Однажды орел… - Энтон Майрер

— Гм, — неопределенно промычала Эдна Бауэре. — Он, что же, Вест-Пойнт не кончал?

— Нет, не кончал.

— Он из сержантов?

Томми посмотрела на худое лицо миссис Бауэре, в ее серо-зеленые глаза.

— Да, из сержантов. Ему присвоено офицерское звание за боевые заслуги, во Франции. Одновременно его наградили орденом Почета.

— Да, мой муж сказал, что он мустанг[65], — продолжала миссис Бауэре, словно не слыша ответа Томми. — Но я просто не поверила этому. Я сказала ему: «Хирам, ты, должно быть, ошибаешься. Дочь Джорджа Колдуэлла не вышла бы замуж за выходца из рядовых». — Неприятно свистя, она отпила еще один глоток чая. — Да, это новая армия, и удивляться здесь нечему. Теперь в армию попадают всякие. Мой муж говорит, что прежнего мастерства от современных офицеров требовать совершенно невозможно. Теперь все по-иному, и в некоторых случаях это просто ужасно… — На какой-то момент в ее глазах и на лице появилось и тут же исчезло выражение страха. — Да, — она поставила чашку на стол, — нам придется просто добиваться лучшего из того, чем мы располагаем. — Она как-то искусственно засмеялась. — Ох, уж эта новая армия!

Томми посмотрела через окно на лужайку, где играли в белый мяч двое детей. «Боже, — подумала она, — почему с визитами ходят такие подлые невежественные люди и почему они выбирают именно меня?»

— Я думаю, вы правы, мэм, — сказала она вслух, стараясь улыбаться как можно искреннее. — Однако, принимая во внимание, что я дочь военного, а Сэм участник боевых действий в Мексике в шестнадцатом году под началом генерала Першинга… надеюсь, вы согласитесь, что мы можем считать себя в некотором смысле причастными к старой армии?

Жена майора метнула на нее уничтожающий взгляд — довольно странных для ее поблекших невыразительных глаз — и снова засмеялась каким-то искусственным смехом.

— Нет, вы не можете, моя дорогая, и я не стесняюсь сказать вам об этом совершенно откровенно. Откуда вам такое пришло в голову?

— Э-э, я говорю…

— Ваш отец действительно может. Вы же двое — нет. — Миссис Бауэре подняла перед ее лицом свой длинный костлявый палец и направила его на нее, словно осадное орудие. — Вам еще многое необходимо узнать и не забывайте об этом, мисс.

Томми опустила глаза и прикусила губу. Кажется, ей предстояли значительно большие трудности, чем она полагала.

— Извините, миссис Бауэре, я, разумеется, не хотела сказать что-нибудь такое, из ряда вон выходящее, — заметила она и сама удивилась своим словам; этак она, глядишь, и выпалит еще что-нибудь некстати. Ей надо приучить себя быть сдержанной: это будет нелегко и, может быть, неприятно, но что поделаешь; если так могут другие, значит, и она сможет, надо только взять себя в руки…

Чтобы переменить тему разговора, она встала и предложила:

— Не хотите ли посмотреть наши апартаменты? Они, конечно, не роскошны, но Сэм и я очень гордимся тем, что мы сумели сделать здесь. Домик был в ужасном состоянии, когда мы приехали. Предыдущие жители, видно, были… — она подавила готовую слететь с языка колкость, ибо уже успела узнать, что семья Джэков, превратившая этот домик в свинарник, — закадычные друзья Бауэрсов — …несколько неряшливы, — закончила она. Томми провела миссис Бауэре по убогим комнатам, с гордостью показывая ей занавески, подушечки, коврики, различные поделки и отремонтированные места, новый рабочий столик и, чем она особенно гордилась, сделанный Сэмом кухонный шкафчик.

— Гм! Он что, был столяром до армии?

— Что? О нет, нет, мэм, просто он мастер на все руки.

Миссис Бауэре повернулась лицом к Томми; она имела характерную для старых дев привычку пользоваться больше своим телом, чем руками, когда она куда-нибудь двигалась, как-будто ей хотелось растолкать людей своей плоской жесткой грудью.

— Гм, — пробормотала она, надавив языком на левую щеку, — не могу понять, зачем все это нужно было делать здесь, если в конце недели вам придется уступить этот домик старшему по званию.

Томми ухватилась за спинку стула; каково было в этот момент выражение ее лица, она и не подумала.

— О нет! — отчаянно крикнула она. — Нет, они не посмеют! Жена майора засмеялась сухим каркающим смехом:

— Не посмеют! Подождите, моя девочка, и вы увидите!

— Но здесь же были развалины, настоящие развалины! Это мы сами привели все в порядок…

Эдна Бауэре уже шла своей неуклюжей походкой через гостиную к двери на крыльцо.

— Не забывайте, что это армия, дорогая. Я же сказала, вам еще многое предстоит узнать.

Томми хотела что-то ответить ей, но вовремя опомнилась и прикусила губу. У нее возникло огромное желание пнуть ногой эту костлявую мстительную женщину, изрыгающую угрозы и проклятия, — импульс, который, очевидно, отразился на ее лице, ибо в глазах миссис Бауэре появились злобные торжествующие огоньки; она снова засмеялась, круто повернулась и пошла прочь.

«Старая ведьма», — пробормотала Томми. Она вытерла выступившие на верхней губе капельки пота. В открытые окна дунул слабый ветерок, принесший с собой запах высохшего навоза и выгоревшей травы.

К тому времени когда пришел Сэм, Томми была полна дурных предчувствий и горела желанием отомстить миссис Бауэре.

— Это правда, Сэм? — спросила она. — Правда, что нас хотят выселить отсюда?

Сэм глубоко вздохнул и сел на патронный ящик, который служил и стулом, и частью стола, и скамеечкой для ног, в зависимости от того, в чем в данный момент была нужда. От длительного пребывания на солнце и ветре его лицо покраснело, глаза сузились от усталости. Он утвердительно кивнул:

— Да, она права. В пятницу приезжает капитан, он старше меня, и этот домик отдадут ему.

— О нет, не может быть…

— Я не хотел говорить тебе об этом еще пару дней… Нам придется освободить эту квартиру.

— После всего, что мы здесь сделали? Выходит, что мы старались для кого-то другого? — Внезапно ее сознание пронзила мысль: домик, в который их переведут, будет еще хуже, потому что этот предназначается для капитана, а Сэм всего лишь первый лейтенант… — О боже! — простонала она. Мысль об этом показалась ей невыносимой. — Боже мой, как это несправедливо! — Она крепко стиснула руки и часто заморгала глазами, чтобы сдержать подступившие слезы.

Сэм печально пожал плечами:

— Такова система, ничего не сделаешь.

— Отличная система, что и говорить! Ну и как же нам быть?

— Схожу к адъютанту, узнаю, что могут предложить нам. Надеюсь, у них еще что-нибудь найдется.

— Да, я хорошо представляю, что это будет. Пещера у подножия горы с большим камнем вместо стола и двумя камнями поменьше вместо стульев… — Она вскинула голову. — Послушай, Сэм, ты старше всех лейтенантов здесь, так ведь?

— Да, старше всех, кроме одного, кажется.

— Вот и хорошо, давай выселим одного из них. Сэм отрицательно покачал головой.

— Почему? — удивилась она. — Этот несчастный капитан выселяет тебя, почему же ты не можешь?

— Это его привилегия.

— Хорошо, но ведь ты можешь воспользоваться своей привилегией точно так же, как и он.

Сэм снял тропическую шляпу и натянул ее на колено. На лбу, там, где начинались волосы, от шляпы осталась незагоревшая белая полоса, придававшая его лицу смешное и даже нелепое выражение.

— Что же, по-твоему, я должен выпихнуть на улицу семью Макдоно с тремя детьми?

— А почему же можно выпихивать нас?

— Потому что мы на военной службе, и должны подчиняться приказу, вот почему.

— Ради бога, Сэм! — Его упрямство иногда доводило ее до белого каления. — Это не ответ. Назови мне пять основательных причин, которые препятствовали бы нам поступить таким образом.

— Такой путь просто не соответствует моим взглядам.

— Я помню, как однажды в Тарлетон, когда я была еще ребенком, прибыл полковник, и всем, кто был ниже его по званию, пришлось переселяться. Всем до одного…

— Да? Он, наверное, был на седьмом небе от этого.

— Какая разница, на каком небе он был; он воспользовался своей привилегией, вот и все. Ты же сам сказал, что такова система.

Сэм поднялся и встал перед ней, опустив руки вниз. От высохшего пота на его рубашке осталось несколько волнообразных полос; штанина на колене была разорвана.

— Я согласен далеко не со всеми положениями этой системы, — сказал он.

— Я была уверена в этом.

— В ней очень много неправильного. Очень. Мне приказано твердо придерживаться известных уставных положений, и я буду придерживаться их; но если мне предоставят хоть малейшую свободу действий, я буду действовать по-своему, так, как я считаю правильным. — Он посмотрел на нее, и выражение его лица сразу смягчилось. — Извини меня, дорогая. Поверь, я хорошо понимаю тебя. После всего, что ты сделала здесь… после стольких хлопот и забот… Но я не вижу никакого смысла следовать этой глупейшей системе чинопочитания, не хочу быть таким же заносчивым, как другие…