Право на жизнь - Сергей Арно

«Ага, сучонок, завалился жмуриками и лежишь, думаешь, я – дурачок, не найду тебя?» – злорадно подумал Кирилл.

– Эй, Пинчер, вылезай, не серди меня! – позвал он негромко. – А то ведь я тебя там и прибью. Ну, я жду!

Но лежащий под покойниками Пинчер и не думал вылезать, должно быть, там ему казалось безопаснее.

– Ну если не вылезешь, пеняй на себя, – пригрозил Кирилл, не спуская глаз с рыжей головы.

Но и эта угроза не сыграла никакой роли. Тогда Кирилл, держа в одной руке пистолет, другой стал стаскивать с Пинчера покойников. Сначала стащил мертвую старуху с удивленно открытыми глазами, потом старичка с голым торсом в спортивных штанах с вытянутыми коленками, потом еще какое-то тело. Но уже разоблаченный Пинчер все же не подавал признаков жизни, надеясь, что, может, еще пронесет. Не пронесло. Кирилл издевательски смотрел на него; наполовину освобожденного, на его лошадиную физиономию…

– Ну, вставать будем? – Кирилл пнул его ногой в затылок.

Но Пинчер и тогда не подал признаков жизни.

– Эй, ты чего?! – Кирилл в тревожном недоумении присел на корточки и потрогал пальцем его лицо, оно было абсолютно холодным. – Ты чего, сдох, что ли?..

Кирилл потрогал снова. Ну точно, холодный как лед. Да умри он полчаса назад, ну пусть даже два часа, все равно не смог бы остыть так быстро. Кирилл пригляделся к нему внимательнее. Была на покойнике пижамная куртка, а не докторский халат, и казался он старше возрастом.

– Мать честная! Это же папашка его Доберман! – вслух сказал Кирилл, наконец признав мертвеца. – А ведь как похожи. Значит, помер папашка-то…

Отец Пинчера – Доберман (урожденный Бородавко) – раньше, до того как провинился перед Китайцем, заведовал психиатрическим отделением. Потом его за провинность перевели в палату к шизикам, где сыночек, получивший его должность, благополучно свихнул папочку лекарствами.

– Так, значит, сдох батюшка-то… А ведь как были, похожи!..

Кирилл поднялся с корточек.

– Ну и ты у меня сейчас сдохнешь, сынуля.

Проходя мимо раскрытой в прощальное помещение двери, он увидел, что четверо его подчиненных, вместо того чтобы искать мятежного доктора, сидят в кружок на корточках и курят. Но Кирилл не стал их тревожить. Сам найду!

Створки всех четырех печей были открыты настежь. Бдительный Кирилл заглянул во все топки. В одной из них уже стоял гроб, должно быть приготовленный заранее. Кирилл хотел пройти мимо. Но остановился и, взявшись за рукоятки, для удобства специально вмонтированные в поддон, выдвинул гроб из топки – на роликах он вышел без труда. Кирилл поддел крышку и сбросил ее на пол.

– Ух ты-ы!

В гробу неподвижно лежал покойник, глаза его были закрыты. Лицо покойника удивительно походило на лицо того, которого он только что видел в морге. Кириллу даже показалось, что и от этого веет таким же могильным холодом. Он осторожно протянул руку и пальцем прикоснулся к его небритой щеке… Но тут произошло нечто ужасное. «Покойник» открыл глаза и, приподняв из гроба голову, вдруг схватил Кирилла зубами за палец. Кирилл заорал от неожиданности, страха, боли… Отчаянно дернул палец. Но не тут то было. Пинчер вцепился в него мертвой хваткой бойцового пса… Кирилл непроизвольно ударил ему в лицо дулом пистолета… Пинчер от неожиданности разжал зубы. Кирилл вырвал палец и с отчаянной силой толкнул поддон обратно в печь. Как снаряд, гроб влетел в топку. Он захлопнул створки, быстро закрыл их на замок и, тяжело дыша, навалился на них плечом.

Прибежавшие на его крик «братки» стояли в дверях, не понимая причины шума. А Кирилл стоял, привалившись плечом к дверцам топки, выпучив глаза; из прокушенного пальца на бетонный пол капала кровь. И вдруг изнутри, из топки, раздался мощный удар такой силы, что Кирилла встряхнуло. Он отшатнулся от котла.

В топочную дверцу было вмонтировано небольшое окошечко размером с две пачки сигарет, с огнеупорным стеклом. Устроено оно было для того, чтобы работники крематория видели, сколько еще осталось жечь. Конечно, имелся трафик сжигания, но им пользовались редко, а делали все на глазок, потому что всегда торопились.

И вот за этим стеклом показалось искаженное мукой ужаса лошадиное лицо доктора Пинчера. Он что-то орал искривленными губами, прижимался к стеклу лицом, но лицо помещалось не полностью, а только частями: то видно было в небольшое стеклышко деформированный и размазанный по стеклу глаз, то орущий рот с кривыми зубами, то ладонь, а то плющился о стекло нос… Этот хоровод омерзительных картинок проходил в сопровождении душераздирающих, ни на мгновение не смолкающих воплей и грохота. Доктор Пинчер иногда выкрикивал что-то не лишенное смысла, но слов было не разобрать. В топке он мог, повернувшись к дверце, стоять только на четвереньках и бить в оконце руками, так что не разгуляешься.

Кирилл глядел на сменяющие друг друга части лица, постепенно приходя в себя. Он наклонился к стеклу, за которым в муках ужаса бесновался доктор психиатрии.

– Ну что, попался?

Хотя сказано это было совсем тихо, но Пинчер услышал. Он вдруг смолк, причем на стекле отобразился его глаз, неестественно большой, огромный глаз. Слезинка появилась в этом глазу, и вдруг вопль тоски, ужаса и мольбы донесся из топки… И снова уже с утроенной силой он забарабанил в дверцы.

Настроение Кирилла улучшалось с каждой секундой.

– Влип ты. А ведь мог умереть спокойно, – сказал Кирилл, показал беснующемуся человеку язык и пошел к электрическому щиту, где располагались рубильники.

Выбрав нужный, он дернул за него и по загоревшейся красной лампочке понял, что электрический процесс пошел. Кирилл снова подошел к котлу, в котором, не переставая вопить, маялся доктор Пинчер.

Пока котел набирал электрического жара, доктор, как настоящий псих, уже не контролируя себя, кричал и бился в дверцы, тыча в прозрачное оконце раскрытым паспортом гражданина России… Со слезами объясняя, что он совсем не Пинчер, а Бородавке, а Пинчером он был поневоле. Как будто по российскому паспорту его могли выпустить из нагревающейся топки в жизнь. Но слабым аргументом был для Кирилла его паспорт. Кирилл постоял немного, полюбовался с ухмылочкой, потом поднял свободную от пистолета руку и этак добро, по-ильичевски, помахал доктору.

– Прощай, доктор!

Потом повернулся и вслед за своими товарищами вышел из помещения, выключив свет и оставив доктора глядеть в темноту.

Вся компания вышла в комнату прощаний, последним шел Кирилл; хотя прокушенный палец болел и кровоточил, настроение у него было приподнятое – его сильно развеселили рожицы, которые корчил в топке психиатр. Ну просто умора! Оставался только один неприятный факт, омрачающий хорошее настроение… И снова эта проклятая тень выросла из пола, испортив хорошее настроение. Не тень это была, а смерть, которая давно разыскивала Кирилла; и не предупреждала она, а грозила.