Чемпион - Сергей Майоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вадим выслушал и вздохнул:
– Да, крепко она тебя зацепила! Хотел бы я взглянуть на эту роковую женщину…
После этого разговора мы с Берестневым держались друг друга. Он мне сильно помог. В первую очередь – в моральном плане. Именно благодаря ему я перестал думать всякую муть про «жизнь с чистого листа». У меня есть дом, меня ждет семья. Здоровье постепенно поправится, только надо действительно верить и не опускать руки. Со спортивной карьерой покончено, но неужели я не смогу занять другого достойного места?
От Кушнера пришло очередное письмо. Как всегда, он исписал мелким почерком три тетрадных листа. Мишка сообщал, что ездил в Москву за машиной и перегнал оттуда БМВ-520 восемьдесят пятого года, которая раньше принадлежала одному известному артисту. Тачка оказалась изрядно потрепанной, но зато досталась задешево – родственники помогли. Они организовали в столице сеть кооперативов по производству матрешек, самоваров и балалаек и гребут деньги лопатой. Много места было отведено Мишкиным новым друзьям. У них сложился маленький, но крепкий коллектив. Работы море, только успевай поворачиваться. Доходы, конечно, пока невысокие и не очень стабильные, но с каждым днем открываются новые перспективы и углубляются имеющиеся возможности. И все с нетерпением ждут меня. Без меня им почему-то не справиться…
Кто-то включил магнитофон, и раздалась песня, как нельзя лучше соответствующая тому, что я прочитал между строк: «Мы бывшие спортсмены, а ныне рэкетмены. Когда б не перемены, мы б в дворники пошли… Когда героев спорта, ему отдавших годы, как говорится, мордой об асфальт…»
Я убрал письмо и подумал: «А почему бы и нет?»
2
Я заметил, что некоторые из «афганцев» косо посматривают на Берестнева, и прямо спросил его об этом, когда мы вдвоем стояли в курилке.
Он ухмыльнулся:
– Завидуют, брат! Ты же по себе знаешь, что питерских и москвичей в армии не любят.
Я хотел не согласиться, но он сменил тему:
– Ты насчет выписки узнавал? Больше, чем сейчас, тебя здесь не вылечат. Ты и так уже давно чье-то место занимаешь.
– Спрашивал. Никто ничего определенного не может сказать.
– Потому что они тебя комиссовывать не хотят. Продержат тут до самого дембеля и выпишут с чистым военным билетом. И медицинскую карту твою уничтожат. Потом доказывай, что ты во время службы травму получил.
– Ну, можно, наверное, доказать.
– Как? И кому?
Я сплюнул:
– Пошли они! Ничего я не буду доказывать! Мне на хрен не нужна их грошовая пенсия. Сам заработаю!
– Это правильно. Знаешь, кстати, почему тебя из Дагестана сюда перевели? Здесь столько раненых на войне, что тебя среди нас никто не заметит. Ни один проверяющий не станет у тебя ничего спрашивать. Лечишься – ну и лечись себе тихо, радуйся, что лекарства дают и градусник ставят. А начнешь рот разевать – мигом упрячут в психушку. Так что до приказа министра можешь не рыпаться, никто тебя не отпустит. И таблетки эти поменьше жри, хрен его знает, как они действуют. Может, они постепенно тебя память стирают. Уйдешь отсюда на вокзал и забудешь, куда ехать собирался. У тебя ведь внутри уже не очень болит?
– Ноги болят. А там, – я потрогал живот, – будто бы заросло.
– От костей таблетки не помогут. Терпи и делай гимнастику. Я ведь со стороны вижу: по сравнению с тем, когда мы познакомились, вы выглядишь в десять раз лучше.
– Честно?
– Ну, может, не в десять, а в пять…
Берестнев не ошибся. В начале апреля мне выдали документы и объявили, что моя служба Родине кончена и я могу отправляться домой. Я открыл военный билет. На девятой странице, в графе «Какие имеет ранения и контузии», отметок, естественно, не было. Я посмотрел в глаза прапорщику, который выдал мне документы. Он прищурился:
– Дуй на вокзал, сынок, и не задавай лишних вопросов.
Я вернулся в палату. Еще в коридоре услышал незнакомые радостные голоса. Оказалось, что к одному парню, лежавшему у нас с осколочным ранением в шею, приехали сослуживцы. Несколько солдат, молодой командир взвода и толстый краснолицый майор – представитель местного военкомата.
– Награда нашла героя! – торжественно объявил он и положил на одеяло медаль.
Парень не мог ответить. Из-за ранения у него были проблемы с голосовыми связками. Он сел на кровати повыше, растерянно заморгал и покраснел, очевидно, стесняясь своей беспомощности. Майор произнес еще несколько стандартных фраз, пожал ему руку и отбыл, озабоченно смотря на часы. Сослуживцы остались. Они вытащили две поллитровки и немудреную закусь, сгоняли к медсестре за посудой. Медсестра пришла вместе с ними, с улыбкой посмотрела на подготовку застолья и попросила закончить все побыстрее, пока не появился главврач.
Налили всем, кто находился в палате. Не пил только раненый. Он держал в руке медаль и поворачивал голову то к одному, то к другому товарищу, слушая их сбивчивые рассказы. Командир взвода отличался от своих подчиненных только погонами и более взрослым лицом. Они уважительно называли его по отчеству, и он явно гордился таким к себе отношением. У раненого парня заблестели глаза. Я впервые увидел, что у него проснулся интерес к жизни. Кто-то подал ему бумагу, и он стал писать вопросы карандашом. Ему наперебой, со смешками и шуточками, отвечали, и подкалывали его, как будто он был здоровым и придумал болезнь, чтобы чуточку отдохнуть.
Я смотрел на них и завидовал.
Завидовал и тем, кому предстоял обратный путь на войну и кого, может быть, уже послезавтра не будет в живых. И этому парню, который свое отвоевал, а теперь сидит, сжимая заслуженную награду, и не может слова сказать.
Потом командир посмотрел на часы, и все стали закругляться. Когда они выходили из палаты, раненый схватил чистый лист, что-то торопливо написал крупными буквами и поднял над головой.
Я прочитал: «Спасибо вам, братцы!»
3
Берестнев проводил меня до ворот. На прощание мы крепко обнялись.
– Напиши, как там устроишься, – сказал Берестнев.
– Если будет чем хвастаться.
– Я думаю, у тебя все получится. Если не срастется с ОМОНом, я к тебе приду на работу проситься.
– Буду ждать. Ты тут, смотри, не залеживайся.
– Куда мне спешить? Поваляюсь, пока не выпрут. Глядишь, и мне какую-нибудь медальку дадут…
Я пришел на вокзал и обратился в воинскую кассу. Сидевшая за окошечком тетка вернула мне требование на бесплатный билет:
– Только через два дня, раньше мест нет.
– А через два дня точно будут?
– Кто ж его знает?
– Что же мне делать?
– Идите в нормальную кассу и покупайте за деньги. – Она закрыла окошечко и отвернулась.
Денег у меня было мало. Перевод, который не так давно сделал Кушнер, я быстро потратил, а вместе с документами прапор мне выдал такие гроши, что их не хватило бы на дорогу до дома. Договориться с проводником? Я представил, как он будет хмуриться и вздыхать, показывая, что делает мне великое одолжение. Противно… Тем более что при моем неумении договариваться с работниками сферы обслуживания я не один раз нарвусь на отказ, прежде чем мне найдут место.
Я остановился. Направо был зал ожидания, под завязку набитый одуревшими от жары пассажирами с узлами и чемоданами, налево – кооперативное кафе. Из-за двери доносилась громкая музыка: «Танцуют огоньки в безоблачной ночи. Прекрасен летний юг и наш веселый круг. Вернемся мы опять, пускай пройдет весна…»
Я посмотрел в зал ожидания. Можно перекантоваться двое суток, а с
