«Несвятые святые» и другие рассказы - Архимандрит (Шевкунов) Тихон

Этот мир, полный радости и света, жил по своим, совершенно особым законам. Здесь помощь Божия являлась именно тогда, когда это становилось действительно необходимым. Богатство было смешно, а смирение — прекрасно. Здесь великие праведники искренне признавали себя ниже и хуже всякого человека. Здесь самыми почитаемыми были те, кто убегал от человеческой славы. А самыми могущественными — кто от всего сердца осознал свое человеческое бессилие. Здесь сила таилась в немощных старцах, и иногда быть старым и больным было лучше, чем молодым и здоровым. Здесь юные без сожаления оставляли обычные для их сверстников удовольствия, чтобы только не покидать этот мир, без которого они уже не могли жить. Здесь смерть каждого становилась уроком для всех, а конец земной жизни — только началом.

Когда отец Рафаил был столь решительно и властно изъят из своей прежней жизни, он с радостью отдал Богу все — и обычное человеческое счастье, и радости жизни, и карьеру, и даже свою буйную волю. Но с одним он так и не смог расстаться… Да, было обстоятельство, о котором, как бы мы ни хотели, умолчать невозможно. Это звучит смехотворно, но отец Рафаил не смог преодолеть лишь одного — своей страсти к скорости! Да, да… Всего лишь это!

Но сначала придется рассказать, что, прожив в монастыре шесть лет, отец Рафаил из обители был отправлен в ссылку на глухой сельский приход. Причиной опалы вновь стал его старший брат.

К тому времени Александр был известным на весь мир диссидентом. Уже несколько лет он находился в заключении, причем значительную часть времени отбывал в карцерах. Основанием для столь суровых наказаний были донельзя дерзкие и просто немыслимые с точки зрения властей требования Александра к тюремному начальству. Арестант настаивал, чтобы ему было разрешено держать в камере Библию и предоставлено право встречи со священником для исповеди и причащения. В ответ на само собой разумеющиеся отказы тюремного руководства Александр тоже не соглашался жить по их правилам. Когда ему приказывали вставать, он садился. Когда приказывали отвечать, он упрямо молчал. Понятно, что для таких причуд требовалось завидное мужество. Из девяти лет заключения он в общей сложности два года провел на голодовках и треть срока в карцерах. (В скобках надо заметить, что Александр все-таки вышел победителем из этой битвы: он стал первым советским заключенным, которому в тюрьме официально разрешили иметь Библию и приглашать священника в камеру.)

Когда Александра судили, наместник отпускал отца Рафаила на процесс и тайно передавал деньги для его семьи. Но позже власти не на шутку приступили с требованиями удалить из монастыря брата известного диссидента.

В конечном итоге то ли наместник решил не обострять конфликт со властями, то ли отношения самого отца Гавриила и молодого иеромонаха испортились (скорее всего, и то и другое), но отца Рафаила отправили из обители на глухой деревенский приход; не было даже автобусного сообщения, и туда приходилось несколько километров добираться пешком от соседнего села. Потом его перевели в столь же далекое, но чуть более людное место, в храм святителя Митрофана в деревне Лосицы, где в церкви по воскресеньям собиралось не больше десяти человек.

Единственным имуществом кроме иконы, пары книг и монашеского облачения у отца Рафаила был магнитофон. Но зато какой! Иностранный, огромный, транзисторный. Стоил он тогда в московском комиссионном магазине целое состояние — тысячу рублей. Эту ценную вещь привезли отцу Рафаилу прямо накануне отъезда на приход — Александр из тюрьмы попросил друзей передать свой магнитофон младшему брату, чтобы поддержать его хотя бы материально.

Тут-то и сбылась давняя мечта отца Рафаила о машине. Магнитофон немедленно был продан, и отец Рафаил выторговал себе во Пскове на автомобильном рынке старенький «Запорожец». Покупка была отвратительного грязно-оранжевого цвета.

Отец Рафаил сам взялся ремонтировать эту полуразбитую колымагу. Он залез в недра «Запорожца» и выбрался на свет только через месяц. Машина получилась на самом деле уникальная. Не знаю, как он этого добился, но разгонялась она до ста пятидесяти километров. Оставалось только сменить ужасную окраску. Отец Рафаил уехал во Псков на желто-оранжевом уродце, а вернулся в деревню почти на лимузине черного правительственного цвета, с белыми занавесками на задних окнах. На вопрос, почему он выбрал именно черный цвет, отец Рафаил пояснил, что на автостанции было только две краски — черная и красная. И естественно, он выбрал черный, монашеский тон, потому что не может ездить на машине цвета коммунистического флага.

Думаю, это был единственный в СССР «Запорожец» представительского цвета. Никому больше в голову не приходило покрасить такой драндулет черной краской, да еще и навесить на задние стекла белые шторки, что тогда было признаком чиновничьих автомобилей. Как ни печально признать, но со стороны иеромонаха Рафаила все это было не чем иным, как явным и преднамеренным хулиганством.

Особенно нравилось отцу Рафаилу дразнить важных областных функционеров. Он садился на хвост черных «Волг», долго тащился позади, а потом, когда они пытались оторваться, обгонял их на своем реактивном «Запорожце» и молниеносно уходил вперед. А уж если это была «Волга» псковского уполномоченного по делам религий Юдина, день считался прожитым не напрасно.

Приходской дом в Лосицах и его обитатели

Приходской дом отца Рафаила в деревне Лосицы представлял собой самую простую деревенскую избу в одну комнату. Но в остальном здесь все было необычно.

На печи жил бесноватый Илья Данилович — могучий старик, который и на землю-то спускался нечасто. Никогда — ни до, ни после — я не встречал никого, подобного Илье Даниловичу: когда он начинал рассказывать (не имело значения — о давно ли минувших годах или о недавних событиях), слушатели невольно замирали, понимая, что столкнулись с чем-то совершенно уникальным. Илья Данилович обладал поистине эпическим складом ума. Наверное, за всю мировую историю так излагали только Гомер, Толстой и бесноватый Илья Данилович.

Память его была невероятна. Вспоминая, скажем, какой-нибудь случай из собственного военного прошлого, он перечислял имена офицеров и солдат, их звания, годы рождения и гибели, имена жен и невест, названия их родных городов и сел. А оружие, которым они сражались, будь то трехлинейка или гаубица, Илья Данилович описывал не менее завораживающе, чем был воспет щит Ахилла в «Илиаде».

К вере Илья Данилович пришел особым образом, и именно благодаря беснованию. Потому что, как говорил отец Рафаил, без беснования Илья Данилович — красавец и богатырь, ничего в этом мире не боявшийся и живший по одному закону плоти, — к Богу вовек бы не пришел. А требования плоти, по рассказам самого Ильи Даниловича, у него бывали такой силы, что, не говоря уже о любовных похождениях, однажды, в сорок первом, ночью, на передовой, он до того оголодал, что не выдержал и как сомнамбула пошел на запах тушенки к вражеским окопам. Немцы сначала всполошились, но стрелять не стали. Решили подождать, пока этот русский ввалится к ним в окоп. А когда разобрались, зачем он явился, дали ему каши с тушенкой. Так что Илья не только сам наелся, но и набил кашей каску и карманы для голодных товарищей.

Вернувшись с фронта, бравый солдат, не откладывая дела в долгий ящик, выбрал себе самую красивую невесту. Но очень скоро выяснилось, что характер у молодой жены, а особенно у ее мамаши, — на редкость скверный. Илья затосковал, но разводиться в те годы, да еще в рабочем поселке, было не принято. Утешение, конечно же, быстро нашлось. Илья работал водителем на дальних рейсах и, рассказывая свою историю, покаянно поведал мне, что не только в родном поселке, но и в каждом городе на постоянных маршрутах у него были «любовные подружки». Жена быстро узнала об этом. Однако ни скандалы, ни уговоры, ни профкомы, ни товарищеские суды на Илью не действовали. Тогда оскорбленная супруга решилась на крайний шаг. Она нашла ворожею, и та, как говорят в народе, «сделала» Илье «на смерть».