Большая нефть - Елена Толстая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он наскочил на Бурова, делая плаксивое лицо.
— Шутки шутишь? Обижать меня вздумал? Где еще? Еще должно быть!
Буров не ответил. Лихорадочно обдумывал ситуацию. Бандиты явились с очевидным намерением забрать из сейфа зарплату нефтяников. А это действительно большие деньги, даже и без учета премиальных. Но зарплату задержали, привезут только через два дня. Рановато нагрянули соколы.
— Больше нет, — выговорил наконец Буров. — Забирайте что есть и катитесь отсюдова.
— А ты, начальник, посиди пока спокойно, — сказал, сверкая дыркой между передними зубами, один из бандитов. — Не беги сразу к телефончику-то. Не звони никуда. Мы и проводочек тебе на всякий случай отрежем. Чтобы от соблазна уберечь. Понял?! — прокричал он вдруг и, не сводя с Бурова глаз, чикнул ножиком по телефонному кабелю. — Так-то верней, правда?
Второй уже выгреб деньги из настежь раскрытого сейфа.
— Уходим, пошли, — просипел он.
Двое скрылись, как не бывало их в кабинете.
Бухгалтер Михман обвис на стуле, лицо его посинело. Буров хмуро посмотрел на Михмана. У него и самого неприятно, пугающе стрельнуло под мышкой, потянуло левую руку, а потом, на короткое мгновение, весь левый бок скрутило страшной болью — аж в глазах темно стало. Наконец Буров нашел в себе силы, добрался до пузырька с корвалолом, накапал в стакан — сперва себе, потом и Михману.
— Так, — сказал Буров, — что будем делать? Срочно звонить. И думаю, звонить сразу в Москву.
Михман вяло махнул рукой и спросил тихим голосом:
— Можно я домой пойду? Мне нехорошо что-то…
* * *К следственной группе, ведущей расследование, присоединились товарищи из Москвы. Прилетел полковник Касатонов. Он был очень озабочен происходившим и не считал возможным скрывать это. Больше всего вызывал беспокойство тот факт, что преступники знали о дне, когда в управление привезут зарплату. Знали и рассчитывали взять все деньги.
Полковник Касатонов лично допрашивал Бурова. Первые пятнадцать минут Григорий Александрович не вполне понимал, куда клонит собеседник. Хмурое, даже угрюмое выражение его лица приписывал одному: серьезности ситуации. В городе открыто и нагло действует уголовный элемент. Несколько раз, по просьбе Касатонова и второго товарища, по ходу допроса молча делавшего заметки у себя в блокноте, Буров пересказывал случившееся. Никаких новых подробностей он вспомнить не мог. Описывал внешность грабителей, их манеру разговора.
— Они твердо настаивали на том, что денег должно быть больше? — снова и снова спрашивал Касатонов. — Вы уверены в этом?
— Абсолютно. — Буров кивнул.
— Вам это не показалось странным?
— Нет. — Впервые за время допроса Григорий Александрович насторожился. — Почему бы это? Преступники, очевидно, полагали, что здесь, на буровых, люди гребут деньги лопатой. Надеялись взять большую кубышку. Ну и просчитались. Естественно, они были разочарованы, требовали еще и еще…
— А вы? — спросил Касатонов.
— Что — я? — Буров пожал плечами. — В любом случае я не мог бы дать больше, чем уже имелось. Знаете, товарищ Касатонов, — прибавил он, — жалею теперь, что не оказал им сопротивления. Надо было. Но, — он понизил голос, — прихватило сердце. Гоняться за негодяями и драться с ними — это здоровье нужно. Впервые в жизни почувствовал возраст. Как будто к земле меня гнет.
Касатонов никак не отреагировал на этот порыв откровенности. Он переглянулся со своим товарищем, который бесстрастно опять черкнул у себя в блокноте, и произнес:
— С ваших слов получается так. О том, что со дня на день должны выдать зарплату, знали двое.
— Да. Я и бухгалтер Михман, — устало подтвердил Буров.
— Когда вы узнали о том, что сроки выдачи заработной платы переносятся на два дня?
— Часа за два до нападения. Может, за три, — сказал Буров.
— А ведь нехорошая картинка вырисовывается, Григорий Александрович, — вдруг произнес Касатонов. — Нами установлено, что Михман выходил из управления в течение этого времени. Теоретически он мог предупредить сообщников. Если, конечно, предположить, что в сговоре с преступниками был именно Михман. Однако преступники не были предупреждены, они знали первое — что зарплата будет, и не знали второго — что ее не будет. Следовательно, Михман не состоял с ними в заговоре. Остается единственный человек, который все знал, но не мог никого предупредить, поскольку находился на совещании и из здания управления за указанный период не выходил. Это вы, Григорий Александрович.
Буров онемел. Сердечная боль, которую удалось заглушить корвалолом, вдруг снова напомнила о себе резким уколом. Буров побледнел, скривил рот.
— По-вашему, — с трудом проговорил он, — это я был заодно с налетчиками? И только совещание помешало мне предупредить их, заставить перенести грабеж? Вы что, товарищи, ошалели?..
Касатонов молча смотрел на него. В глазах полковника застыло сожаление.
Второй следователь поднял взгляд от своих записей.
— Пожалуйста, никуда не уезжайте из Междуреченска. Лучше вообще не выходите из дома. Я не помещаю вас под домашний арест, но… лучше будет, чтобы вы всегда оставались дома.
— Какое «дома»? — Буров побагровел, начал вставать со стула, но сердце сердито бухнуло в груди и заставило его опуститься на место. — Какое «дома»? Вы точно рехнулись! У меня — работа, производство, куча неотложных моментов!..
— Товарищ Буров, — ледяным тоном произнес следователь, — вы временно отстранены от занимаемой должности. До выяснения всех обстоятельств дела.
* * *Тертый, конечно, отошел от дел (как было объявлено при освобождении) и решил пожить на покое в родимом Междуреченске. Вернуться, так сказать, в гнездо, откуда выпорхнул энное количество лет назад. Поселился временно у дяди Васи, на «обогретом месте», а пока что подыскивал себе квартиру. Точнее, Тертый сидел у дяди Васи, играл с ним в карты на интерес (его смешило глядеть, как в ужасе обмирал дядя Вася, в очередной раз проигрывая), пил чаи, почти ничего не ел, кроме баранок, и ждал. Поисками подходящей квартиры, лучше с хорошей хозяйкой, занимался Дрын. Вечером Дрын являлся с докладом. Тертый внимательно слушал, усмехался чему-то про себя.
Известие о том, что какие-то гастролеры взяли у буровиков кассу, заставило Тертого подпрыгнуть.
— Сколько? — только и сумел он вымолвить.
— Я там не был, деньги не пересчитывал, но на базаре говорят — свыше пятидесяти кусков, — сообщил Дрын. — Зарплату ж привезли. Вот они всю зарплату-то, на все управление, и хапнули.
— Как взяли? — быстро спросил Тертый и обмакнул баранку в блюдце с налитым чаем.
— Вошли с пистолетами и взяли.
— Сколько?
— Двое их было.
Тертый долго молчал, жевал губами. В его собственном городе! Приехали и взяли пятьдесят кусков у него, у Тертого, под самым носом! И его же, Тертого, теперь трясти начнут.
— Вот что, Дрын, — медленно изрек Тертый, — надо бы этих гастролеров найти раньше, чем менты. Привел бы ты их сюда, а? Я бы потолковал с ними по душам. Порасспрашивай там, на рынке, что да как. Может, кто их в лицо видел, может, видели, куда они пошли или где залегли… А, Дрын? Я тебя прошу.
Когда Тертый говорил вот таким сладким голосом, как бы умоляя, «прошу», лучше сразу срываться с места и бежать очень-очень быстро, теряя на ходу и шапку и ботинки. Потому что тихое «прошу» Тертого пострашнее любых приказов.
* * *Гастролеры были московские — Спивак и Донадзе. В Междуреченске они задерживаться не собирались. Думали, провернуть дело с кассой и уйти, но неожиданно угодили в переплет.
— Кто ж знал, что Тертого уже выпустили, — оправдывался Спивак.
Донадзе, роковой красавец с темным, «порочным» взором, злился молча. Они должны были знать. Не потрудились выяснить обстоятельства. Теперь наследили на чужой территории. Но это бы ладно!.. Сегодня, закупаясь на рынке, Спивак собственными ушами слышал разговоры. Толковали о страшных деньгах, которые были якобы захвачены в бухгалтерии управления. Не то пятьдесят, не то все сто тысяч рублей!.. И Тертому уж наверняка донесли.
— Он же от дел отошел, — оправдывался Спивак. — Он ведь сам говорил, что завяжет. Хочет, мол, спокойной старости.
Донадзе сгреб его за шиворот.
— Спокойная старость? — прошипел он. — За сто тысяч? Когда речь о таких деньгах, спокойная старость немного откладывается!..
Спивак и сам это знал. Теперь за ними будут охотиться и менты, и блатные. Менты хоть знают, какова была похищенная сумма. А блатные шкуру спустят, требуя выдать миллионы…
ИЗ ДНЕВНИКА ЖУРНАЛИСТА ДЕНИСА РОГОВАПрошло много лет с тех пор, как я бывал здесь в последний раз. Точнее — в первый раз. В первый! И уж точно не в последний.
Тогда наш замдекана спросил еще, не боюсь ли я, что Север не отпустит. Я удивился. Что значит «не отпустит»? Разве он начальник или жена, чтобы «не отпускать»? Север ли, Сибирь ли — это всего лишь территория. Наша советская земля. И я, свободный человек, могу приехать, могу уехать по собственной воле.