Генрих IV - Василий Балакин

Утром 14 марта Генриху доложили, что противник занял боевые позиции. Воинство Майенна растянулось в две впечатляющие линии, с легкой кавалерией впереди. В десять часов и королевское войско уже было готово к бою. В украшенной аметистом шляпе с большим белым пером Генрих галопировал вдоль фронта своих войск. Внезапно остановившись, он (как сообщает д’Обинье, задним числом сочинивший многие речи и меткие высказывания Беарнца) громким голосом обратился к ним со словами: «Мои боевые товарищи, с нами Бог. Там — Его враги и наши. Если вдруг вы потеряете из виду знамя или штандарт, ориентируйтесь на мой белый султан, вы всегда найдете его на пути чести, доблести и славы!» Воззвание к чести являлось, видимо, единственным эффективным способом взбодрить находившихся перед ним дворян без различия их религиозной и политической принадлежности. Накануне он резко одернул Шомберга, полковника германских рейтар, напомнившего ему о задержке выплаты жалованья солдатам. Теперь король велел позвать его и попросил у него извинения за вчерашний выговор, после чего заключил его в объятия. В ответ, как и следовало ожидать, прозвучали заверения в совершенной преданности и готовности не пощадить живота своего. В очередной раз Генрих, не имея звонкой монеты, расплатился с соратниками звонкой фразой.

От внимания герцога Майенна ускользнуло кое-что весьма важное. Поле близ Иври было обширной равниной, слегка углублявшейся к центру, что и сумели использовать роялисты. Их артиллерия, размещенная с учетом этой особенности местности, пробивала кровавые бреши в рядах лигёров, тогда ядра противника, по причине той же неровности поля битвы, пролетали у них над головами. Молодой герцог Эгмонт, не дожидаясь третьего залпа, увлек за собой в атаку легкую кавалерию, прорвавшись до самого места, где располагалась королевская артиллерия. Однако этот подвиг не увенчался успехом, поскольку одновременная контратака эскадронов д’Омона, младшего Бирона и Живри отбросила лигёров назад. Первая фаза этого сражения, вошедшего в историю как битва при Иври, столь же короткая, сколь и ожесточенная, производила впечатление беспорядочной схватки. Во многих местах управление королевскими войсками было столь неудовлетворительным, что временами их поражение казалось неизбежным. Однако артиллерия Генриха творила чудеса, не позволяя эскадронам Майенна должным образом перестроиться для новой атаки, которая могла оказаться роковой для роялистов.

Именно в этот момент, когда решалась судьба не только сражения, но и, вероятно, его королевства, Генрих вмешался в ход событий. Заметив, что очередной залп артиллерии внес смятение в ряды противника, он, словно одержимый, устремился в гущу сражавшихся, увлекая за собой всех, кому стыдно было уступать доблестью королю. Поверх голов, шлемов и шляп развевался издалека видимый белый султан Генриха. Лигёров покинуло мужество, и менее чем за четверть часа королевское войско прорвало их боевые ряды, обратив в бегство кавалерию, после чего инфантерия, брошенная на произвол судьбы, поддалась панике и также стала беспорядочно отступать. Король, собственноручно сразивший в бою семерых врагов, подхватил знамя и возглавил преследование бегущего противника. Совершенно ошеломленный Майенн, при котором осталось не более трех десятков всадников, чтобы не попасть в плен, спешно ретировался, стараясь не отстать от своего бегущего воинства, остановить и образумить которое уже не представлялось возможным.

Рони, получивший серьезное ранение в самом начале битвы, скрывался под низко нависавшими ветвями грушевого дерева, когда увидел приближавшихся к нему семерых кавалеристов из армии Лиги с белым штандартом, усеянным черными лотарингскими крестами. Он еще не знал исхода сражения и мог с полным основанием опасаться встречи с численно превосходившим его противником. Однако дело приняло совершенно неожиданный для него оборот. Спросив его имя, они попросили оказать им любезность — спасти им жизнь! Узнав, что королевская армия одержала победу, а семеро лигёров со своим штандартом сдаются ему в плен, Рони воспрянул духом. Каких только чудес не случалось не только с самим Генрихом Наваррским, но и с его приближенными! Впрочем, этому чуду вряд ли стоит удивляться, учитывая, что о встрече под грушевым деревом позднее рассказал сам Рони, когда он уже именовался герцогом Сюлли.

Тем временем королевская инфантерия беспощадно истребляла германских ландскнехтов, мстя им за вероломную провокацию во время сражения при Арке. При этом они пощадили сдавшихся в плен швейцарцев, которых Бирон уже собрался было расстреливать из орудий. Армия Генриха IV одержала блестящую победу, еще более впечатляющую, чем при Арке. Противник оставил на поле боя шесть тысяч человек убитыми, тысячи сдались в плен, были брошены и достались роялистам 40 знамен и вся артиллерия. Лигёров и их союзников постигло жестокое разочарование. Поражение нанесло непоправимый урон репутации Майенна как полководца. Сколь велико было его замешательство, можно судить по тому, как он пытался оправдаться перед Филиппом II. Перспективы франко-испанского братства по оружию представлялись далеко не обнадеживающими. Что же касается Генриха IV, то он, разумеется, вовсю трубил победу. Во все края полетели победные реляции, лишь по какой-то нелепой случайности запамятовали отправить депешу королеве Елизавете Английской. Впрочем, подобная «забывчивость» будет далеко не последней: Генрих IV умел быть неблагодарным по отношению к тем, кто активно содействовал его успеху.

Хлеб мадам де Монпансье

После битвы при Кутра Генрих IV, как мы помним, уподобился Ганнибалу, показав, что умеет побеждать, но не умеет пользоваться победой. На сей раз, словно желая доказать, что он — не Ганнибал (кто бы в этом сомневался!), Генрих решил использовать сокрушительный разгром армии Лиги при Иври для овладения Парижем. Шансы на успех казались тем более реальными, что Майенн даже не осмелился войти в столицу, встретившись с вождями лигёров в Сен-Дени, дабы сообщить им о своем намерении отправиться во Фландрию за испанским подкреплением. Чтобы выиграть время, Лига попыталась втянуть Генриха в переговоры, заранее обреченные на провал, однако не сумела отвлечь его внимание от Парижа. Король был полон решимости использовать все представившиеся ему шансы. Вполне сознавая, с какими трудностями будет сопряжена осада большого города, он решил предварительно подвергнуть его блокаде, будучи уверенным, что голод и даже простая угроза голода сломят фанатизм парижан.

Итак, в течение апреля 1590 года Генрих постарался овладеть окрестностями Парижа, заняв Корбей, Мелен, Бре, Провен и Ланьи, взяв под свой контроль мосты ниже по течению Сены, перерезав все пути доставки в столицу продовольствия. 7 мая он подошел к Парижу, установив на Монмартре свою артиллерию. Его армия заняла все высоты севернее столицы. Отправляясь во Фландрию, Майенн назначил 22-летнего герцога Немура военным комендантом Парижа, и тот незамедлительно принялся приводить в порядок оборонительные сооружения, реорганизовав также городское ополчение. Не забыл он и о продовольственном снабжении, ясно отдавая себе отчет в том, что неизбежно столкнется с этой проблемой. Если многие состоятельные парижане предпочли покинуть город, удалившись в свои деревенские имения, то, напротив, множество сельских жителей, опасаясь бесчинств солдатни, искали убежища в столице. Разумеется, богачи заблаговременно позаботились о себе, запасаясь продовольствием, и прежде всего мукой. Также поступали церкви и монастыри. Беднякам же, за неимением денег вынужденным ежедневно добывать хлеб свой насущный, грозила нужда, если не голод.