Он приходит по пятницам - Слободской Николай

И всё же эти – мелкие, но ведущие к значительной цели, – свершения почти ничего не изменили в минорном (мрачном, попросту говоря) настроении, в котором наш Ватсон пребывал со вчерашнего дня. Непонятно было даже, мог ли он еще считать себя Ватсоном (в глубине души примеряющим на себя роль Шерлока Холмса), – неясно ведь, что там еще надумает Костино начальство? Всё их расследование висело на волоске, и самое-то главное: пусть Костю не отстранят полностью, а оставят в группе, расследующей данное дело, так что они смогут продолжить свое сотрудничество, но и при таком раскладе Миша не видел своего будущего места в этом детективе. Как уже говорилось, услышанное им накануне существенно прояснило картину тех происшествий, которые они пытались расследовать, но одновременно такое знание скрытых причин и мотивов происходящего породило в Мишиной душе глубоко пессимистический взгляд на возможности успешного завершения начатого ими дела. Особенный скептицизм вызывало у того, кто еще по инерции продолжал считать себя Ватсоном, его личное участие в расследовании. Пока главные моменты дела концентрировались внутри института и вокруг него, Миша чувствовал себя на месте – здесь он что-то понимал и мог на равных обсуждать с Костей «амурные» и прочие их гипотезы. Но теперь – после обнажения основной механики преступлений – в центре оказались некие профессиональные преступники, к тому же скрывшиеся с добычей в неведомую даль. Чем в этом случае мог способствовать следствию ничего не знающий о преступном мире молодой сотрудник НИИКИЭМСа? Ясно, что ничего путного о том, как и где их искать, он предложить не мог.

Костя в разговоре обмолвился, что единственное приходящее ему в голову направление розысков – попытаться выяснить (в соответствующих кругах и у более или менее осведомленной публики), не покидал ли город в последние дни кто-то из «серьезных людей», пользующихся авторитетом у криминальной братвы. Он, дескать, уже успел переговорить на эту тему с одним из своих знакомых, непосредственно занимающимся оперативной работой, и собирался предложить дальнейшие шаги в этом направлении своему начальнику отдела (если, конечно, тот станет его слушать). Ну, и где здесь место для верного Ватсона? Много ли от него может быть толку в обсуждении такой деятельности? Оставалась еще, правда, линия Петуниной – ниточка, тянущаяся из НИИКИЭМСа в направлении бандюг (так они, по крайней мере, могли предполагать). Но и здесь, поскольку прощупывание этой «бухгалтерской девушки»[27] предполагалось за пределами института, Миша опять-таки оказывался не у дел.

Короче говоря, создавшуюся ситуацию наш герой рассматривал как изощренную издевку над собой со стороны судьбы (или как еще назвать силу, которая так над ним посмеялась?) – знал бы заранее, так и не ввязывался бы в это дело. И действительно: так захватывающе всё начиналось! Волею случая он – страстный любитель детективов – оказался совсем близко к центру увлекательной полуфантастической истории, в которой загадочными были все ее детали: кто? зачем? как это можно объяснить, не впадая в дурной мистицизм? Уже интересно. А тут еще неожиданная встреча со своим школьным знакомым, благодаря чему он сам оказался в позиции детектива, разгадывающего эти загадки. И каким увлекательным казалось начало их расследования. Смелые догадки, увлеченные обсуждения с Костей тут же – на ходу – генерируемых ими гипотез, открытия – пусть не такие и значительные, но, тем не менее, объясняющие кое-что в этом деле, снимающие покров тайны хотя бы с части из бывших загадочными обстоятельств. Главное, была надежда разобраться во всем, составить истинную картинку из тех осколков, которые им удалось обнаружить. Ни о чем подобном наш Ватсон (а он, конечно, и до всего этого чувствовал себя и Ватсоном, и Шерлоком Холмсом в глубине души – да, наверное, и всякий любитель детективов ощущает в себе подобное желание), так вот, ни о чем близком к подобным приключениям он не мог и мечтать – и вдруг судьба расщедрилась и одарила его желанными впечатлениями и переживаниями. Завлекла его, выбила из привычной колеи, заманила в развертывающуюся у него на глазах и творимую с его личным участием роскошную авантюру. Но это было лишь поначалу и, как оказалось, вовсе недолго. Раз-два и всё, можно уже сказать, пришло к концу. Лично для него дело практически закончилось, и закончилось – пшиком. На его надеждах сыграть – хоть раз в жизни – роль Великого сыщика и в результате интеллектуального озарения первым распознать ускользающую истину[28] можно было теперь поставить жирный крест. Похерить надо было все эти надежды (как выражались наши предки, использовавшие в своей речи старинные названия букв русской азбуки), перечеркнуть их слева направо и справа налево двумя косыми чертами, и готовиться к возвращению в лоно обыденной жизни – благо, что и в ней он может надеяться разрешить какие-то научные загадки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Хотя мы с читателем и знаем, что Миша глубоко заблуждался относительно своей дальнейшей роли в этой истории, но его легко понять – в тот момент всё для него поблекло и потеряло большую часть своей привлекательности. Он невольно склонялся к выводу, сформулированному (по другому, естественно, поводу) классиком советской литературы: Нужно было жить и исполнять свои обязанности. Вот в духе этой стоической максимы он и старался действовать.

Конечно, он не мог перестроиться мгновенно, и какие-то надежды на неожиданный благоприятный поворот в развитии их расследования в нем еще теплились. Потому, присоединяясь время от времени к лабораторным посиделкам за чайным столом, он по-прежнему внимательно прислушивался, нет ли каких-нибудь новых известий об интересовавших его предметах, не появились ли в институте новые слухи об уже замешанных в интересующую нас историю персонажах – о той же Петуниной, например, – а особенно о том, нет ли в таких слухах упоминаний о платине или о чем-то подобном. Однако ничего интересного он не услышал. В институте, похоже, никто по-прежнему не знал про существование платины, и это, несомненно, значило, что ни выступившая разоблачительницей главбух, ни начальник отдела снабжения, с которым беседовал Костя, не стали делиться своими впечатлениями и мыслями с институтской общественностью. Видимо, посчитали за лучшее держаться от этой темы подальше и не демонстрировать свою осведомленность. Так же затих вопрос об инвентаризации на складе – никто о ней не заикался, и одному богу было известно, когда же за нее возьмутся.

В духе своей новой установки на возобновление научных трудов Миша стал усердно подготавливаться к новому эксперименту: собирать посуду, реактивы и т.д. Какое-никакое, а всё ж не бессмысленное занятие. Так, мало-помалу дело дошло и до условленного срока. Ровно в пять, позвонив Косте, он на свое робкое: ну, как? услышал краткий, но вполне определенный ответ:

– Встречаемся, как договаривались. Сможешь?

– Конечно. В шесть буду у дверей.

На этом их разговор и закончился.

Вот так так! Похоже, до крайности не дошло. Банкет продолжается, – решил слегка приободренный Ватсон, и, спустившись к шести часам на первый этаж, стал курсировать по коридору прогулочным шагом в ожидании своего напарника. Еще посмотрим, куда оно повернет, – бормотал он себе под нос, – мы уже всякие повороты видали. Он чуточку воспрял духом, хотя и мало верил в то, что Костя принесет в клюве благие вести.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Чтобы сразу прояснить ситуацию, я немного забегу вперед и уже здесь изложу главные результаты Костиного свидания с начальником отдела. Сводя их к одной фразе, можно сказать, что никакого конкретного решения принято не было. Как в этот же вечер сообщил Мише один из участников разговора, состоявшегося в начальственном кабинете с глазу на глаз, руководитель внимательно, вникая во все подробности, выслушал отчет подчиненного о проделанной работе и о всех фактах, выявленных в ходе следствия, но от собственных комментариев воздержался и ничем не выразил своего отношения к делу. Тут надо подумать. Работайте. Через день-два доложите, как обстоят дела, – таким невнятным начальственным резюме и окончился этот разговор. Ожидавший неминуемого разноса и последующих оргвыводов Костя был несколько озадачен таким поворотом дела. Наверх докладывать собирается, наверное, – предположил он, рассказывая об этом Мише, – Не хочет предвосхищать решений вышестоящих, вот и темнит. Однако развивать эту тему дальше и делиться с приятелем своими соображениями Костя не стал. Он вообще очень скупо высказывался о своих служебных обстоятельствах и о взаимоотношениях в их отделе. Видимо, считал, что их с Мишей договор, предполагающий разглашение некоторых ведомственных тайн, ограничивается рамками конкретного уголовного дела. Миша же, как это было почти во всех случаях, в первую очередь заподозрил, что столь нестандартное поведение Костиного начальника может объясняться вмешательством в ход событий Коровина-старшего – пресловутого «генерала», о котором Костя и вовсе никогда не упоминал, будто его и в природе не существовало. Рассказывая мне об этом эпизоде, Михаил предполагал, что уже после их вчерашнего разговора Холмс, убоявшись лишиться этой роли, отправился к своему папаше, чтобы поведать тому о неожиданном повороте в расследуемом им деле и о том, непростом положении в котором оказался ни в чем, вроде бы, неповинный, но оказавшийся под ударом следователь Коровин. Развивая эту гипотезу, Миша считал, что, скорее всего, озабоченный успешной карьерой отпрыска «генерал» переговорил с Костиным начальником еще до того, как сам Костя оказался в этом кабинете, и, обрисовав коллеге ситуацию, попросил не отстранять сынишку от дела, а дать ему шанс исправить, насколько это возможно, создавшееся положение. При этом он, надо полагать, заверил начальника отдела, что самолично утрясет этот вопрос с руководством УВД и что никаких претензий по этому поводу Костиному начальнику опасаться не следует – «генерал» берет всю ответственность на себя. Конечно, Миша так никогда и не узнал, как это происходило на самом деле. Действительно ли мохнатая папашина рука спасла наших героев от бесславного фиаско в проводимом ими расследовании или же начальник отдела не стал отстранять Костю и передавать следствие в другие руки, основываясь на каких-то собственных соображениях, непроницаемых для взора нижестоящих сотрудников? Всё это так и осталось покрыто мраком неизвестности вплоть до нынешнего дня. Да и зачем нам с вами, читатель, вникать во все тонкости милицейской внутренней политики, не связанные напрямую с сюжетом нашего романа?