Мир человека в слове Древней Руси - Владимир Колесов

На первых листах древнерусской летописи (Лавр. лет., л. 1б—3) находим рассказ о расселении племен и народов согласно библейским легендам. После потопа первые сыновья Ноя «раздѣлиша землю» по частям света. Хам при этом взял «полуденную страну» (в списках XV в. использовано слово часть) с реками, текущими к востоку, Иафету достались «полунощные страны» и западные с реками, которые текли «в часть Симову», на восток. Как раз в Иафетовой части находим такие «языци», которые нам нужны: литва, прусы, варяги, мурома, весь и др., «сѣдять они до землѣ Агняньски и до Волошьски». При этом варяги — всего лишь «колѣно Афетова племени», как и многие другие германские, славянские и волошские (романские) племена. Землю делят по жребию, а направление своей части выбирают «по стране», т. е. по стороне света; на этих сторонах до времен летописца живут «языки», разделившиеся после вавилонского столпотворения, по коленам прежних племен. Мозаичная старинная компиляция не упускает из виду главного: каждому владетелю, который воплощает собой род, принадлежит его часть земли в определенной стране. Однако ни одно из всех этих слов не имеет еще значения социального термина — ни то, ни другое, ни третье еще не волость, не область, не государство, не держава. Трудолюбивый кочевник блуждает по просторам земли, правясь по солнцу, подчиняясь своей участи.

Но стоит летописцу дойти до более знакомых ему времен, он начинает говорить не о землях и странах, а о языке. Вот и «языкъ словѣнескъ от племени Иафетова». Славяне разошлись по земле и стали прозываться по именам тех мест, которые они заняли, по названиям рек, урочищ и лесов: поляне, древляне, дреговичи (болотные жители), и т. д., «и тако разыдеся словѣньскый языкъ». С этого времени важнее стала не принадлежность человека к определенному языку, а владение известной землей. С таким представлением об этнической и государственной общности людей и входят наши предки в эпоху IX—X вв.

Все древнейшие тексты Руси непременно увязывают представления о языке как этническом признаке и общем предке как признаке рода с новым для восточных славян понятием о земле как о стране или области чего-либо. В «Молении» Даниила Заточника XIII в. в тексте: «Тако и ты, княже, украшен многими бояры и слугами, честен и славен еси на многие роды» — слово роды во многих списках после XV в. заменялось словом страны (сначала на полях — как пояснение ставшего непонятным слова роды; Зарубин, 1932, с. 80). Роды и есть страны, но в XIII в. об этом говорить было бы странно. «Богъ на оной странѣ земля тръновныа», — сообщает переводчик «Космографии» Козьмы Индикоплова в том же XIII в. (Индикоплов, с. 116), потому что земля имеет свои «стороны», а в значении "страна" слово земля еще не употреблялось. Еще не известны территориальные признаки государства, потому что и само государство ограничено пределами рода: «Понеже бо Авраамъ отчьство и родъ оставивъ, вѣрова богови» (Индикоплов, с. 125) — землю отцов и родичей оставил. Также и переводчик «Жития Василия Нового» (с. 485) говорит о неких частностях в размещении людей, о «градах и языках», об «областях языков» и т. д., т. е. о тех пределах, которых достигает род в своем продвижении. Приходится помнить, что все эти тексты — переводы, переводчикам нужно было соблюсти терминологию оригинала и, может быть, показать отличия от современного восточным славянам XIII в. содержания этих же понятий. Однако и в таком случае архаизация выражений весьма знаменательна: значит, русский переводчик XII—XIII вв. уже понимал, что в «досюльные времена» люди жили не по землям и областям, тогда «языки» селились по родам и отечествам. Первоначально родовая принадлежность воспринималась просто как отношение к роду, к своим, и в самых ранних текстах «Повести временных лет» находим мы слова отчьствие, отьчина.

Еще в прошлом веке К. С. Аксаков полагал, что «отечество — слово искусственное; Родина (отчизна) вовсе не значила того, что значит теперь. Слова patria нет на русском языке; просто говорилось Русская земля, земля своя, святая Русь. Доказательства не родового быта» (Аксаков, 1861, с. 625). Это неверно, «искусственное» слово наряду с другими изменяло свои значения, откликаясь на движения жизни и мысли.

Искусственность слова в том, что по происхождению оно — болгаризм (Ангелов, 1977), который возник в X в. для перевода греческого слова patrís. Последнее многозначно, и в славянских текстах одно за другим проявлялись его значения по мере того, как возникала в том необходимость. Сначала отьчьство заменило слово родъ, т. е. «отец» как глава сменил «деда»; уже не «род», а «семья» в центре внимания славянина. «Отечество» всегда пребывает в «отчине», возникающая дифференциация между членами коллектива и его владениями в XI в. осознается довольно четко и на Руси.

О пребывании в «отьчьствѣ» говорится в тексте, посвященном крещению Владимира (988 г.), но еще в 968 г. Ольга выговаривала Святославу, который с дружиной ушел на Дунай, оставив Киев: «Аще ти не жаль очины своея, ни матере стары сущи и дѣтии своихъ» (Лавр. лет., л. 20). Отечество — род; отчина — земля предков, отчий край. В знаменитом Любечском установлении 1097 г., согласно которому князья обязались не ссориться и не воевать друг с другом, сказано между прочим: «Да нонѣ отселѣ имемся въедино сердце и блюдем рускыѣ земли, кождо да держить отчину свою» (Лавр. лет., л. 87). Это все та же «отчина» — земля предков, но уже не узкий круг рода, а пределы русских земель, общие для всех, потому что и родина теперь разрослась до пределов всей русской земли. Позже, в XIII в. князья снова начинают говорить преимущественно об отчине, но каждый о своей, забывая обо всей русской земле (много текстов такого рода в Ипатьевской летописи), и тогда «отчина» постепенно превращается в «вотчину», т. е. в собственность рода; «...слово вотчина впервые появляется уже в памятнике начала XII в.» (Тихомиров, 1975, с. 57), но в высоком слоге долго бытовало именно слово отчина; мысль об отцовском наследии сохранялась в сознании ясной по смыслу формулой: «Отчина моя естя, люди новгородстии, изначала», — говорит московский государь новгородцам (Пов. моск., с. 380); да и каждый князь потому он и князь, что выходит в мир из узкой своей «отчины» (там же, с. 388). И люди, и земля, все вокруг —отчина. После нашествия Тохтамыша въезжают Дмитрий Донской с братом Владимиром «в свою отчину, в град Москву» (Пов. Тохтам., с. 204), но еще и раньше, после битвы на реке Воже, Дмитрию говорят: «И тако ти заступаше русскую землю, отчину свою» (Жит. Дм. Донск., с. 210). Да и сам Дмитрий на смертном одре признает, обращаясь к приближенным: «отчину свою с вами съблюдох» (с. 216); тут же уточняется, что именно понимает великий князь под «отчиной своей»: «под вами грады держахъ и великыа волости» (с. 216), а город дается обычно «со всѣми волостьми и со всѣми пошлинами» (с. 218), т. е. как власть и право. Великий князь всю русскую землю считает своей отчиной, потому и сыну своему Василию «далъ есть ему отчину свою — русскую землю» (с. 218). Лишь однажды в Ипатьевской летописи вместо обычного слова отчина (родовой домен) употреблено высокое книжное слово отечьствие (Ипат. лет., л. 216). Употреблено не случайно, хотя и чувствуется, что слово это новое, непривычное в произношении (в некоторых списках дается в иной форме: отчьство). В 1178 г. новгородцы приглашали князя Мстислава княжить к ним, но он не пошел: «не могу ити из отчины своей... хотя страдати от всего сердца за отчину свою», и вот, «хотя исполнити очьствие свое, си размышливая, вся во сердци своем не хотѣ ити», но потом пошел по настоянию братьи, сказавшей: иди, ведь зовут тебя с честью! Историк полагает (Робинсон, 1980, с. 234), что замена слова показывает высокий патриотизм Мстислава, презревшего узкосемейные границы «земли» — отчины своей, ведь и сам князь говорит: «то не могу никако же Русской земле забыти». Отчина — владетельный домен, отечество — Родина в целом. «Отчина» — земля и люди, владение, а вот «очьствие» — нужно исполнить как долг, как завет предков; такое же наследство, как и отчина, но только повыше рангом; не богатство, не сила, но власть имеется в виду.

Между тем через переводные тексты (и особенно из Евангелия) в составе устойчивых оборотов, известных всем, проникает в речь и новое (второе в нашем перечне) значение слова отечество — "родное место" (важно указать не на родство по крови, как было в родовом обществе, а на близость по месту рождения), ср. весьма распространенную формулу «и пришьдъ въ отьчество свое», т. е. eis tēn patrída autón. В Болгарии такое значение книжного слова отечество известно с IX в., и это понятно, поскольку на территории Болгарского царства сошлись три народа, и дифференцирующим стало различие по месту рождения, а не по племенной принадлежности (Ангелов, 1977, с. 7). У восточных славян имелся свой термин отчина, и потому пока не возникало необходимости в переосмыслении книжного слова отечество. Еще под 1175 г. летописец записывает слова Андрея Боголюбского: «Хочю създати церьковь такую.., да будеть память отечьству моему!», т. е. предкам, роду (Ипат. лет., с. 206). Потом отчасти смешивали значения, уже не понимая разницы между владением-местом и наследием-родом: Василий I «возратися въспять въ свою отчину в град Москву» (Пов. Темир., с. 240), как и брат Дмитрия Донского Владимир возвратился в «отечество его [т. е. свое], градъ Серпоховъ» (Жит. Сергия, с. 390). В высоком слоге книжной речи отечество все чаще стало замещать слово отчина: «оборонити свое отчьство» (Посл. Вассиан., с. 522), «о храбри мужествении сынове рустии! Подщитеся свое отечество, Рускую землю, от поганых сохраняти!» (Пов. Угр., с. 518), и др.