Домашний фронт - Кристин Ханна

— Я всегда была женщиной, которая не сдается.

— И снова можете стать ею.

Джолин отвернулась, чтобы не видеть сочувствия в его темных глазах.

— Давайте, Джолин. — Конни протянул к ней руки. Она не оттолкнула его, позволила снять с кровати и усадить в инвалидное кресло.

Кабинет физиотерапии был просторным и светлым: пустое пространство в центре, четыре широкие виниловые кушетки вдоль одной стены, напротив окон.

К устланному линолеумом полу прикручены две пары серебристых металлических брусьев. Разнообразные ступеньки с поручнями и без, коврики для йоги, физиотерапевтические мячи всех цветов и размеров, пирамидки гантелей, эспандеры, всевозможные ходунки и костыли.

Сначала Конни заставил Джолин размяться. Она легла набок, на ярко-синий коврик для йоги, и тянулась изо всех сил, представляя, что ее ступня на месте, и ей нужно достать до края коврика.

Конни оценивал амплитуду каждого движения, заставлял тянуться дальше.

— Не думаю, что это возможно, — сказала она, тяжело дыша.

— Возможно, возможно. Тянитесь еще.

Джолин сжала зубы и удвоила усилия, вытягивая культю до тех пор, пока не закричала от боли. Пот заливал глаза и капал на коврик, который стал уже скользким от влаги.

— Еще дюйм, — сказал Конни.

— Я вас ненавижу, — прошипела Джолин, пытаясь выполнить его требование.

— Значит, я справляюсь со своей работой! — рассмеялся он. — Хорошо. — Конни осторожно похлопал ее по плечу. — Теперь подъем туловища.

— Вы хуже любого инструктора по строевой подготовке. Вам это известно?

— Будем считать это комплиментом. — Пока Джолин выполняла упражнение, он вернулся за инвалидным креслом. — Ладно. Пока хватит. Залезайте.

Она с ненавистью посмотрела на кресло. Пот стекал по ее лбу, волосы были мокрые. Джолин вытерла руки о футболку, на которой остались влажные полосы.

Конни поднял ее на скамью, заставил сесть, затем подкатил кресло.

— Я научу вас садиться в кресло. Первым делом поставьте его на тормоз. Вытрите ладонь, чтобы она не соскользнула, и помните, что ни в коем случае нельзя опираться на правую руку. Используйте ее только для равновесия. Позвольте вам помочь, Джолин…

Она нервно облизнула губы.

— Кто бы мог подумать, что сесть — такая трудная работа. Раньше я бегала марафон. Я вам не рассказывала? Однажды…

— Вы теряете время.

Стиснув зубы, Джолин приступила к трудной задаче: переместить свое тело со скамьи в инвалидное кресло. Застонав от напряжения, она наклонилась вперед и медленно встала на одной ноге. Потом замерла, держась рукой за кресло и силясь поймать равновесие. Она тяжело дышала и обливалась потом. И боялась, что упадет. Нет, только не в первый раз!

Раньше она без труда могла стоять на одной ноге. Теперь же чувство равновесия словно ушло навсегда вместе с прежней Джолин.

С преувеличенной осторожностью она повернулась на здоровой ноге и опустилась в кресло; обрубок ноги торчал, словно бушприт корабля.

— У вас получилось, — сказал Конни, широко улыбаясь.

Он дал Джолин десять секунд, чтобы насладиться победой, а затем заставил вернуться на коврик для йоги и продолжить упражнения. У нее не хватило сил опуститься на пол на одной здоровой ноге, и Конни пришлось ей помочь.

— Опять подъем туловища, — сказал он, когда Джолин приготовилась. — Двести раз.

— Двести? Вы с ума сошли?

— Я же сказал, что вы меня возненавидите. Перестаньте ныть и приступайте.

Джолин легла, завела руки за голову и принялась за дело.

— Один… два… три…

Раньше ей не приходило в голову, что ноги помогают удерживать тело на месте. Теперь же, поднимая туловище, она все время сползала в сторону, скользила по полу.

— Двести раз, Джолин, — сказал Конни. — Не сбавляйте темп.

— Шли бы… вы… — задыхаясь, проговорила она. Ей хотелось все бросить, очень хотелось, но каждый раз, когда Джолин уже была готова сдаться, мысль о детях, о семье и о том, что она жаждет снова стать собой, заставляла ее продолжать.

После занятий Конни отвез ее в палату.

— Я пришлю кого-нибудь, чтобы вам помогли принять душ, — сказал он, устраивая Джолин у окна.

— Конни? — Она посмотрела ему в глаза.

— Да?

— Насчет вашего сына… мне очень жаль.

Его губы медленно растянулись в печальной улыбке.

— Мне тоже жаль, что так вышло с вашей ногой, солдат.

Следующую неделю Джолин по ночам сражалась с кошмарами, а днем делала вид, что ей становится лучше. Каждый вечер она звонила дочерям и выслушивала все, что случилось у них за день, а ночью звонила в Германию и разговаривала с Карлом о Тэми. Но главное, продолжала упражняться. Первой ее мыслью по утрам, за ту долю секунды, пока она еще не успевала все вспомнить, была: «Наверное, еще слишком холодно для пробежки».

Но когда она открывала глаза, этот вопрос уже исчезал, пополнив груду упущенных возможностей, которые составляли понятие «прежде».

В палате было темно, дверь закрыта. Джолин слегка повернула голову, чтобы видеть маленькое окно. На голых ветках дерева за стеклом виднелись клочки зеленого мха и несколько упорных разноцветных листьев.

Джолин ухватилась за трапецию, подтянулась и села. Когда ей удалось принять вертикальное положение, она уже задыхалась. Опять устала. Просто не верилось, сколько мышечной массы можно потерять за такое короткое время.

Сегодня назначена примерка временного протеза. Новой ноги. Джолин очень хотела бы радоваться, но, честно говоря, не чувствовала ничего, кроме страха. Новая нога означает, что она сможет вставать, ходить, что вернется домой — к разрушенному браку, напуганным детям и жизни, которая лишилась стержня. Она больше не пилот, не солдат и уже не жена. Кто же она?

Ей хотелось кому-нибудь рассказать о своих страхах, но Джолин не привыкла делиться своими чувствами: солдат должен быть сдержанным. Новые страхи и истерзанные нервы, которые она привезла с собой из Ирака, — со всем этим следует справиться самой. Кроме того, еще ребенком Джолин поняла тщетность любых слов. С Майклом она всегда сдерживала себя, даже в лучшие времена, боялась показать, насколько ранима, несмотря на внешнюю суровость. Этому Джолин научилась еще в детстве, в семье родителей-алкоголиков, — ничего не говорить.

Полностью откровенной она была только с Тэми.

Джолин снова легла и закрыла глаза. Тэми.

Как ты, подруга? Нужна ли я тебе так же, как ты мне? Если ты когда-то и думала, что я в чем-то облажалась — ты не видела меня теперь! Я не могу доверять даже собственному разуму, а ночью меня мучают кошмары… Господи, как мне тебя не хватает… Очнись, Тэми, умоляю тебя, очнись!