Кровавый век - Мирослав Попович

Жутко становится от того трагического ощущения обреченности, которым веет от признаний Винниченко. Всё – и государственность включительно – заранее приносилось в жертву будущему вызреванию национального самосознания. Возможно, здесь ощутима некоторая его личностная театральность и авантюрность, – но, читая более поздние спокойные выводы Шаповала о неизбежности поражения Украинской Народной Республики (УНР) в результате того же отсутствия кадров национального происхождения, убеждаешься, что по-разному эта обреченность воспринималась по крайней мере многими вождями «украинской революции».

В. К. Винниченко

Статистика позволила Никите Шаповалу сделать следующие выводы: «…на Украине везде одно явление: украинцы более 92 % хлеборобы, 4–5 % рабочих, последнее приходится на ремесленников, мелких лавочников и мелкую чиновничью интеллигенцию… Земледелие ведут украинцы, а промысел, торговля, наука и культура и публичная администрация в руках не украинских. Мы знаем, что украинцы в промышленности являются рабочими, а капиталисты являются русскими, евреями, поляками и другими… Наука, искусство у украинцев в зародыше, а город как ячейка культуры не украинский: на Вел. Украине он имеет русский характер, в Галичине – польский, на Прикарпатье – венгерский, на Буковине – румынский. Как особенное дополнение – рядом с государственной нацией стоят евреи, которые ведут промысел и торговлю и поддерживают культуру государственной нации».[209]

Расчеты Шаповала опираются на статистические данные, собранные львовским учеником Грушевского, историком (не статистиком) Мироном Кордубой и напечатанные в 1917 г. в его книге «Территория и население Украины». Подсчеты Кордубы очень сомнительны. Тогдашняя российская официальная статистика не оперировала понятиями «русский» и «украинец». В определенных случаях статистика учитывала «родной язык», но поскольку украинского образования в России не существовало и языком образованных кругов, языком города в империи был русский, то, вполне естественно, носителями украинского языка являлись в первую очередь крестьяне.

В любом случае статистика, используемая Шаповалом, полностью игнорировала русскоязычное украинство, украинцев, воспитанных в общеимперской культуре на ее койне, – русским языком.

Как вспоминает Е. Чикаленко, в свое время среди деятелей киевского украинского общества в семейном быту по-украински говорили только семьи Драгоманова и его сестры (матери Леси Украинки), Волковых (Вовков), Вовков-Захаржевских, Лысенко и Старицких.

Это вполне естественно для политических установок Никиты Шаповала, для которого «быть украинцем» значило даже больше, чем «разговаривать на украинском языке», – настоящим украинцем для него был лишь «сознательный украинец».

Определенная таким образом украинскими национальными социалистами политическая и социальная база «сознательного украинства» заведомо не могла обеспечить потребность нового государства в квалифицированных людях.

Центральная Рада сформировалась как представитель интересов этнических украинцев. Это не значит, что она ставила в качестве цели – хотя бы поначалу – образовательную и культурную работу по сплочению украинского этноса. Налаживанием украиноязычного образования более плодотворно занималось соответствующее министерство Временного правительства и лично попечитель Киевского учебного округа, то есть Н. П. Василенко, а после его переезда в Петроград – его помощник В. П. Науменко, многолетний редактор «Киевской старины».

Свою позицию в образовательной политике Н. П. Василенко сформулировал таким способом: «По моему мнению, украинские школы следует учреждать по мере того, как будут назревать потребности, не задевая уже существующие русские школы, поскольку российская культура настолько сильна на Украине и потребность в учебе настолько понятна, что в данное время такая искусственная украинизация была бы в значительной мере культурным насилием».[210] Позиция национальных социалистов была существенно радикальнее; в конечном итоге, образование и культура тогда их интересовали меньше.

Неблагосклонный к Центральной Раде Н. М. Могилянский позже писал о ее политике так: «Чрезвычайно типично, что с необычной скоростью отстранены были от дел наиболее уважаемые и заслуженные деятели украинской идеи, такие как, например, ее ветеран, глубоко всеми уважаемый педагог, ученый и литературный деятель В. П. Науменко, назначенный Временным правительством попечителем киевского учебного округа. Другой уважаемый украинец, Н. П. Василенко, был в это время товарищем министра народного образования при министерстве акад. С. Ф. Ольденбурга».[211] Можно упомянуть еще и имя другого товарища (заместителя) министра образования В. И. Вернадского, который при гетмане вместе с Василенко создавал в Украине Академию наук, украинский университет и национальную библиотеку; или имя Б. А. Кистяковского, который вместе с Науменко пытался основать партию, а затем отошел от политики, приняв участие в организации Академии наук. Из признанной интеллектуальной украинской элиты разве что только знаменитый экономист М. Туган-Барановский вошел в правительство Центральной Рады.

Такое отношение национальных социалистов и национал-демократов к элитарным кругам Украины можно объяснить: в большинстве своем эти последние, включая цитируемого Н. Могилянского, поддерживали либеральную демократию империи, в первую очередь конституционно-демократическую партию, руководство которой обнаруживало полное непонимание национальных стремлений Украины к суверенитету в хотя бы самой скромной форме. Для лидеров Центральной Рады украинские деятели кадетского круга были «пророссийскими украинцами», «малороссами».

Позже, во времена Скоропадского, Вернадский вел переговоры с Грушевским по поводу организации Украинской Академии наук, и Грушевский категорически не согласился с планами создания национального научного центра на основе объединения естественников, математиков и инженеров с гуманитариями. Он убеждал Вернадского, что поскольку деятели «позитивных наук» имеют российское образование, то такое учреждение окажется сразу пророссийским, и настаивал на своем старом плане организации украинской Академии наук на базе общественных научных национальных обществ типа НОШ. Аналогично политиками Центральной Рады строились государственные структуры во всех сферах, включая военную.

Подавляющее большинство Центральной Рады не обязательно происходило из села. Само по себе социальное происхождение так же мало значит, как и национальное.

Преднамеренная демонстрация собственной «селянскости» и «народности» – это совсем не неосознанное проявление глубоко укорененных черт крестьянской бытовой культуры и предопределенных воспитанием крестьянских политических ориентаций. Демонстративная «селянскость» определенного типа интеллигентов угрожающе приближалась к демонстративному плебейству, которое несло в себе политическую опасность.

Какими бы ни были нищими и унизительными условия тогдашнего села, из него выходили уже в то время представители высокой культурной и политической элиты. Для определенной категории политиков той поры их «селянскость», настоящая или притворная, была скорее позицией и позой, которая в личном плане должна была лишить их комплексов неполноценности, а в общественном – получить политический капитал: мотивы уже зависели от «честности с собой».

Центральной Раде удалось – невзирая на нехватку кадров из «сознательного украинства» – овладеть чрезвычайно сложной ситуацией в Украине и превратиться из национально-культурного объединения в политическую силу с государственными функциями.

Основная задача Центральной Рады – превращение этнокультурного и этнополитического центра в государственно-территориальный – требовала в первую очередь согласования с другими национальными группами, поскольку территориальные выборы провести было невозможно. Эту задачу Центральная Рада решала очень успешно. С осени она выступала уже не только как представитель украинского этноса, а как автономная общенациональная власть на украинской этнической территории (хотя и на очень ограниченной территории и с очень ограниченными полномочиями).

Источником острого конфликта Центральной Рады с общероссийскими партиями оставалось то, что они – в отличие от польских и еврейских – не желали признавать себя партиями национального меньшинства. Единственной общегосударственной политической партией, которая к Октябрьскому перевороту поддерживала Центральную Раду во всех ее самостийных акциях вплоть до государственного отделения, были большевики. От них национальные социалисты тоже требовали признания себя русской национальной партией, на что те, как и кадеты, эсеры или меньшевики, обычно не соглашались. И действительно, украинские большевики еще меньше, чем украинские кадеты, представляли на деле российское национальное меньшинство; они находились в другом, наднациональном («интернациональном») политическом пространстве, и альтернатива «украинский – неукраинский» к ним не подходила.