Железная маска (сборник) - Теофиль Готье

– Изабелла вполне его заслуживает, – подхватила Зербина. – Ни как женщина, ни как актриса я не смогу сказать о ней ни одного худого слова.

– Я остановил герцога, удержав его руку, и он выплеснул гнев, осыпав меня угрозами и оскорблениями. Поскольку в тот момент я был в маске капитана Фракасса, то отнесся к этому с насмешливым хладнокровием, – продолжал Сигоньяк. – Тогда герцог пригрозил, что велит своим лакеям избить меня палками. И действительно, всего час назад, когда я шел с друзьями по темной улочке, возвращаясь в «Герб Франции», на меня накинулись четверо негодяев. При мне была потешная театральная рапира, но ею я как следует отделал двоих, а с остальными расправились Тиран и Скапен. Герцог, по-видимому, вообразил, что его противник – ничтожный и бесправный комедиант. Однако я дворянин, и, несмотря на то, что вынужден скрываться под личиной комедианта, не могу оставить подобные поступки безнаказанными. Вам, маркиз, хорошо известно, кто я такой, и я благодарю вас за то, что вы с уважением отнеслись к моей тайне. Вы также знаете, кем были мои предки, и можете засвидетельствовать, что род де Сигоньяков уже тысячу лет известен своим благородством, чистотой и верностью королям Франции и Наварры!

– Барон, – проговорил маркиз, впервые назвав гостя его подлинным титулом, – я готов перед кем угодно поручиться в этом честью. Ваш предок Паламед де Сигоньяк явил чудеса доблести в Первом крестовом походе, прибыв на Святую землю на судне с сотней латников, снаряженном им на собственные средства. Многие из тех, кто в наши дни кичится своей знатностью, в ту пору были счастливы держать его стремя в качестве оруженосцев. Ваш прадед был близким другом моего предка Гуго де Брюйера и его братом по оружию!

При этих словах Сигоньяк горделиво выпрямился, словно в его груди встрепенулась душа воинственных предков. Зербина была поражена: в лице барона произошла удивительная перемена: оно словно осветилось изнутри пламенем давних битв.

«О, эти дворяне! – проворчала про себя Субретка. – Вечно у них такой вид, будто они появились на свет из бедра самого Юпитера! Достаточно неловкого словечка, чтобы их гордость встала на дыбы: терпеть обиды, подобно людям простого звания, им невмоготу… И все же, если бы барон хоть однажды взглянул на меня такими глазами, я бы не раздумывая изменила маркизу. В этом юнце горит настоящий огонь…»

– Что ж, – продолжал Сигоньяк, – я рад, маркиз, что вы такого мнения о моих предках. В таком случае, могу ли я надеяться, что вы не откажетесь передать герцогу де Валломбрезу вызов от моего имени?

– Я готов исполнить вашу просьбу, – с глубокой серьезностью ответил маркиз. Голос его звучал торжественно, не было даже намека на обычную игривость. – Кроме того, можете распоряжаться мною в качестве секунданта. Завтра с утра я отправлюсь в особняк де Валломбреза. Молодой герцог хоть и заносчив, но далеко не трус и не станет прикрываться своим высоким положением, тем более, когда узнает ваш титул и имя. И будет об этом – незачем докучать милой Зербине нашими мужскими делами. Налей-ка нам еще по бокалу, дорогая!

До окончания ужина о предстоящем поединке никто даже не упомянул. Беседа шла в основном о великолепной игре Зербины. Маркиз не жалел ей похвал, а Сигоньяк вторил ему – и вовсе не из вежливости. Зербина и в самом деле была неподражаема – и не только прирожденной живостью, но и острым умом и замечательным актерским талантом. Затем речь зашла о стихах месье де Скюдери, сочинителя даровитого, но скучноватого, как считал маркиз. «Родомонтаду капитана Фракасса» он ставил куда выше «Лигдамона и Лидия», и тут следует отдать должное его превосходному вкусу.

Воспользовавшись первой же возможностью, Сигоньяк учтиво откланялся. Вернувшись в свою комнату, он первым делом запер дверь на щеколду, а затем извлек из чехла, предохраняющего от сырости, отцовскую шпагу – свою верную подругу. Бережно вынув клинок из ножен, он благоговейно поцеловал крестовину эфеса.

Это было превосходное оружие, внешне простое, но когда-то стоившее целое состояние. Его истинным предназначением был не парад, а смертельная схватка. На клинке из дымчато-голубой стали с тонкой золотой насечкой стояло клеймо одного из лучших оружейников Толедо.

Тщательно протерев клинок сукном, чтобы придать ему блеск, Сигоньяк проверил, хороша ли заточка граней, а затем, уперев его в дверной косяк, согнул почти пополам, чтобы испытать гибкость. Благородное оружие с честью выдержало испытание. Воодушевленный блеском стали, барон испробовал несколько приемов боя у стены и убедился, что еще не забыл уроков, которыми старина Пьер, в прошлом помощник учителя фехтования, по многу часов подряд изнурял его в замке.

Эти упражнения развили силу его руки, укрепили мускулы всего тела и удвоили его прирожденную ловкость. За неимением других занятий, барон пристрастился к фехтованию и в совершенстве освоил эту благородную науку. Еще подростком во время учебных схваток он нередко оставлял след своего острия на кожаном нагруднике, прикрывавшем корпус Пьера и, все еще считая себя учеником, давно превзошел учителя, став настоящим мастером. Старый фехтовальщик ничего не утаил от подопечного. На протяжении долгих лет старина Пьер муштровал своего обожаемого господина, хотя тому порой надоедали бесконечные повторения приемов. В конце концов Сигоньяк сравнялся с учителем в сноровке, а благодаря молодости, превзошел его ловкостью, гибкостью и остротой зрения. Теперь Пьер, хоть и умел уйти от любого приема, не всегда успевал отразить выпады барона. Эти неудачи раздосадовали бы обычного учителя фехтования, ибо прославленные мастера шпаги не любят терпеть поражение даже от любимцев, но верный друг и слуга только радовался и гордился. Впрочем, радость эту он тщательно скрывал, опасаясь, что барон, решив, что достиг вершины в фехтовальном искусстве, забросит регулярные занятия, без которых не обойтись.

Вот каким образом в эту эпоху драчунов, задир, дуэлянтов и бретеров, с помощью испанских и неаполитанских учителей фехтования осваивавших секретные приемы их искусства, молодой барон, покидавший свой нищий замок только затем, чтобы вместе с Миро поохотиться на кроликов, сам о том не ведая, стал одним из лучших фехтовальщиков своего времени. Он мог бы помериться силами с самыми выдающимися мастерами шпаги, и если не обладал щегольской наглостью и вызывающим фанфаронством знатных повес, прославившихся подвигами на дуэлях, то едва ли среди них нашелся бы тот, чья шпага могла бы проникнуть за линию обороны Сигоньяка.