Вашингтон, округ Колумбия - Гор Видал
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вот священник произнес имя Инид, и Питер вдруг поймал себя на том, что смотрит на гроб. Но ведь крышка гроба — это на самом деле дверь, сказал он себе; медленно, как идиот, он вновь и вновь повторял про себя эту мысль. Дверь. Дверь. Ну, так открой эту дверь, тяжелую, металлическую дверь. Я нашел тебя, Инид. Выходи же. Зачем? Они ни за что не найдут нас здесь. А как же игра? Черт с ней, с игрой. Тут нет воздуха. Мы задохнемся. Ты вся желтая, так ведь? Слава богу,тут хотя бы пусто. Помнишь тех диких индюшек, что привезли из Эйкена? Только откусишь кусок — и уже полон рот дроби! Ну давай же, ты хочешь или нет?Дверь тяжело захлопнулась, сперва сдавив, а потом выдавив воздух. Машина врезалась в грузовик.
— «Скажи мне, господи, кончину мою и число дней моих, какое оно, дабы я знал, какой мой век. Вот ты дал мне дни, как пяди, и век мой как никто пред Тобою. Подлинно, совершенная суета всякий человек живущий».
Снаружи черные лимузины вытянулись вереницей на Лафайет-сквер. Гроб уже установили на катафалк, когда Питер вышел на дневной свет и увидел Диану. Она сказала:
— Ах, как это ужасно! — И на это нельзя было ответить иначе как:
— Да, это ужасно.
Небо без солнца; бурая трава; голые деревья, без листьев, без птиц. Холодный ветер метался меж скорбящими. Но Питер не замечал ни примет дня, ни присутствующих; где- то глубоко за впадинами глаз он чувствовал боль, а в груди его нарастало и требовало выражения что-то пронзительно громкое. Когда гроб опустили в свежевырытую яму, мир задернулся пеленой, глаза стала разъедать соль. На его счастье, священник читал заупокойную молитву таким красиво поставленным голосом, что Питер смог легко задушить подымавшийся в нем животный крик.
— «Как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается».
После погребения Питер, не желая ни с кем разговаривать и не желая, чтобы на него смотрели, откололся от всех и поспешил к своей машине. Возле машины его дожидался какой-то совершенно незнакомый человек.
— Меня зовут Эл Хартшорн.— Питер позволил пожать себе руку. Хартшорн был низок ростом и невиден собой.— Адвокат,— сказал он Питеру.— Друг Инид. Собственно говоря, я собирался вести ее дело о разводе.
— Да, вспоминаю, она говорила что-то об этом... о вас...— Питеру хотелось, чтобы все остальные поспешили и спасли его от неприятного разговора. Но родные и знакомые, присутствовавшие на похоронах, медленно брели в отдалении среди крестов и мраморных ангелов — темная, расползающаяся масса людей.
— Бедная девочка! Когда они запрятали ее в сумасшедший дом, она сказала мне, что только вы один не оставили ее, только вы один.
— Ну, теперь с этим покончено.— Питер хотел быть резким, и это ему удалось.
Адвокат с удивлением взглянул на него:
— А по-моему, нет. Муж-то ее жив.
Питера встряхнула и протрезвила неожиданная жестокость человека, которому следовало бы сказать не больше, чем положено говорить в таких случаях, и пристойно удалиться.
— Да, конечно, он жив.
Невдалеке от них Клей делал вид, что поддерживает Фредерику, которая не нуждалась в поддержке; зато они представляли очень трогательную картину для фоторепортеров, которые были тут как тут, чтобы запечатлеть каждый этап возвышения Клея.
— Вы что, предлагаете убить его и этим отомстить за Инид? — накинулся Питер на адвоката, словно тот был его врагом.
— Но вы согласны, что он убил ее, запрятав в сумасшедший дом?
— Не он один.— Питер посмотрел на Блэза, который давал священнику подробные указания, несомненно устраивая Инид удобную жизнь в епископальном раю.
— Ну, она-то думала, что идею подал Клей, а мистер Сэнфорд только поддержал его.
— Должно быть, она рассказала вам о нас кучу вещей.— Он слишком поздно сообразил, насколько иронически звучит это «должно быть»: не было человека, с которым Инид не обсуждала бы свои самые интимные дела. А уж со своим юристом и возможным спасителем она наверняка была откровенна до конца. Похоже, она и после смерти будет продолжать свое бедокурство.
— Да, у меня такое ощущение, будто я член вашей семьи.— Что она там ему наговорила? Ладно. Я закрою дверь. Воздуху хватит.— Во всяком случае, я уже собрал целое досье на этого конгрессмена.
Перед высоким памятником Клей вытирал дочке глаза. Фоторепортеры, как ошалелые, отталкивали в сторону священника, Блэза, Фредерику. Для чего им еще было приходить на похороны? Питер отвел взгляд в сторону, не в силах снести это зрелище. К тому же с того места, где он стоял, ребенок как-то вдруг, совершенно неожиданно напомнил ему Инид — Инид в миниатюре, сморкающуюся перед памятником Уильяму Кею Роллинзу... и его подобие, несомненно, существует где-то в данный момент, полное жизни и тоже просмаркивающее нос. Семя продолжает жить. А мы? Да или нет? Если да — как это однообразно! Если нет — нет.
— Мы собрали множество доказательств его супружеской неверности. Различные девицы, обычная история, зато великое множество. Он любит развлекаться с двумя девицами одновременно. Пока одна ждет и наблюдает из одной постели, он обрабатывает другую — в другой. А потом...
— Разврат еще никого не лишал голосов избирателей.
— Я в этом не так уверен,— мягко возразил адвокат.— Но мне удалось раскопать кое-что действительно интересное.
— Только не говорите мне ничего про связь между отцом и Клеем.— Питера раздражала сама мысль об этом.
— Нет, ничего подобного. Я всегда говорил Инид, что тут она чуточку перехлестывает.
— Инид была страшная дура.— Питер удивился самому себе.
— В некоторых отношениях — да,— согласился адвокат.— Но ведь мы любили ее, правда? — Вопрос требовал ответа.
Питер избегал смотреть в маленькие блестящие глаза собеседника, они были так похожи на глаза плюшевого мишки, с которым он спал в детстве, пока в один прекрасный день Инид, назло ему, не выбросила мишку в реку.
— Да, мы любили ее. Так что там насчет Клея?
— Я знаю человека, который был с Клеем на Филиппинах. Больше того, этот человек был на месте происшествия, когда заварилась вся эта каша с геройством.
Питер уже понял, к чему идет дело.
— И ваш друг утверждает, что Клей не герой?
Адвокат кивнул.
— Я этому не верю. Должны быть десятки свидетелей того, как Клей вынес солдата из горящего ангара.
— Солдат был мертв к тому времени, когда за него взялись врачи.
— Но Клей все же мог это сделать. Во всяком случае, вы не можете доказать, что он этого не сделал.
— Могу. Видите ли, Клея не было на аэродроме, когда все это случилось.
Ведя дочку за руку, Клей подходил к машине. Питер глядел на своего врага и отказывался поверить, что он не герой. Клей должен быть великим, а потому опасным для республики, иначе их борьба теряет смысл.
Питер потребовал доказательств. По всем сообщениям выходило, что Клей командовал атакой на аэродроме.
— Да, он руководил атакой в том смысле, что он был командир, но фактически он не участвовал в боевых действиях, потому что в то утро поранил себе ногу...
— Поранил себе ногу? Придумайте что-нибудь получше, ради бога.
— Я передаю вам лишь то, что рассказал мне мой друг, он знаком с врачом, который лечил ногу Клею в то время, как шла атака.
— Тогда как же его могли наградить, если он там не был?
— Он был там, уже под конец. Ну, и разумеется, бой вела его часть.
— Если он там был под конец, он все же мог вынести солдата из ангара.— Питер начал проявлять нетерпение.— В конце концов, раз его наградили, должен быть хотя бы один свидетель.
— Совершенно верно, один свидетель был, но только один,— адвокат улыбнулся,— Гарольд Гриффите.
Загадка разрешилась. Ему следовало бы догадаться обо всем с самого начала.
— Как это сошло им с рук? Ведь каждому должно быть ясно, что это туфта.
— Никто, кроме доктора, не знал наверняка. Во всей той неразберихе Клей могсделать то, о чем написал мистер Гриффите. К тому же Клей был любимцем в части. Никто не завидовал, когда его наградили медалью.
— Кроме врача.
— Ну, он-то вообще никому и ничему не завидует. Собственно говоря, он давно забыл всю эту историю, но тут он как-то посмотрел со своими ребятишками кино про Клея и, конечно, вспомнил все, как было. Ему это показалось занятным, и он рассказал моему другу, а тот рассказал мне.