Георгий Владимов: бремя рыцарства - Светлана Шнитман-МакМиллин

продукты получше, чем в обычных гастрономах. Представители госбезопасности посетили магазин, строго допрашивая продавщиц, какое количество спиртного покупают Владимовы, что они предпочитают, водку или коньяк, какими купюрами платят.

Продавщицы встали на защиту клиентов всеми своими пышными бюстами: мол, платят все больше копейками и мелочью, а большими купюрами никогда, спиртное покупают только по революционным праздникам, а так – разве бутылочку сухого в день рождения. Они не знали, кто именно нами интересуется и почему, но, видимо, решили, что раз власти интересуются, значит, мы свои люди – шахер-махеры (ГВ).

В результате продавщицы прониклись к Владимовым «цеховой симпатией и норовили подсунуть Наташе кусочки получше и поделикатнее». Но ситуация была далеко не безобидной.

На Наташу дважды совершались «покушения». Один раз – самими гэбистами, просто припугнуть. Но другой раз подпустили уголовников, чтобы ее серьезно избили. Ее случайно спасли проходившие мимо милиционеры. Я им был очень благодарен, мы с ними подружились, и я использовал их имена в рассказе «Не обращайте вниманья, маэстро». …Там тексты из жизни, они не только за мной и Наташей следили. Лидию Чуковскую очень «опекали» и всем давали прозвища, которые явно считали очень остроумными (ГВ).

Один из звонков, о котором Лидия Корнеевна Чуковская рассказала Владимову, он включил в текст рассказа «Не обращайте вниманья, маэстро».

Дочкин просил Железную леди побеспокоить…

– Але, можно Лидию Корнеевну? …Ваш почитатель звонит. Обижаетесь на нас, что мы вам конверты перепутали? Но письмо-то – дошло. Не ошибается тот, кто ничего не делает… Как же так – не делать? Ничего не делать мы не можем. Мы же вам жить не мешаем. Воздухом дышите? Дачку еще пока не отобрали? (1/203)

Владимов просил Наташу, у которой была великолепная память, сразу записывать тексты всех звонков в их дом. Один из дословных примеров устного творчества стражей государственной безопасности также воспроизведен в рассказе:

– Але, можно Наталию Евгеньевну?.. Кто говорит? Академик Сахаров говорит. Ну, кто ж тебе, Натуля, еще звонить может? Большому кораблю – большое плавание… Чего звоню? Удивлен я, Натуля, безобразным поведением твоего сожителя… А надолго ли он тебе – муж? Я так думаю – ненадолго. Ты уже могла убедиться на примере некоторых твоих друзей, что за подобные штучки, что он вытворяет, судьба наказывает очень жестоко. Смотри, не образумишь своего красавца – будем вместе скорбеть о преждевременной потере кормильца… Але, куда ты там делась? Телефон, небось, бегала замерять? Давай замеряй. Делать тебе не хрена, Натуля, лучше бы рубашки мужу погладила, а то в мятой ходит, нехорошо, Натуля (1/204).

Совершавший звонки в рассказе Коля, довольный произведенным эффектом, объясняет: «Выматываюсь потому, что всю душу вкладываю» (1/204), – свидетельство того, что Владимов думал о глубине и богатстве чекистских душ.

Рассказ «Не обращайте вниманья, маэстро» – одно из самых ярких описаний состояния общества и клана КГБ в литературе того времени.

Общество в рассказе представлено писателем и его соседями-читателями, обитающими как будто на двух полюсах. Читатели в недалеком прошлом впитывали каждое слово кумира:

…этот наш тунеядец был некогда в большой моде, его печатали в «Новом мире», и по его сценариям снимали фильмы, и вот в этой самой квартирке пел громоподобно, услаждая весь двор, покойный теперь артист Урбанский. И тогдашняя восходящая звезда Л.Л. привозила дорогого автора со съемок на своей машине, и оба наших дома наблюдали, как она ему на прощанье протягивает цветы (1/206).

Но отношение к авторам, вошедшим в литературу в период хрущевской оттепели как представители «молодой прозы», после конца оттепели изменилось:

Тогда была кампания любви к молодым, любили целое поколение, которое почему-то называлось «четвертым», и он входил в эту плеяду, «надежду молодой литературы», считался в ней «одним из виднейших». Потом у всей плеяды что-то не заладилось с их новыми книгами, не так у них стало получаться, как от них ждали, к тому же они имели глупость «нехорошо выступать» и что-то не то подписывать и до того довыступались и доподписывались, что их стали выкорчевывать всем поколением сразу… Да, все почему-то не получается у нас – оправдать надежды Родины! (1/206–207)

Теперь любители литературы «воротят носы, стараясь не попадаться ему на глаза» (1/206). В то же время только у него можно попросить защиты в бесправной стране:

Единственный персонаж осмеливается говорить о его статусе во всеуслышание – наша районная шизофреничка Верочка. Когда, раз в полгода, ей приходит пора ложиться в больницу, а врачи почему-то не кладут, она кричит на весь двор, подпрыгивая упруго на двух ногах, как воробей: «А я на их писателю пожалуюсь на пятом этаже! Он за мине по “Голосу Америки”[278] заступится!» (1/207)

Источник апелляций «Верочки» – записанная В.Н. Сойфером история, которую Владимов любил вспоминать. Соседка, простая женщина просила у него защиты от начальства: «Георгий Николаевич! Передайте по “Голосу Америки” обо мне, а то ведь они не прекратят на меня наезжать. Я им сказала, что вам пожалуюсь, а уж вы их под орех разделаете. Только на вас и надежда»[279]. Сам писатель-диссидент вынужден держаться особняком: «…не может же он не чувствовать на себе десятки взглядов – любопытствующих, осуждающих, а то даже испепеляющих, – ведь отчего-то он каменеет лицом, проходя сквозь эти взгляды, старается пройти быстрее» (1/205). Но он продолжает заниматься делами, составляющими главное содержание его жизни, работая со словом на бумаге и борясь за достоинство и свободу своего потерявшего нравственные ориентиры народа.

Разрыв между полюсами символично обрисован в печальной истории с «елочками», происшедшей в действительности. После многих лет бездомности и бесприютности, поселившись в двухкомнатной кооперативной квартире среди безрадостного ландшафта хрущевок, Владимов ощутил в себе гены своего деда – «фея»-мичуринца. Он решил озеленить окрестные дворы и отнесся к задаче с полной ответственностью. Почитав литературу и посоветовавшись, Георгий Николаевич пришел к заключению, что лучше всего приживутся елочки: «Лиственные деревья более деликатные, сосны капризные, а елочки везде растут». Каждую неделю он ездил на своем «запорожце» в лесное хозяйство под Москвой, привозил по две-три молодые елочки, завернув корни вместе с землей в специальную рогожку, и планомерно сажал их. Соседи посмеивались и предрекали катастрофу, дети радовались, собирались кружком и активно помогали, загребая ладошками землю и бросая в ямки. «Растут, растут!» – радостно кричали они Владимову, когда он появлялся во дворе. Семьдесят две елочки, которые он посадил, прижились, пошли в рост, но радость от них была недолгой.

…и вот тут-то