ИНЫЕ МИРЫ, ИНЫЕ ВРЕМЕНА. Сборник зарубежной фантастики - Айзек Азимов

— У нас в Индии считают, — сказал я нравоучительно, — что имеют значение только личные качества человека, а не его национальность. Люди всех национальностей бывают хорошими, плохими и никакими.

Аристотель пожал плечами:

— Я знал и достойных персов тоже, но это чудовищно раздутое государство… Не может быть действительно цивилизованной страны с населением больше, чем в несколько тысяч человек.

Не имело смысла рассказывать ему, что огромные государства, какими бы чудовищными и раздутыми они и казались ему, отныне и навсегда станут неотъемлемой чертой пейзажа планеты. Я старался изменить научные методы Аристотеля, а не его отсталые взгляды на международные отношения.

На следующее утро царь Филипп со своими людьми и шесть учеников Аристотеля ускакали в сторону Пеллы, а за ними потянулся караван вьючных мулов и личные рабы мальчиков. Аристотель сказал:

— Будем надеяться, что какой-нибудь случайно пущенный из пращи камень не вышибет из Александра мозги раньше, чем у него будет шанс показать, на что он способен. Он одаренный мальчик и может далеко пойти, хотя, если он закусит удила, то с ним не справиться. А теперь, мой дорогой Зандра, вернемся к вопросу об атомах, о которых ты несешь такой явный вздор. Вопервых, ты должен признать, что если существует целое, должна существовать и часть его. А отсюда следует, что нет неделимых частиц…

Тремя днями позже, когда мы все еще бились над проблемой атома, стук копыт прервал нашу беседу.

Подъехал Аттал с целым отрядом всадников. Рядом с Атталом скакал высокий смуглый мужчина с длинной седой бородой. Его внешность навела меня на мысль, что он, должно быть, тоже прибыл из моего времени, потому что он был в шапке, куртке и штанах. При о л ном только виде знакомой одежды сердце мое наполнилось тоской по миру, из которого я прибыл, хотя я и ненавидел его, когда жил в нем.

Правда, одежда этого человека была не совсем такой, как в моем мире. Шапка представляла собой цилиндрический войлочный колпак с наушниками. Коричневая куртка длиной до колен была одного цвета со штанами. Поверх куртки был надет линялый жилет, расшитый красными и голубыми цветочками. Весь костюм был старым и поношенным, повсюду виднелись заплаты.

Сам он был крупным, костистым, с огромным крючковатым носом, широкими скулами и маленькими глазками под кустистыми нависшими бровями.

Все спешились, и несколько конюхов прошли, собирая поводья, чтобы лошади не разбежались. Солдаты окружили нас и встали, опираясь на копья; круглые бронзовые щиты висели у них за спинами. Копья были обычными шестнфутовыми пиками греческих гоплитов, а не сариссами — двенадцати-пятнадцатифутовыми копы ями фалангистов.

Аттал сказал:

— Я бы хотел задать твоему гостю еще несколько вопросов по философии, о Аристотель.

— Шпрашивай.

Аттал повернулся, но не ко мне, а к седобородому. Он сказал ему что-то, а тот обратился ко мне на нёзнакомом языке.

— Не понимаю, — сказал я.

Седобородый снова заговорил, как мне показалось, на другом языке. Несколько раз он обращался ко мне, каждый раз слова его звучали иначе и каждый раз мне приходилось отвечать, что я не понимаю.

— Вот видите, — сказал Аттал, — он делает вид, что не понимает по-персидски, мидийски, армянски и поарамейски. Он не смог бы проехать через владения Великого Царя, не выучив хотя бы один из этих языков.

— Кто ты, о господин мой? — спросил я седобородого.

Старик горделиво улыбнулся и заговорил по-гречeски с гортанным акцентом:

— Я — Артавазд, или Артабаз, как зовут меня греки; когда-то я был правителем Фригии, а сейчас — бедный наемник царя Филиппа.

Это и был знатный персидский беженец, о котором говорил Аристотель.

— Бьюсь об заклад, он даже не говорит по-индийски, — сказал Аттал.

— Ну конечно, — сказал я и начал по-английски!

«Настало время всем добрым людям прийти на помощь своей партии. Восемьдесят семь лет тому назад отцы наши заложили…»

— Что ты думаешь об этом? — спросил Аттал у Артавазда.

Перс пожал плечами.

— Я ничего подобного никогда ие слыхал. Но Индия- обширная страна, и там говорят на разных языках.

— Я не… — начал я, но Аттал продолжил: — К какому народу ты бы его отнес?

— Не знаю. Индийцы, которых я видел, намного смуглее, но, насколько я знаю, бывают и светлокожие индийцы.

— Если ты меня выслушаешь, Аттал, я все объясню, — сказал я. — Почти весь мой путь проходил за пределами персидской державы. Я пересек Бактрию и обогнул с севера Каспийское и Эвксинское моря.

— Ну-ну, что еще расскажешь? — сказал Аттал. — Каждый образованный человек знает, что Каспий — не Что иное, как залив, глубоко вдающийся в сушу, открытый на севере в Океан. Поэтому ты не мог объехать его с севера. Так что, пытаясь выпутаться, ты только еще больше погряз во лжи.

— Послушай, о Аттал, — возразил Аристотель. Это вовсе не так. Еще Геродот и многие после него шчитали, что Кашпий — это внутреннее море…

— Придержи язык, профессор, — сказал Аттал. — Речь идет о государственной безопасности. Что-то с этим мнимым индийцем не так, и я собираюсь выяснить, что — именно.

— Нет ничего подозрительного в том, что человек, приехавший из неизвестной далекой страны, рассказывает небылицы о своем путешествии.

— Нет, это еще не все. Я узнал, что впервые он появился на вершине дерева на поле, принадлежащем свободному земледельцу Дикту, сыну Писандра. Дикт помнит, что перед тем, как растянуться на земле, он посмотрел на дерево, нет ли там ворон. Если бы Зандра был на дереве, Дикт увидел бы его, потому что листьев еще мало. А в следующее мгновение раздался хруст веток под тяжестью падающего тела и посох Зандры ударил Дикта по голове. Простой смертный не может свалиться на дерево с неба.

— Может быть, он прилетел из Индии. Он говорил мне, что у них там есть чудесные машины, — сказал Аристотель.

— Пусть он попытается сделать мне пару крыльев, если останется жив, после того как его допросят в Пелле, — сказал Аттал. — А еще лучше парочку для моего коня, чтобы он смог обогнать Пегаса. А пока… взять его и связать!

Солдаты двинулись на меня. Я не рискнул сдаться из опасения, что бни отберут мое ружье и я буду совсем беззащитен. Я рванул край туники, пытаясь вытащить пистолет. Драгоценные секунды ушли на то, чтобы отстегнуть ремешок, но я вытащил ружье раньше, чем кто-либо успел до меня дотронуться.

— Назад, или я ударю вас молнией! — закричал я, приподнимая ружье.

В моем мире люди, зная, сколь смертоносно это оружие, испугались бы. Но македонцы, которые раньше его никогда не видели, взглянули на него и продолжали приближаться. Аттал был совсем рядбм.