Дорогой читатель. Неавторизованная автобиография Ким Чен Ира - Michael Malice

время улыбается, но когда случается что-то печальное, он проливает слезы, как ребенок. Меня тоже легко растрогать до слез. Хорошо, когда у человека много слез. Холодный и равнодушный человек не может пролить ни слезинки, даже если пытается плакать. Герой, который может проливать слезы, - настоящий герой".

О чем бы ни шла речь, Великому лидеру всегда удавалось уловить ее суть в нескольких предложениях, наделяя простые слова великой глубиной. Каждая книга, каждая лекция, каждая статья в Корее начиналась с одной из его цитат. Но теперь новых изречений не предвидится. Придется довольствоваться тем, что мы попытаемся вспомнить все, что он говорил в разные периоды своей жизни. Я отчаянно пытался вспомнить, как звучал его голос, зная, что больше никогда не смогу услышать его лично.

В этот момент я услышал выстрел. Крики разнеслись по всему дому. Я выбежал в коридор, где все были в панике. В главном кабинете президента Ким Ир Сена на полу в море крови лежала его самая любимая секретарша. Мужчина взял револьвер и выстрелил себе в голову. Тогда я понял, что у меня самого нет возможности оплакивать случившееся. Мне нужно было справиться с горем нации. Корее меньше всего нужно было, чтобы еще больше людей покончили с собой.

"Никто ничего не говорит!" крикнул я. Мгновенно в доме стало тихо, только гром снаружи гремел снова и снова. "Мы сделаем объявление, когда придет время. Мне нужно, чтобы кто-нибудь обзвонил всех членов Политбюро Центрального комитета партии".

"Я сделаю это!" - вызвался один из помощников.

"Скажите им, чтобы они встретились со мной в зале собраний Кумсусан в течение часа. С каждым, кто не явится, я поступлю самым суровым образом, и не сомневайтесь в этом".

"Слушаюсь, товарищ".

"Где доктор?"

"Здесь", - сказал мужчина. Следуя моему примеру, он тоже взял себя в руки и сразу же принял профессиональный вид.

"Пойдемте со мной. В машине вы расскажете мне все подробности".

Несмотря на ужасные погодные условия, нам удалось добраться до актового зала в рекордные сроки, и доктор рассказал мне все, что знал, пока мы ехали. Как только я вошел в зал, мой взгляд сразу же остановился на портрете президента Ким Ир Сена. Его фотографию на стене я видел каждый день. Его каждый день видел каждый житель Кореи. Теперь же она приобрела иной смысл. Теперь он смотрел на нас с небес, не в силах сделать что-либо, чтобы помочь нам. Никогда бы не поверил, что слово "бессильный" может быть использовано по отношению к Великому Вождю.

Один за другим члены партии входили в комнату, снимали шинели и находили свои стулья. Все они в замешательстве смотрели на меня, недоумевая, что может быть такого срочного в столь раннее утро. Неужели мы находимся в состоянии войны? Америка согласилась на условия объединения? Я ухожу в отставку? И где был Великий Лидер?

Когда я поднялся на трибуну, члены партии с тревогой вцепились в подлокотники. Как я мог начать заседание без президента? Такого еще не случалось за всю многодесятилетнюю историю WPK. Я видел, что некоторые из них догадывались о случившемся, но надеялись, что я скажу им обратное. Я держался за края трибуны, готовый все объяснить. "Великий вождь..." начал я. "Великий вождь, президент Ким Ир Сен... Прошлой ночью Великий вождь, президент Ким Ир Сен, он..." Я буквально не мог выговорить слова. Вокруг меня мужчины на сцене начали разрываться, сжимая кулаки в попытке сдержать себя. Я отступила назад, жестом приглашая доктора подойти.

Доктор поднялся на трибуну и испустил долгий вздох. "Товарищи, - сказал он, - я был одним из врачей, лечивших президента. Он очень долгое время страдал от болезни сердца. Сегодня утром, в два часа, он скончался".

Все были ошеломлены. Они наверняка вспомнили случай, произошедший несколько лет назад, когда один из чиновников спросил, что будет после смерти Великого Вождя, за что был немедленно приговорен к пожизненному заключению в центрах просветления. Теперь эту же запретную вещь говорил сам президентский врач на глазах у всех, прямо под портретом Великого лидера.

Один из членов партии вскочил на ноги и выглядел так, словно готов был обвинить доктора. "Вы знали об этом? Ты, его врач? Я сам убью тебя за это безобразие!" Другие партийные функционеры встали и полушутя-полусерьезно сдерживали его. Они тоже были возмущены тем, что ничего не было предпринято, и одновременно испытывали неловкость от того, что в зале собраний творится такое насилие.

Доктор опустил голову и начал открыто плакать. Никто из нас не завидовал глубокому чувству вины, которое испытывал этот человек, вины, от которой он никогда не сможет избавиться. "У президента часто болела грудь, но он отказывался будить своих помощников, когда они спали. Я убеждал его вызывать любого из нас при малейшей проблеме. Может ли кто-нибудь в этой комнате представить себе, что может отдыхать, зная, что президент страдает? Если бы не его работа, никто в Корее не смог бы спокойно спать. Но когда я настаивал, он просто смеялся над моими опасениями и отказывался слушать".

Разгневанный член партии опустился на свое место. "Великий вождь был упрямым типом", - сказал он. "Это свойственно лидерству. Вы не единственный, товарищ, кто пытался его переубедить. Я тоже пытался. Мне было бы проще перенести гору Пэкту".

Теперь я нашел в себе силы говорить. "Президент Ким Ир Сен находился в своем кабинете и до последнего вздоха работал над документом, касающимся воссоединения. До самого последнего момента Великий Вождь усердно работал для партии, для революции, для страны и для народа. Сколько еще глав государств так долго и так неблагодарно трудились? Мы должны вечно уважать Президента как нашего лидера и делать все так, как делал Президент. Он вернул Корею в центр мира. Корею, само существование которой было стерто с карт. Сегодня утром я говорю, что у меня нет никаких сомнений в том, что генерал Ким Ир Сен был величайшим человеком, который когда-либо жил!"

Зал разразился аплодисментами. "Мансе! Мансе Чосун!"

"Я позабочусь о том, - продолжал я, - чтобы инструкции, оставленные нам Великим Вождем, были выполнены. Они станут нашим единственным руководством на сотни и даже тысячи лет. А пока, товарищи, перед нами стоит незавидная задача - завтра объявить народу новость. Я устанавливаю период соболезнования с сегодняшнего дня, 8 июля, по 17 июля".

В этот момент я действительно почувствовал себя сыном своего отца. Именно от него я черпал силы, чтобы пережить следующие неотложные часы. Я принимал решение за решением за тех, кто потерял способность ясно мыслить. Как всегда, работа позволяла мне