Могу поговорить с ним. Или Ларрен поговорит.

– Ни в коем случае! – невольно вырывается у меня. – Не нужно мне от тебя помощи, а от Ларрена тем более.

– Чего ты против него имеешь?

– Хотя бы то, что он твой приятель.

Реймонд смеется:

– У тебя, кажется, одно на уме – как бы уделать меня. Валяй, я не возражаю. – Он отодвигает свою тарелку в сторону. – Только учти, такие вещи за пять минут не обговоришь. Хочешь покатить бочку на Томми? Действуй. Он этого заслуживает. И Нико тоже. Валяй, присоединяйся к большинству. Это удобная позиция. Звони в ассоциацию, скажи, что поддерживаешь отзыв Нико.

– Они мне уже сами звонили. Я ответил, что мне нечего сказать по этому поводу.

– Но чего ты на меня-то взъелся? Тебе не понравилось, что я согласился дать показания? Но я же говорил правду, говорил только о том, что в самом деле было. И ты это знаешь, дорогуша.

– Ты мне соврал, – говорю с ударением на «мне».

– Когда?! – восклицает он с неподдельным удивлением.