Короли рая - Ричард Нелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Так чего же ты ждешь?» – спросила Дала, удивляясь, почему он не преследовал мужчину, который погубил его жизнь. Она не осуждала Бирмуна, но ей стало любопытно.
Он посмотрел на нее этим своим взглядом и сказал без тени насмешки:
«Возможно, тебя».
Она не могла отвести глаз. Промежность обдало жаром, и Дала призналась самой себе, почему ее ночи стали бессонными.
Конечно, это было против правил, хотя она и не знала, чьи это правила – Гальдры или Ордена. Ни в одной из историй не упоминалось безбрачие. Верно, Гальдра не взяла себе сожителя, но это было не то же самое, что прямой запрет. Пророчица могла быть старухой, когда услышала зов богини – никто не знал ее истинный возраст. Она могла спать с женщинами, как делали многие жрицы, или повелеть, чтобы сведения о ее партнерах и детях изъяли из хроник. Но для юной женщины противоестественно отказывать себе в союзе с мужчиной. И глупо, подумала Дала. Стране пепла всегда требовались дети, чтобы заменять многих, умирающих при рождении либо еще в утробе или погибающих от холода в раннем возрасте. Привязать мужчину любовью – сильнейшее орудие верности, которое есть у любой женщины. Почему бы не приковать вождей к Ордену этим способом?.. Бессмыслица какая-то.
В ту ночь, когда Бирмун поделился своим секретом и смотрел на нее как на женщину, а не жрицу, она попросила богиню о знаке одобрения – и две недели спустя получила его.
Как обычно, под вечер она вышла с ведрами, пыхтя в притворном огорчении, когда шла мимо стражей в ритуале взаимного молчания. Она ждала в своей башне до темноты, затем прокралась при лунном свете и, как делала всегда, открыла дверь Бирмуна без стука.
Он занимал свое обычное кресло в дальнем конце зала, неподвижный и властный, но на сей раз остальные сидели или стояли, тихо беседуя. Она сразу ощутила энергию, что наполняла комнату. Бирмун подстриг волосы и бороду, почистил одежду и теперь оглядывал дом, как истинный вождь, оценивающий свою дружину.
– Братья, – сказал он, когда мужчины заметили Далу. Голос его был низким, но достаточно громким, чтобы его услышали. Дала закрыла дверь и прислонилась к ней, завороженная.
– Я наблюдал, как мой отец умирал беспомощным. – Он посмотрел на пол, как будто снова это видел. – Убийца выпотрошил его и бросил на улице с тем, что люди зовут «честью», и впервые я познал стыд, хотя и не знал такого слова. – Он помолчал. – Стыд вначале за то, что я был его сыном. – Его челюсть сомкнулась, и глаза заблестели. – Позже, много позже, я испытал стыд за то, что был слишком слаб и напуган, чтобы помочь ему. Слишком никчемен, чтобы встать и умереть рядом с моим отцом, как мужчина.
Дала каждой мышцей испытала желание подбежать к нему и заключить в объятия – сказать ему, что это была не его вина и он был всего лишь мальчиком. Но, как и остальные, она не шевельнулась.
– С того момента я чувствовал себя… порченым и недостойным. Я приветствовал темноту, канавы и насмешки незнакомцев, ибо верил, будто я ничтожество. Хоть я и не одинок по рождению, как все вы, я принял такую жизнь. Я принял мой позор и мое отличие от других людей. Я чувствовал, что не гожусь для чего-то лучшего. Я ощущал пустоту.
Он поднял взгляд на остальных. Дала знала, что их сердца болели так же, как и у нее, за Бирмуна и за них самих. Он поднял кулак и уставился на него, словно тот содержал какой-то ответ.
– Но я научился заполнять эту пустоту, братья, и не вином, – он швырнул свой бурдюк через всю комнату. – Я заполняю ее своим чувством ненависти. Мечтами о возмездии. – Он выдернул один из ножей Далы из спрятанного за поясом чехла. – Вот этим я почту моих отца и братьев. Я сам принесу справедливость, которой лишено это место. – Он вздернул подбородок. – И когда я это сделаю, братья, с Божьей помощью, а не с человеческой, – то заслужу себе место в раю. – Он подождал и усмехнулся. – А если не его, так хотя бы уважение в Носсовой горе.
Мужчины встрепенулись и выдохнули от весомости этих слов. Бирмун указал свободной рукой на Далу и понизил голос:
– Меня призвала судьба. – Он указал назад, на стену и город, затем медленно встретил взглядом каждого из мужчин. – Вы встанете на мою сторону? – Тишина затянулась, никто не шевелился, но казалось, мужчины вот-вот воспрянут. – Вы позволите мальчишкам, с рождения имеющим всё, звать вас трусами и псами, пока вы чистите их канавы? – Дала пристально смотрела на них и видела стыд: опущенные глаза, сжатые кулаки и напряженные шеи. – Или покажете им, что вы мужчины? Вы поддержите меня и накажете тех, кто лишает нас жизни? Покараете тех, кто отнял у нас всё и назвал это справедливостью?
Факелы шипели, и хор насекомых щебетал в ночи, когда мужчины замерли, как трупы на снегу.
– Да. – Один из самых юных выплеснул свое вино на пол и встал.
– И я. – Беззубый мужчина сплюнул, и несколько других зарычали.
– Предлагаю убить их всех. – Еще один поднялся на ноги.
– Каждого гребаного мужика!
Все в зале поднялись, и Бирмун подхватил их голоса своим:
– Вы прольете кровь со мною, братья?
Лавки скрипели и стучали все сильнее по мере того, как «ночные люди» обретали свою храбрость. Бирмун улучил момент и обнял некоторых, стараясь коснуться хотя бы плеча каждого соратника и говоря, что они начнут здесь только с этих немногих избранных, пока их деяния не станут известны. Затем он раздал принесенные Далой ножи и маски, и мужчины встали рядом и выбрали имена ходячих мертвецов, которых разыщут этой самой ночью. Они надели черную ткань, которая закрывала все, кроме глаз, подкатали рукава и заправили штаны в сапоги так же, как делали перед работой в канавах. Затем, когда они наконец были готовы и, возможно, чуть более пьяны, они вышли наружу вслед за своим лидером. Они шли за мальчиком, чье возмужание так ждали столько времени – мальчиком, увлекшим их своими грезами о ненависти. Факелы остались в жилище.
* * *
Несколько часов она ждала возвращения «ночных людей», стараясь не думать о том, как умирали Миша и его братья; ее слух был напряжен, и ночь казалась огромной и тихой. Но не раздалось ни одного тревожного крика
