Стихотворения. Проза. Театр (сборник) - Федерико Гарсиа Лорка

Суфлер. А как изобразить ветер в лесу?

Автор. Как хотите. Песней без слов. Оставьте меня в покое. Я последний день в театре.

Актриса (в костюме Титании, входя). Лоренцо! Лоренцо! Что же ты не идешь? Я не могу без тебя играть. Я ищу тебя по подвалам, а могла бы любоваться восходом, бегать босиком но траве!

Автор (резко). Откуда эта фраза? Из какой пьесы?

Актриса. Ни из какой. Я говорю ее впервые.

Автор. Ложь. Если бы это тело было твоим, я взял бы кнут и хлестал, пока не добился бы правды.

Актриса. Лоренцо.

Автор. Если ты думаешь, что костюма Титании достаточно, чтобы я потерял голову, ты ошибаешься. Завтра ты вырядишься нищенкой, послезавтра – герцогиней, потом – змеей из сказки поэта-пустобреха!

Актриса. Я знаю одно – я люблю тебя. Возьми кнут, хлестни меня, и ты увидишь багровый след, возьми шило, воткни мне в грудь, и ты увидишь струйку крови. Ха-ха-ха! И если ты жаждешь крови – пей! И мне оставь немножко.

Автор. Фальшь!

Актриса. Конечно, фальшь. (Обнимает его.) Я стою здесь, а все-таки я там, у тебя в глазах – в каждом, маленькая и разная. Если снег боится огня, то как же твои зубы, такие холодные, терпят жар твоих губ? Фальшь! Если бы ты был конем… Когда светает, они рвутся в сумерки стойл, к кобылицам.

Автор. Оставь меня!

Актриса. Ха-ха-ха! Ты медведь. Ты мне не веришь? Ни единому слову? Так задуши меня и услышишь на своей косматой груди мои предсмертные хрипы. Раньше мне нравилась гладкая кожа. Теперь – нет. Жесткая грива, увязший в грязи пригород и пастушья кошара.

Автор. Не думай, что перемена вкусов нас сблизит. Я не разделяю твоих пристрастий. С меня довольно тебя, твоего общества, твоего непостоянства.

Актриса. А если бы я была уродливой, жалкой, такой, какие тебе нравятся – прокаженной, – ты бы меня не гнал? Нет? Ты ведь мой. Если бы мне умереть в лазарете, рядом с тобой!

Автор. Тебя не хватит и на единое слово правды!

Актриса. И никого не хватит! Зато я спою тебе самую нежную ложь. Мне тоже нравится правда, но – не насовсем. Правда уродлива. Если я стану говорить правду, меня вышвырнут из театра. Иногда посреди лирической сцены мне хочется обернуться к публике и заорать ей такое… Ха-ха-ха! Но я не могу без бриллиантов, а их у меня не будет!

Автор (в ярости). Вон отсюда! Вон!

Актриса. И все-таки – возьми кнут! Я знаю, тебе не по душе Титания. Она фея, а фей не бывает, зато леди Макбет есть.

Сдергивает белый парик – по плечам рассыпаются черные волосы. Сбрасывает белый плащ – под ним огненно-красное платье. Поднимается задник. За ним – картон, на котором нарисована сумрачная галерея, кипарисы и какие-то странные деревья.

Леди Макбет есть, и, кроме того, сейчас ты меня боишься.

Свет постепенно становится лунно-голубым.

Потому что я красива, потому что я всегда буду, потому что я по горло сыта кровью! Человечьей кровью! Три тысячи юношей умерли из-за меня, это я сожгла их – глазами! Прошло столько лет… Они были живые, а после я видела, как они бились в агонии, умирая от любви!

Автор. Откуда этот абзац? Ты актриса. Презренное существо.

Актриса. Комедиантка, которая умирает от любви к тебе, Лоренцо. И умоляет не покидать ее.

Автор (кричит). Дайте свет! И подымите занавес!

Актриса. Вот именно. Красный свет! Красный! Чтоб все видели, что руки у меня в крови! А то дали лунный свет, а мне еще надо сыграть с тобою финал.

Красный свет.

Автор (осветителям). Вы ошиблись!

Актриса. Тише! Я заставлю тебя любить. Кровь льется на землю и становится грязью. Что мне до солдатских смертей? Но если кровь прольется на гроздь гиацинта, она станет вином.

Слышны выстрелы.

Автор. Что происходит? Дайте весь свет!

Сцену пересекает Ник Боттон, в руке у него ослиная голова.

Ник Боттон. Какой ужас! Они близко! За кулисами безопасней.

Выстрелы ближе.

Вторая Зрительница (из партера). Идемте! Я боюсь – дети дома одни!

Третья Зрительница. На улицах солдаты, не пройти.

Суфлер (на сцене). Кажется, они уже здесь, в театре!

Голос. Да здравствует революция!

Актриса быстро накидывает плащ и прячет волосы под темную фетровую шляпу.

Актриса. Заприте двери!

Автор. Не запирайте! Театр для всех. Это народная школа!

Актриса. Нет! Сюда им нельзя! Они разорвут поддельные книги, разобьют королевские бокалы, стеклянную луну, разольют тайные зелья, что веками берегли в темных склянках! Они поломают дождевую машину!

Автор. Пусть все рушат!

Актриса. Любовь моя, но на сцене нельзя будет играть!

Автор (Суфлеру). Я сказал – откройте двери! Я не хочу, чтобы живая кровь лилась у картонных стен.

Суфлер. Воля ваша. Но подумайте об экономике! В театре тоже есть своя экономика!

Автор (в ярости). Что еще за экономика?

Суфлер. Экономика есть таинство, которое бессмысленно подвергать сомнению, и всякий разумный человек…

Автор. К черту экономику! Вы слышите? Слышите?

Суфлер (дрожа). Да. Дайте, пожалуйста, ваты, я заткну уши.

Автор. Это льется кровь, это ее шорох.

Актриса. Не выходи, Лоренцо! Тебя могут убить!

Автор (саркастически). А что же леди Макбет?

Актриса. Леди Макбет нечего делать там, где пулеметный прибой смывает садовые розы.

Человек в черном (входя). Вы правы. Порох убивает поэзию.

Автор. Или освобождает!

Человек в черном. Железный кулак! Месиво из непокорных мозгов – вот вам роза. Фонари, подъезды, памятники, подворотни – все обвешаем гирляндами языков, болтавших против установлений!

На сцене появляется Дровосек. У него белое лицо, на плече – вязанка хвороста, в руке – фонарь.

Дровосек. Кажется, отступают.

Человек в черном. Вот именно! В порошок их сотрем!

Автор. Кто вы?

Человек в черном. Держу театр. Железный кулак! В наши дни добро, правда и красота должны быть вооружены до зубов!

Дровосек. Хорошо сказано!

Автор. Хорошо? Ты сколько зарабатываешь?

Дровосек. Гроши. На хлеб хватает. А если я чего хочу, так это чтобы мне не мешали играть роль.

Рядились розы звездами и снегом.Ночь парусами рваными кренилась.Сверчок ли убаюкал или бурябаюкает – неважно, лишь бы снилось.

Автор. Ты кого играешь?

Дровосек. Я луна у Шекспира.

Автор. Но не всегда же!

Дровосек. Всегда. Похороните меня, а я встану.

Слышны орудийные залпы.

Суфлер (входя). Войска уже на площади. (Уходит.)

Появляется Вторая Зрительница и Второй Зритель – раньше они сидели в бельэтаже.

Вторая Зрительница. Это революция, Энрике. Революция!

Второй Зритель. Но не убьют же нас здесь!

Дровосек. Конечно, нет. Здесь безопасно. Вот только если самолеты… Но мне, в конце концов, все равно. Как сказано у меня в роли:

Нет ни крыла, ни стрелы, ни стона.Лунная осень над головою.Стихшие люди. Мертвые травы.Лишь серебро в моем перстне – живое.Ты под водою – спи беспробудно.Пусть незабудка стынет под ветром.Пусть даже кровли выкрасят кровью —Не запятнают одетого светом[4].

Какая красивая песня, а мне, наверно, больше никогда не дадут ее спеть!

Вторая Зрительница. О чем он?

Ник Боттон (входя). Я сам видел – четыре самолета!

Вторая Зрительница. Дети! Мои дети! Они одни, с ними только бонна и слуги. Я знаю – в дом ворвутся, их убьют!

Голос (с галерки). Рабочие не убивают детей!

Второй Зритель (публике). Убивают!

Автор (Второму Зрителю). Вы лжете!

Второй Зритель. В прошлую революцию у трехсот детей выкололи глаза.

Автор. Кто вам сказал? Кто изрыгнул этот бред? Отвечайте!

Зритель. Потрудитесь выбирать выражения и вести себя как подобает воспитанному человеку.

Автор. Я не умею вести себя! Я не воспитанный человек. Я смертник.

Зритель. Какая чушь!

Вторая Зрительница (испуганно жмется к мужу). Энрике! Энрике!

Второй Зритель. Я точно знаю. Мой друг, очень известный журналист, был там и сам видел. Он взял как доказательство два живых глаза, голубых, носил их в лаковой коробочке и всем показывал.

Суфлер (входя). Сейчас начнется бомбежка.