Покинутая царская семья. Царское Село – Тобольск – Екатеринбург. 1917—1918 - Сергей Владимирович Марков

их величествам 50 000 рублей, из коих часть была из личных его денег и денег его жены, а другая была передана ему Анной Вырубовой. Кроме этого, некоторые тобольские купцы материально помогали их величествам. Население относилось к нужде их величеств крайне отзывчиво и помогало, как могло, продуктами.

Епископ Гермоген и монастыри тоже посильно приходили на помощь заключенным, стараясь, как можно, облегчить и осветить жизнь несчастным страдальцам.

Самым возмутительным было отношение большей части прислуги, деморализовавшейся окончательно, не считающейся со всей тяжестью обстановки и требовавшей аккуратной уплаты жалованья, вечно недовольной пищей, пьянствующей и не гнушавшейся даже воровством. Так, были случаи кражи белья у великих княжон и наследника. Особенно поразил меня Борис Николаевич своим рассказом о «доблестях» пресловутого дядьки наследника Деревенько, в свое время не пожелавшего ехать в изгнание с их величествами и оставшегося в Царском Селе.

Теперь в Тобольске, при разборе вещей, был случайно найден его сундук. Когда его вскрыли, он оказался переполненным вещами наследника, как то: верхним платьем, бельем, ботинками, которые тот, видимо, в течение многих лет выкрадывал из гардероба наследника.

Я ушам своим не верил, когда услышал про все это от Соловьева, и мне невольно вспомнилось одно солнечное прекрасное утро, года за два до войны, дом моей матери, открывающаяся дверь кабинета моего отчима и выходящая из него коренастая, здоровая фигура в матросской форме с глазами, полными слез, которые он вытирал рукавом своей белоснежной рубашки. Это был матрос Деревенько, которому их величества доверили ухаживать за своим царственным сыном. Мой отчим, безгранично преданный их величествам, вызвал Деревенько к себе и в часовой беседе со свойственной ему прямотой и благородством наставлял этого счастливца-матроса о его обязанностях к царственному воспитаннику. Деревенько плакал и клялся моему отчиму служить их величествам до конца дней своих. Теперь я слушал про результат его клятв. Как больно стало у меня на душе после этого!

Очень повредило их величествам неожиданное выступление во время рождественских праздников в Благовещенской церкви отца Васильева. Его арестовали, но вскоре выпустили, и для него из этого большой беды не вышло, говорил мне Борис Николаевич, нервно прохаживаясь по комнате, но их величествам он, безусловно, повредил так же, как напортила много своим легкомыслием М.С. Хитрово в августе. Их перестали пускать в церковь, стали относиться подозрительно… В комитете и Совдепе пошли толки… Совдеп ведь голову задрал после Октябрьского переворота, а в комитете Матвеев и приехавшие на смену уехавшим домой старым солдатам распущенные солдаты более молодых сроков стали видеть в этом необдуманном выступлении какую-то скрытую контрреволюцию! Вообще, теперь положение стало много хуже, в этом я убедился в последний мой приезд!

Оказывается, после этого печального случая отцу Васильеву ограничили доступ в дом. Он общался с заключенными большей частью через одного из служащих, а именно через Кирпичникова, которого я ошибочно принял за Волкова. Об этом последнем Борис Николаевич отозвался как о преданном человеке, который был одним из низших членов придворной челяди. Он делал много одолжений их величествам и, что самое главное, умудрялся прекрасно ладить как с отрядным комитетом, так и со всей охраной.

– Отец Алексей, видимо, хочет играть первенствующую роль «спасителя и благодетеля» их величеств. Бог с ним, пускай делает что хочет, но только не мешает… Его связь с домом мне не нужна. Я и без его помощи имею связь с их величествами, – закончил свой рассказ об отце Васильеве Соловьев.

Несмотря на то что охрана их величеств, благодаря приезду новых солдат, потерпела существенные изменения, Борис Николаевич сообщил мне, что среди них наберется 30 человек, на которых можно вполне положиться и быть уверенными, что они окажут свое содействие при освобождении царской семьи из заключения. После ознакомления меня с создавшейся обстановкой Соловьев перешел к теоретическому изложению плана возможного спасения заключенных.

Обсудив все с Соловьевым, мы могли констатировать следующее: до сего дня никаких реальных шагов для спасения царской семьи организациями, находящимися в России, предпринято не было. По всем имеющимся у Соловьева данным, никакой концентрации верных их величествам людей в районе Тобольска не наблюдалось. Наиболее реальную помощь в смысле облегчения жизни их величеств путем присылки необходимых вещей и облегчения бесконтрольного сообщения в внешним миром оказала их величествам Анна Вырубова. Связь между Тобольском и Петербургом она поддерживала как через Соловьева, так и через несколько других лиц. Лично ему, Соловьеву, удалось на месте сделать до сего времени следующее:

1) Твердо установить тайную связь с заключенными.

2) Образовать в Тобольске и в ближайшем к нему районе группу верных людей.

3) По всей линии от Тобольска до Тюмени на расстоянии, равном приблизительно перегонам ямщиков, установить ряд определенных пунктов с верными и надежными людьми, через которых пересылается корреспонденция и мелкие вещи из Тобольска до Тюмени.

4) Удалось установить после больших трудов постоянный и верный контроль над почтово-телеграфными сообщениями как отряда охраны, так и Совдепа. Кроме того, и Тюменская почтово-телеграфная станция была у него под наблюдением, так что даже шифрованные телеграммы Тюменского Совета не были для него тайной.

5) Наконец, шла посильная материальная помощь Бориса Николаевича.

Таким образом экономились лишние поездки самого Соловьева и других лиц по длинному и дорогому перегону Тюмень – Тобольск. С радостью согласившись помочь Анне Вырубовой в установлении связи между ней и императорской семьей, Соловьев сразу понял, что, кроме частичного облегчения участи их величеств, ввиду недостатка у Анны Вырубовой средств, ему ничего не удастся больше сделать.

Моими рассказами о положении Петербургской организации, возглавляемой Марковым-вторым, и о ее безденежье Соловьев был поражен. Когда же я рассказал ему, что тот требовал денег у Анны Вырубовой, открыто говоря ей, что денег организация не имеет, он мне вполне резонно ответил:

– Я этого никак понять не могу. Это выше моего понимания… Из ваших слов следует, что организация зародилась чуть ли не с мая месяца прошлого года, то есть почти год без малого, и за этот промежуток времени Марков-второй не мог собрать достаточных средств и сумел, по вашим словам, выслать в эти места только одного Седова! Какое же он имел право бросать обвинения Анне Вырубовой в ее ничегонеделании в этом направлении? Я могу удостоверить, что она сделала все, что было в ее силах и возможности!

На это я ответил Борису Николаевичу, что нисколько не сомневаюсь, что Анна Вырубова отдала последнее горячо ею любимым их величествам и что, откровенно говоря, мне самому не особенно понятно, как Марков не смог до сего дня обеспечить организацию необходимыми деньгами, принимая во внимание, что в его