Красин - Борис Кремнев

Эти работы, по его мнению, важные и перспективные, нуждаются в энергичной поддержке со стороны государственных органов. Но почти не получают ее.

Обо всем этом он спешит уведомить Ленина. И успонаи-вается лишь после того, как Владимир Ильич направляет в Президиум ВСНХ письмо, в котором пишет:

"Ввиду того, что эти работы, по свидетельству т. Красина, являются прочной основой промышленности, которая через десяток, другой лет будет давать России сотни миллионов, я предлагаю;

1. Немедленно обеспечить в финансовом отношении дальнейшее развитие этих работ.

2. Устранить и впредь устранять всяческие препятствия, тормозящие их…" '

Среди "маршалов Ильича" (это звонкое определение принадлежит А. Луначарскому) Красин занимал свое, ему присущее место. Он был и революционером-энтузиастом, быстро загоравшимся мыслью и чувством, целиком отдававшимся великой идее, и практиком-строителем, трезвым хозяйственником, широко сведущим в экономике, науке, технике, умевшим выискивать необходимые средства для претворения этой идеи в жизнь.

В те годы командный состав учреждений и предприятий резко делился на две разновидности — руководителей, или комиссаров, на ходу, спешно осваивавших новое, не очень известное, но порученное им партией дело, и специалистов, или, как выражались тогда, спецов, отлично знавших предмет, ко далеко не всегда желавших отдавать свои знания победившему народу.

Красин счастливо и по тем временам редкостно сочетал в едином лице эти две ипостаси. Он был и комиссаром и спецом.

Не случайно Ленин, как свидетельствует Я. Ганецкий, всякие серьезные хозяйственные планы обсуждал с Красиным. Во время болезни он часто призывал к себе Красина и подолгу беседовал с ним.

В общении с Ильичей, под его непосредственным руководством проходил Красин школу советской государственности.

Потому он был беспощаден к бюрократам, норовящим утопить живое дело в потоке бумажек и отписок; к скороспелым вельможам, про которых народ презрительно говорит "из грязи да в князи", страдающим опасным и ненавистным Ленину недугом "комчванством"; к трусам, больше всего на свете пекущимся о своем престиже и положении; к холодным и равнодушным чинушам, для которых собственное благополучие — все, а благо народа — расхожая фраза.

У Ленина учился Красин рыцарскому отношению к людям, революционной, партийной объективности в оценке их.

Он, по словам Авеля Енукидзе, никогда из личных сообрашений не менял отношения к человеку. Он знал, что некоторые товарищи к нему плохо относятся, но на работе абсолютно забывал о личных отношениях с ними и всегда с открытым лицом мог встретиться со всяким неприятелем и противником. У него не было никакой злопамятности. Он по-рыцарски относился к людям, в которых верил; защищал и отстаивал работников, даже жертвуя своим престижем.

Интересы общего дела были для него выше всего. Ради них он готов был пойти на самый большой риск.

На заре Советской власти, когда страна кишела заговорами, когда многие интеллигенты не только не приняли революции, но пошли против нее, встав на путь саботажа и вредительства, Красин не побоялся взвалить на свои плечи груз — огромной ответственности за людей, чьи знания и опыт были необходимы социалистическому строительству.

В конце 1918 года Всероссийский союз инженеров — хотя он бойкотировал Советскую власть —. обратился к Красину с просьбой: принять экстренные меры для обеспечения безопасности инженеров, арестованных в качестве заложников.

Время было суровым, классовая борьба — беспощадной. И тем не менее он взял на поруки всех заложников, кто впрямую не был связан с контрреволюционерами.

Инженеры были освобождены и пошли работать с большевиками.

"Среди его писем и записок, — свидетельствует Г. Кржижановский, — множество писем защитного свойства — за человека, за неугашение его духа — по адресу целого сонма работников техники и наукик

Его радовало, когда человек, наконец, находил свое место в новой жизни.

' Люди живут в коробочках, я старался помочь им из этих коробочек выйти, — говорил он.

Он любил дело, которому отдавал свои дни, и любил людей. Ибо каждое дело, будь оно малым или большим, живет только в людях и с помощью людей. Без них самое великое и самое возвышенное дело мертво.

Оседлая жизнь в Москве оказалась короче, чем он предполагал. К концу года пришлось вновь отправиться в странствия.

Финляндия, Швеция, Германия. Встречи, беседы, переговоры.

Пестрая череда лиц, знакомых и незнакомых, бесстрастных и улыбчивых, угрюмых и угодливых, приветливых и холодно-безразличных.

Финансисты, предприниматели, промышленники, коммерсанты, политики, деловые люди, дельцы, маклеры, какие-то скользкие личности, журналисты и фоторепортеры, напористые, бесцеремонные, неистребимые.

И вдруг в перемежающемся калейдоснопе физиономий — знакомое милое лицо, измененное, но не искаженное годами. Он не видел ее со времен первой революции, но узнал тотчас. Фаня Черненькая — Фаня Кассесинова, молоденькая девушка, почти девочка, пришедшая тогда к нему, чтобы отдать свое состояние партии.

С той поры Фаня прошла солидную школу большевистского подполья и работала теперь в торгпредстве в Финляндии.

Встреча с Красиным и обрадовала и огорчила Фаню. Обрадовала потому, что ему, "крестному отцу", она была обязана тем, что из кисейной барышни стала большевичкой.

Огорчила оттого, что вид его пугал.

За эти годы Красин не то чтобы постарел, что само по себе было бы естественным. Он резко переменился. Особенно для человека, давно не видевшего его.

Лицо — изжелта-бледное. Кожа — пергаментная, иссеченная мелкой сетью морщинок. Усталые, больные глаза.

Е общем вид человека, которого исподтишка точит недуг.

Впрочем, все это только с первого взгляда. Потом, когда минуты первой встречи миновали, ей показалось, что она ошиблась. Красин был, как прежде, энергичен и оживлен, остроумен и весел. И неистощимо бодр.

Правда, изредка он вдруг тускнел, смолкал, как бы вслушиваясь во что-то невеселое, глубинное, скрытое от всех, кроме него одного, но через минуту-другую встряхивался и становился прежним Никитичем, упругим, сильным, молодым…

Последней страной, где он побывал уже после Нового года, была Англия.

Здесь многое переменилось. К худшему. Вместо коалиционного кабинета Ллойд-Джорджа к власти пришло правительство консерваторов во главе с Бонар Лоу. Оно сразу же взяло курс на внешнеполитическую изоляцию Советской России и подготовку новой интервенции.