Железная маска (сборник) - Теофиль Готье

– Вы окончательно заинтриговали меня, – заметил де Валломбрез. – Говорите же скорее, что это за неотложное дело?

– Полагаю, герцог, что вы могли запамятовать некоторые обстоятельства вчерашнего вечера, – взялся пояснять маркиз. – И в самом деле, такие ничтожные детали не достойны того, чтобы быть запечатленными в вашей памяти. Поэтому, с вашего позволения, я кое-что напомню. В уборной для актрис вы почтили своим вниманием одну молодую особу, играющую простушек. Если не ошибаюсь, ее зовут Изабелла. Позволив себе милую шалость, которую я, со своей стороны, не могу счесть предосудительной, вы вознамерились приклеить ей на грудь мушку. Однако это намерение весьма задело одного из актеров – капитана Фракасса, и он имел неосторожность удержать вашу руку.

– Вы точны, как лучший историограф, маркиз! – перебил де Валломбрез. – Все именно так и происходило. Но позвольте дополнить ваш рассказ: я посулил этому наглому негодяю основательную порку, самое подходящее наказание для проходимцев такого звания, забывающих о своем месте.

– Нет особой беды в том, чтобы проучить таким манером глупого фигляра или зарвавшегося писаку, – невозмутимо кивнул маркиз, – эти прохвосты не стоят даже тех палок, которые ломают об их спины. Но тут дело несколько иное. Под именем капитана Фракасса, изрядно потрепавшего ваших молодцов, скрывается барон де Сигоньяк – дворянин, единственный наследник одного из самых славных гасконских родов.

– Какого же дьявола он оказался в труппе комедиантов? – теребя кисти пояса, осведомился молодой герцог. – Откуда мне было знать, что под шутовским нарядом и маской с багровым носом прячется потомок Сигоньяков?

– На первый ваш вопрос я отвечу немедленно, – сказал маркиз. – Пусть это останется между нами, но барон безумно увлекся Изабеллой. А поскольку у него не было возможности оставить девушку в своем замке, он, чтобы не разлучаться с объектом своей страсти, сам вступил в труппу. Думаю, вы бы одобрили подобную романтическую затею, ведь дама его сердца затронула и ваше воображение!

– Предположим. Но согласитесь, маркиз: я не имел ни малейшего понятия об этой любовной интриге, а поступок капитана Фракасса был невероятно дерзок…

– Разумеется – если мы говорим о комедианте, – подхватил де Брюйер. – Но со стороны дворянина, приревновавшего возлюбленную, он выглядит совершенно естественным и справедливым. Ввиду этого капитан Фракасс сбрасывает маску и уже в качестве барона де Сигоньяка при моем посредничестве передает вам формальный вызов, требуя удовлетворения за причиненную ему обиду.

– Но кто мне подтвердит, – вспыхнул де Валломбрез, – что этот так называемый Сигоньяк, играющий комических фанфаронов, не интриган низкого происхождения, воспользовавшийся благородным именем, чтобы получить почетный удар моей шпаги по своему картонному мечу, облепленному мишурой?

– Видите ли, герцог, я не стал бы служить свидетелем и секундантом человеку худородному, – с достоинством ответил маркиз. – Я хорошо знаю барона де Сигоньяка – его замок расположен всего в нескольких лье от моих владений – и могу головой ручаться, что он является носителем баронского титула. Если же и это вас не убеждает, я готов предъявить документы, в подлинности которых нет ни малейших сомнений. Мой лакей со всем необходимым ожидает в приемной.

– Полагаю, в этом нет необходимости, – возразил де Валломбрез. Вполне достаточно вашего слова. Я принимаю вызов. Шевалье де Видаленк, мой верный друг, послужит мне секундантом. Благоволите обсудить с ним условия. Я согласен на любое оружие, но был бы не прочь убедиться, что барон де Сигоньяк так же ловко отражает удары шпаги, как капитан Фракасс – удары дубинок. Прелестная же Изабелла, как во времена рыцарских турниров, увенчает победителя лавровым венком. А сейчас позвольте мне удалиться. Господин де Видаленк, занимающий покои в моем особняке, сейчас спустится, и вы договоритесь с ним о месте, времени и оружии. Прощайте!

С этими словами герцог отвесил маркизу де Брюйеру изысканно учтивый поклон и, приподняв тяжелую портьеру, скрылся за ней.

Спустя несколько минут появился шевалье де Видаленк, чтобы вместе с маркизом обсудить условия поединка. В качестве оружия была выбрана шпага – благородное оружие дворянина, а сама дуэль была назначена на завтра, поскольку Сигоньяк опасался в случае ранения или гибели сорвать представление, на которое готов был явиться чуть ли не весь город. Местом должна была послужить лужайка за городской стеной Пуатье, издавна облюбованная местными дуэлянтами по причине закрытости от посторонних глаз и удобного местоположения…

Маркиз де Брюйер вернулся в гостиницу «Герб Франции» и отдал Сигоньяку полный отчет об утреннем визите к герцогу. Барон горячо поблагодарил его, ибо все еще не мог отделаться от воспоминаний о непристойных взглядах де Валломбреза, устремленных на Изабеллу.

Уже с раннего утра городской глашатай обходил улицы Путье, изо всей силы колотя в огромный барабан. Как только вокруг него собиралась стайка любопытных, он возвещал о предстоящем представлении, которое должно начаться сегодня в три часа пополудни. У этого дюжего молодца была луженая глотка, привычная к обнародованию королевских указов, но сейчас голос его, высокопарно провозглашавший названия пьес и прозвища актеров, звучал с особой торжественностью и мощью. От его раскатов позвякивали стекла в окнах и откликались в тон стаканы в буфетах. При каждом слове он выпячивал подбородок и таращил глаза, что придавало ему сходство с машинкой для колки грецких орехов.

Глазам обывателей также была предоставлена пища. Те, кто был туговат на ухо, могли прочитать огромные афиши, вывешенные на главных перекрестках, на стенах зала для игры в мяч и на воротах «Герба Франции». Рукой Скапена, причем черными и красными буквами вперемежку, там были обозначены пьесы, которые будут представлены почтенной публике: «Лигдамон и Лидий» и «Родомонтада капитана Фракасса».

У дверей зала стоял позаимствованный в гостинице лакей, наряженный замызганную желто-зеленую ливрею и шляпу с пером такой длины, что им можно было сметать паутину с потолков, он изображал театрального капельдинера. На его широкой перевязи болталась картонная шпага, а с помощью бутафорской алебарды он осаживал толпу напирающих зрителей, отгоняя тех, кто не желал раскошелиться и уплатить за место в зале. Напрасно писари из городской канцелярии, школяры, пажи и слуги пытались проникнуть в храм искусств нечестным путем, нырнув под алебарду. Бдительный страж тут же пинком сапога отшвыривал их на середину мостовой, причем иные из них умудрялись угодить в сточную канаву, чем доставляли неописуемое удовольствие прочей публике, хохотавшей до слез над перемазанными в грязи неудачниками.