Прутский Декамерон - Алекс Савчук

После завтрака, – к этому времени уже полностью рассвело, – мы сделали по ярмарке прощальный круг; со стороны она теперь напоминала человеческий муравейник – ведь любая ярмарка для жителей города всегда праздник. Слушая как продавцы покрикивают, расхваливая свою продукцию, мы с Кондратом тоже внесли свою лепту в рекламу. «Пирожки горячие! – разносилось по пустырю, – с ливером, картошкой, капустой и повидлом. Вертута сладкая, котлеты „по-киевски“ – куриные, свежие!»

– Котлеты «здоровья не вернуть», налетайте, всем не хватит, – вплелся громкий голос Кондрата в общий фон.

– Покупайте пирожки «с погибелью и изжогой», – вторил ему я.

Девчонки шикали и одергивали нас, но настроение у нас было веселое, ярмарочное, подогретое к тому же коньяком, поэтому нас было не удержать от шуток.

К восьми утра мы посадили девушек в машину и отвезли на консервный завод – им надо было поспеть на работу к началу первой смены. Девчонки наши были скромны и нетребовательны: единственное, о чем Лека просила меня, были сигареты – они с Иркой брали у меня блок в 20 пачек, которого, правда, им не хватало и на неделю.

А утром следующего дня девчонки почему-то не пошли на работу, а заявились ко мне в бар. Я тут же позвонил Кондрату домой, вскоре он присоединился к нам, а затем, хотя не было еще и одиннадцати, мы поднялись в ресторан позавтракать, а заодно и пообедать, для чего расположились с комфортом в банкетном зале. Ольга была, как обычно скромна, мила и улыбчива; Ирка – как всегда – веселой, заводной и дерзкой: шутки и анекдоты прямо сыпались с ее языка. И тут, откуда ни возьмись, в банкетном появилась моя мама, она возникла неожиданно в дверном проеме.

– Ну, могу я поглядеть, кто тут из вас украл моего сыночка, которого я уже целый месяц дома не могу застать?! – сказала мама, с интересом оглядывая девушек. Лека густо покраснела и опустила голову.

Я встал, мы с мамой вышли в коридор, перекинулись двумя-тремя фразами, затем она спросила:

– А которая из них твоя девушка?

Я сказал.

– Рада за тебя, – сказала мама. – Вторая девушка, конечно, красивая, но выглядит вульгарно, а эта очень даже миленькая. – С этими словами мама послала мне воздушный поцелуй и ушла.

Мне было приятно, что мама меня понимает. Мне было хорошо с моими друзьями. Я ценил и уважал Кондрата, моего верного друга и великолепного напарника во всех делах, и любил его как брата. Я обожал Ольку, Леку, мою милую девочку, «манную кашу» – как ее называли подруги-соученицы. Я любил также Ирку за то, что она в тот самый первый вечер привела с собой Ольгу и практически нас познакомила. Я любил в эти дни весь мир.

А вечером того же дня я неожиданно для себя повстречал Ольгу в городе. Обрадовавшись, я поспешил к ней навстречу и лишь в последнюю секунду заметил, что она была не одна, а со своими родителями, которые, наверное, приехали проведать, навестить свою дочь. Странно, она ведь ничего не говорила мне об их приезде. Постеснялась, наверное, а может и сама не знала, ведь из Кишинева в наш город легче приехать, чем дозвониться по телефону.

Я остановился на полпути и задумался. Что я мог сказать ее родителям? Что я люблю их дочь? Что меня переполняют теплые чувства к ней? Что нам хорошо вместе? Или что у нее не будет свадьбы с тем парнем, который считается ее женихом?.. Я с грустью глядел на них, оставаясь незамеченным, я видел перед собой тихую интеллигентную семью, и я, наверное, не имел права врываться туда, в их мир, пугать их своим появлением, ломать все их планы… И я ушел.

Ольга уехала на следующий день вместе со своими родными в Кишинев, и так получилось, что мы не успели даже попрощаться. А может, так было даже лучше, не знаю. И в сердце моем с того дня поселилась легкая грусть, и маленькая такая, незаживающая ранка, которая вот уже много лет дает о себе знать.

А сразу после Нового года Кондрат созвонился с Ириной и договорился с ней о встрече, на которой, естественно, должна была присутствовать и Ольга. Как мы когда-то и планировали.

И вот, тихим зимним вечером, было что-то около восьми, мы стоим с Кондратом у ресторана гостиницы «Интурист», что в центре Кишинева. Целая толпа разодетых людей волнуется у входа, топча потемневший на асфальте влажный снег и горя желанием проникнуть внутрь, но на двери висела уже такая привычная в подобных местах табличка «Свободных мест нет»; я же нетерпеливо вглядывался в том направлении, откуда должны были появиться девчонки, и ничто другое в этот момент меня не интересовало.

Наши девчонки прибыли вместе, рука об руку, видно договорившись обо всем заранее; мы их увидели издалека. Мы тут же пошли навстречу и вот они перед нами: две солидно одетые юные и красивые дамы. Мы обнялись. Все вместе, вчетвером, встав в кружок, голова к голове, лицом к лицу. Мелкий, еле ощутимый снежок падал на наши лица, а мы разглядывали друг друга и улыбались без слов. Затем мы вернулись ко входу, Кондрат прижал ладонь к стеклянной двери так, чтобы только швейцар мог видеть сквозь толстое стекло сложенный вдвое червонец. Дверь тотчас открылась, толпа ожидающих напряглась и подкатила ко входу.

– Извините, заказ! – сказал разряженный в сине-красно-золотую униформу седоусый швейцар разочарованной толпе, улыбнулся на мгновенье, пропуская нас внутрь, затем вновь надел на лицо официальное каменное выражение и тут же за нашими спинами закрыл дверь, после чего десятка, «честно» им заработанная, перекочевала в карман форменного пиджака.

Кондрат ухаживал за дамами, помогая им снимать пальто (пора было его приучать к этикету), а я тем временем изловил пробегавшую мимо официантку, выбрав ту, что была посимпатичнее, и сунув ей в руку четвертной, сказал:

– Столик на четверых не слишком близко от эстрады, хороший коньяк и полусладкое шампанское, остальное на твое усмотрение без ограничений и чтобы все – самое лучшее.

Девушке понравился такой заказ, сделанный на ходу, и она, указав мне пальцем сквозь стеклянный витраж на столик, который она засервирует для нас, упорхнула по своим делам.

Наши дамы, сняв пальто, оказались в шикарных платьях, поэтому мы с Кондратом, хотя и были одеты «из Березки», все же испытывали перед ними некоторое стеснение и даже робость, как молодые люди, приехавшие из провинции. Каковыми, впрочем, мы и были на самом деле.

Вчетвером, не торопясь, прошли мы через весь зал, направляясь к нашему столику.

Ах, чего только не было на этом столе? И все это, заметьте, предназначалось для двух «бедных» студенток, которых сопровождали двое пресытившихся молодых людей, которых, казалось, уже ничем не удивишь. Еды на этом столике хватило бы и на десять человек. И какой еды?! Все здесь было приготовлено и сервировано по высшему разряду. Столик – шестиместный – был заставлен разнообразной снедью так, что официантка едва не вспотела, пытаясь примостить на него пепельницу. Но меня все это изобилие не интересовало, я смотрел только на Леку, ведь у нас до сих пор еще не было возможности и словом перемолвиться.