Паутина - Пол Макоули

Макардл расстегнул молнию своего комбинезона, вытащил сигареты и закурил, не сделав мне обычного вежливого приглашения.

- Наццаро действительно сюда приходил и колотил в дверь ногами - у нас есть видеоматериал. Но Барри Дин к тому времени уже испарился. Насколько нам известно, он сейчас летит на Кубу. Мы тут перевернули вверх дном всю квартиру и получили образец ДНК, но я не жду, что эксперты обнаружат что-то новое. - Он затянулся сигаретой и добавил: - О чем вы думали, спугивая важного свидетеля?

- Это не оправдание, - быстро сказал я. - Но если это может вас заинтересовать, он не был замешан в этом деле.

Он был страшно раздражен, когда я его навестил, и неудивительно. Он, вероятно, только что сообщил Наццаро о Веронике Брукс и собирался отправиться в аэропорт, пока Наццаро выслеживает Крэйга Стивенса. Я понимал, что вмешался некстати, но был совершенно прав. Именно он заказал убийство Софи Бут.

- Поезжайте домой, Джон, - велел Макардл. - Поезжайте домой, или возвращайтесь в Т12, или идите к чертовой матери - мне без разницы. Я жалею о том, что привлек вас к делу.

- Дин что-то взял у Софи Бут. Он понял, что это у нее есть, когда увидел один из ее клипов. И без сомнения - эта программа находится у него в компьютере.

- Если у Дина есть компьютер, он не здесь. - Макардл бросил сигарету и затоптал ее ботинком. - Поезжайте домой. Поспите немного, а потом все изложите в письменной форме. Вам следует объяснить, почему вы вторглись в квартиру Крэйга Стивенса и зачем вы посещали Барри Дина.

- Я знал, что Дин замешан в другом деле, что он принимал участие в продаже порнодисков школьникам. Думаю, что Дин и Наццаро промышляли этим на пару, вот как Дин познакомился с Вероникой Брукс.

- Вот и напишите обо всем этом, - вздохнул Макардл, повернулся ко мне спиной и ушел в дом.

Я поехал домой.

Как только я открыл дверь квартиры, из темноты выплыл Архимед. Он нацелил шпоры своих лап прямо мне в лицо. Я пригнулся, хотел схватить его здоровой рукой, но промахнулся. Архимед ударился об пол. Крылья робота бешено скребли по полированному буку, пока его когти не отыскали твердую опору, он подскочил вверх и улетел с потрясающей скоростью, ударился о кушетку, завертелся юлой. Крылья неистово вращались, хотя синхронность их движений слегка нарушилась. Я подоспел к Архимеду, когда он пытался разбить стеклянную дверь на балкон.

Он бился у меня в руках, голова болталась, крылья трепыхались. Робот превратился в легкую вибрирующую оболочку, начиненную взбесившейся электроникой. Всякий раз, когда я отпускал его, он пытался вырваться и налететь на стену. Должно быть, он проделывал это уже не раз - стеклянное забрало на его мордочке было покрыто трещинами и дырами, тельце съежилось, смялось под плотной волной нейлоновых перьев. На голых кирпичных стенах появились отметины в тех местах, где Архимед налетал на них на полной скорости. Наконец мне удалось приоткрыть клапан на его брюхе, покрытом белыми перьями, и отключить птицу.

Я принял душ, предварительно завернув раненую руку в полиэтиленовый пакет. Решил прилечь на кровать всего на минутку, а проснулся семь часов спустя. Я выпил достаточно кофе, чтобы нанести ущерб своему желудку. На автоответчике обнаружил восемь сообщений. Стер их все и позвонил Джули. Рассказал ей об Архимеде.

- У меня большие неприятности, - добавил я.

- Не уверена, что мне хочется о них слушать.

И все-таки я рассказал. Сообщил, что я отстранен отдела. Рассказал, что тем не менее проявил некоторую инициативу. Упомянул, что произошло еще два убийства.

- Возможно, мне придется предстать перед дисциплинарной комиссией, - добавил я.

- Такое с тобой уже случалось.

- Тогда меня оправдали. Теперь все будет по-другому. Я нарушил должностные инструкции.

- Но ты поступал так, как считал нужным?

- Возможно, я ошибался.

- Ну, если ты проиграл, то по крайней мере играл по своим собственным правилам.

- Ты полагаешь, это меня утешит?

- Тебе не следовало так поступать. Но ты поступил именно так. Надежду внушает то, что это все-таки было правильно.

- Мой последний выстрел по собственной славе - так считают полицейские, мои сослуживцы.

- Значит, они не особо высокого о тебе мнения.

- Слушай, Джули, я могу успеть на «Евростар»…

- Нет, Джон.

- Я мог бы оказаться в Брюсселе уже через пять-шесть часов.

- Нет, Джон, это плохая идея.

- Я должен тебе кое-что рассказать. Сделать признание. Или нет, не признание, не совсем так. Идиотская попытка объяснить, почему я потерпел такое поражение. Кое-что, что я должен был рассказать тебе с самого начала. Джули, я хочу поделиться с тобой теперь, но не по телефону.

- Что-то слишком важное, чтобы говорить об этом по телефону, но не столь важное, чтобы ты молчал об этом год?

- Я не виню тебя за то, что ты язвишь. Я могу успеть на «Евростар». Тогда я буду у тебя к завтраку.

- Ты предал нашу любовь, Диксон.

- Я был идиотом. Я боялся…

И я действительно боялся. Моя ладонь на пластмассовом корпусе мобильника сильно вспотела. Горло саднило той болью, какая появляется после того, как поплачешь.

- Значит, ты мне не доверял, - попрекнула Джули.

- Да я и сам себе не доверял. Молчание.

Выдержав паузу, я добавил:

- Я представил себе тихое кафе, или тот парк, о котором ты мне рассказывала. Тот, что перед дворцом…

- Ты уже и так долго ждал, чтобы рассказать мне свою историю. Ничего не случится, если подождешь еще немного.

- А пока мы останемся… кем? Добрыми друзьями? Приятелями, которые любят поболтать по телефону?

Молчание. Тихий вздох.

- Тебе придется мне поверить, раз я говорю, что не брошу тебя… Так когда она соберется, эта дисциплинарная комиссия? Если она вообще будет.

- Официально мне еще не сообщили. Но у меня есть ощущение, какое бывает, когда стоишь на платформе в метро, и вот-вот придет поезд. Когда движется воздух и поднимается ветер.

- Но ты еще не видишь в туннеле огней и не слышишь грохот?

- Еще нет.

- И не можешь удержаться, чтобы не влезать в неприятности?

- Ведь дело еще не закрыто. Два человека, которые за этим стоят, по-прежнему на свободе. И я не знаю, что Энтони Бут…

- Мне кажется, ты должен спокойно сесть и разобраться в своей жизни. Подумай, чего ты в действительности хочешь. Я вернусь через две недели. Знаю, для тебя это большой срок, но как-нибудь перетерпишь. Будь мужчиной. Зато потом, обещаю, я выслушаю все, что ты захочешь мне рассказать.

- Она так и собирается сделать, - заключил Ник. - Зачем бы она вообще стала с тобой разговаривать, если не собирается?

- Не знаю уж, - протянул я. - Из жалости. Из ложного чувства милосердия. Из-за сознания собственной вины.