Золотой сокол - Елизавета Дворецкая

Услышав его голос, Бранеслав обернулся и приветливо махнул рукой, улыбаясь так открыто и радостно, словно не жестокий и беспощадный враг ждал их совсем близко, за ближайшим каменистым мысом, а веселая толпа нарядных свадебных гостей.

— Эйт син скаль хвэр дейа! Ничего, один раз ведь каждому придется умереть! — крикнул он сначала по-варяжски, а потом по-славянски, чтобы все его поняли. — Надо суметь сделать это достойно, а слава погибших бессмертна!

Зимобор не ответил. Сын Столпомира стал настоящим варяжским вождем, и бессмертная слава сделалась для него первой и важнейшей ценностью в жизни. Зимобору хотелось напомнить ему об отце, о земле, ждущей его помощи и надеющейся на него. Но как он мог упрекать Бранеслава — он, который сам ушел из Смоленска, бросив княжество в лучшем случае на ненадежное управление женщин, а в худшем — во власть смут и раздоров?

И все-таки Бранеслав ему нравился — своей открытостью, гордой отвагой, упорством. Они могли бы стать друзьями, и их землям не пришлось бы между собой воевать... если бы каждый из них занял, наконец, то место, для которого был рожден.

За мысом корабли вышли на широкий простор и сразу увидели противника. Было видно около десятка кораблей Рагнемунда: все они шли по ветру под парусами, и на мачте каждого был виден большой красный щит — знак войны. Блестели начищенные шлемы воинов, над ними щерились густым лесом наконечники копий, яркие пятна разноцветных щитов смыкались на носах кораблей в сплошную стену. Зрелище было торжественное и красивое, и в голове не укладывалось, что эта красота — твоя смерть.

— Кто идет сюда не как друг? — закричал Бранеслав, когда первый из вражеских кораблей приблизился.

— Кто появился возле моих берегов с красными щитами войны? — закричал пообок со своего дреки Ингольв конунг. — Это спрашиваю я, Ингольв, сын Армунда, конунг Восточного Етланда, — тот, кто имеет право спрашивать!

— Я — Рагнар, сын Хродорма, конунг Западного Етланда! — раздалось в ответ. — Я ничего не имею против тебя, Ингольв конунг, и не к тебе пришел я с красными щитами и с копьем, жаждущим крови врага!

— Кто же здесь твой враг? Здесь только мои друзья!

— Мне нужна дочь твоего сына Гуннвальда, та, что в последний год называется лучшей невестой северных стран. Думаю, что мне, при моем роде и доблести, надлежит иметь все самое лучшее.

— Так ты желаешь посвататься к моей внучке? Почему же твои сваты одеты в такие странные рубахи — не из мягкого шелка, а из железных колец?

— Ты опоздал, Рагнемунд! — яростно закричал Бранеслав. — Альви, дочь Гуннвальда, — моя невеста, она обменялась со мной обетами, и уже готово для нее покрывало невесты, и мне она будет отдана! Поищи себе другую, а здесь для тебя ничего нет!

— Я спрашиваю у тебя, Ингольв конунг: если бы твою внучку не желал получить никто другой, ты отдал бы ее мне? — не отвечая ему, крикнул Рагнемунд.

— У меня не было бы причин отвергать сватовство такого знатного и прославленного мужа! — отозвался Ингольв. — При условии, что не возражали бы сама девушка и ее родители.

— Тогда я предлагаю тебе вернуть твои корабли к берегу, Ингольв конунг! С тобой нам нечего делить. Про меня не скажут, что я, как кровожадный волк, терзаю невинных людей. Я желаю сражаться только с тем, кто стоит у меня на дороге. С тобой, Бранлейв ярл! Никто не скажет, будто я добиваюсь своего увертками, подкупом и хитростью. Я мечом доказываю свое право владеть тем, что мне нравится! Я вызываю тебя на бой, Бранлейв ярл, и пусть невеста достанется тому, кто победит!

— Это речь достойного мужа и славного конунга! — крикнул Бранеслав. — Я буду биться с тобой. Ты, Ингольв конунг, можешь вернуться к усадьбе. Я сам постою за мои права!

Вслед за тем корабли Ингольва конунга развернулись и пошли назад во фьорд. Рагнемунд конунг тем временем отдал какие-то приказания, и большинство кораблей, пришедших с ним, тоже направилось к берегу. Видимо, это были присоединившиеся к нему вожди. Теперь против трех кораблей Бранеслава осталось четыре корабля, на которых была дружина самого Рагнемунда. Но почти сразу самый маленький из его кораблей, с десятью веслами по борту, ушел за остальными. Зимобор не знал, восхищаться благородством Рагнемунда или осуждать ненужную похвальбу, но для них это было, конечно, выгодно. Теперь им предстояло сражаться с равным по силе противником. Вот только у половины войска на Бранеславовом дреки не было никакого опыта морских сражений. Гораздо привычнее славяне чувствовали бы себя на земле, но их никто не спрашивал.

— Говорил я тебе, давай тоже учиться по веслам бегать! — Хват попытался сдуть с глаз кудрявую прядь, потом стал лихорадочно пихать ее под край подшлемника. — А ты: нечего куролесить! Зануда!

— Где тебе по веслам бегать, когда каждый день пьянки, и по двору-то пройти прямо не можешь! — огрызнулся Зимобор, не сводя глаз с приближающихся кораблей. — Стрелы готовь! Волошка! Рубаху подтяни повыше[44], что ты как девка в хороводе!

На носу корабля Бранеслав прокричал боевой клич и метнул копье в Рагнемунда, мощную фигуру которого было уже хорошо видно. Тут же ответное копье свистнуло над кораблем, заставив многих пригнуться, и каким-то злым чудом ударило в кормчего, пронзив того насквозь и пригвоздив к сиденью. На западноетских кораблях радостно закричали, но тут же к небу взвились первые крики боли. Почти все лучники разом пустили стрелы, два жужжащих железных роя осыпало корабли.

Чужая стрела пробила щит Зимобора и на пол-ладони высунулась с внутренней стороны, острым жалом ткнулась в стегач на груди, но, к счастью, не пробила. Зимобор быстро обломал наконечник, чтобы не мешал, прикрылся от еще нескольких стрел, выглянул из-за щита и увидел прямо перед собой нос вражеского корабля. Щиты были густо утыканы стрелами, в плотном строе возникли прорехи, быстро закрытые подошедшими сзади. Раненые отползали назад и прятались под скамьи, прикрывались щитами. А руки уцелевших уже вздымались с копьями, готовыми к броску.

Зимобор бросил копье и успел еще увидеть, как упал один из передних хирдманов, которому оно попало прямо в глазное отверстие шлема. А потом вражеский корабль с грохотом ударился о борт, железные крючья с хрястом впились в дерево, обе стороны разом закричали, завопили, заревели в упоении битвы, в азартном порыве и в ужасе от близости смерти, глянувшей прямо в глаза всем разом. Западные еты со своего более высокого борта рванулись на «Медведя», что-то кричал впереди, на носу, Бранеслав, побуждая своих людей идти вперед. Дальше думать и оглядываться стало некогда.

На счастье кривичей, качка была небольшой. Но отсутствие опыта сражений в тесном пространстве, в давке, где даже мечом как следует взмахнуть было невозможно, сильно осложнило их положение. Более удобным оружием оказался боевой топор, ножи тоже пошли в ход. Зимобор бился, ни о чем не думая, еще успевал оглядываться на своих людей, помогал, подталкивал, один раз вовремя ударил умбоном по голове какого-то из западных, который уже почти опустил секиру на спину Призору из десятка Тихого, а сам Тихий бешено орал что-то впереди, не хуже берсерков. Собственно, и Тихим его прозвали за эту самую ярость в бою.