Атомка - Франк Тилье

Иври-сюр-Сен, рядом с Мезон-Альфором.

Именно там нашли мальчика с запиской Валери Дюпре в кармане.

Выйдя на улицу, Белланже стал прослушивать сообщение на мобильнике. Шарко глубоко вздохнул, выпустив из себя облако пара, и машинально двинулся по дорожке. Он думал о Чернобыле, о своих находках на «Куртизанке», об этих нелюдях, творящих зло, — каждый на свой лад. Откуда в них это стремление заставить другого страдать, стремление убивать себе подобных? Когда все это кончится? Он шел, чувствуя себя попавшим в какую-то адскую спираль, из которой не вырваться. И понимая, что втянул за собой в эту спираль и Люси…

Комиссар вдруг осознал, что идет один, остановился, обернулся. Белланже стоял на прежнем месте, рука с мобильником безжизненно повисла, взгляд был удивленный и печальный.

Шарко вернулся:

— Что случилось?

Белланже, явно ошарашенный чем-то сказанным ему в телефонном разговоре, откликнулся не сразу.

— Я… я поеду с тобой в аэропорт встречать Люси…

Шарко почувствовал, как заколотилось у него сердце:

— Да что случилось-то?

— Шарк, а разве Люси была знакома с Глорией Новик?

— Нет, я никогда даже и не рассказывал ей о Глории. С чего бы?

— Баскез оставил мне сообщение. Они только что закончили проверку отпечатков, найденных в квартире Глории Новик. Пальчиков там полно — на кухонном столе, на мебели в комнате, на входной двери, некоторые принадлежат жертве, бо́льшая часть — неизвестным лицам, но есть и десятки… — Он с трудом сглотнул. — Десятки отпечатков Люси.

53

Штаб-квартира ассоциации «Солидарность с Чернобылем» находилась в самом центре Иври, на улице Гастона Монмуссо. Дом уютно расположился между детским садиком и площадкой с качелями и горками, на стоянке перед ним собралось с десяток машин.

Зал оказался похож на командный пункт: посредине — длинные столы со стульями вокруг них, стопки бумаги, графики, схемы, развешенные по стенам, непрерывно трезвонящие телефоны и люди, снующие во всех направлениях. Большие плакаты с картинками иллюстрировали деятельность ассоциации: системы организации перевода и переписки, порядок приема детей с Украины, продовольственная помощь, съемки фильмов. Шарко заметил в уголке пожилую пару и рядом с ними — маленького беленького мальчика, которому муж и жена все время улыбались. Ребенок самозабвенно играл с пожарной машиной, глаза его излучали счастье, у комиссара сжалось сердце от этого зрелища, и он поспешил переключиться на сотрудника, который только что к ним подошел, — темноволосого мужчину с «конским хвостом».

— Чем могу вам помочь?

— Мы ищем Арно Ламбруаза.

— Это я.

Белланже незаметно для окружающих показал служебное удостоверение:

— Мы хотели бы задать вам несколько вопросов, есть здесь какое-нибудь тихое место?

Ламбруаз поморщился, отвел посетителей в закуток при кухне и закрыл за собой дверь:

— В чем дело?

— Мы расследуем исчезновение вот этого ребенка, и у нас есть все основания думать, что он прибыл во Францию с группой на прошлой неделе.

Ламбруаз взял у капитана полиции снимок, всмотрелся. Шарко наблюдал со стороны, не переставая думать об отпечатках Люси, обнаруженных у Глории.

— К нам не поступало жалоб ни от одной из семей, в которых гостят наши подопечные, — сказал наконец Ламбруаз. — Вы же прекрасно понимаете, как мы боимся, что кто-то из детей пропадет, и как бдительно следим за ними. Нет, никто не терялся, иначе мы были бы в курсе. — Он еще раз пригляделся к мальчику на фотографии. — Да… на первый взгляд лицо незнакомое, но я же не помню всех наизусть… Подождите пару минут, возьму списки — проверим.

Он отошел и почти сразу же вернулся с большой папкой в руках.

— Какие у вас отношения с Лео Шеффером? — спросил Белланже.

— С Лео Шеффером? Очень хорошие отношения и при этом вполне деловые. Он всегда встречает и провожает вместе с нами украинские автобусы, специально приходит поздороваться и попрощаться с ребятишками, и это всегда минуты высокой человечности… Ну а кроме того, мы видимся на совещаниях, вот, пожалуй, и все.

Ламбруаз принялся медленно перебирать бумаги в папке, просматривая заключенные в прозрачные файлы листки с фотографиями и данными на каждого ребенка, документы.

— Здесь наша последняя по времени группа. Восемьдесят два ребенка из бедных деревень Украины. Они приехали на двух автобусах.

— А по каким критериям вы отбираете детей? Почему приехали эти, а не другие?

— Наши критерии? Хм… Ну, во-первых, мы никогда не отбираем кандидатов в одной деревне дважды, и это позволяет дать шанс как можно большему количеству детей. Во-вторых, все ребятишки из очень-очень бедных семей… Что же касается окончательного отбора… Чаще всего детей отбирает сам месье Шеффер.

— Каким образом?

— Когда взорвался реактор, огромное количество цезия-137 было выброшено в воздух и занесено дождями и ветрами в землю. Поэтому более или менее зараженными оказались довольно большие территории на Украине, в России и в Белоруссии. По хранящимся в архивах метеосводкам и картам за последовавшие за взрывом недели, зная направление и силу ветра, работники фонда могут установить, где наиболее высока вероятность заражения цезием-137. Господин Шеффер выбирает тех детей, которые — в соответствии со всеми этими вычислениями — должны были получить самую большую дозу облучения. Ему очень помогает в этом интуиция: у детей, проходивших обследование в отделении месье Шеффера, чаще всего оказываются просто ужасающие показатели, каких ни в одной стране мира не встретишь.

Ламбруаз остановился на фотографии девочки. Евгения Кузьменко, девять лет. Чудесная девчушка, которую радиация пожирает изнутри…

— Мы вместе с профессором пытаемся хотя бы на время вырвать этих детей из смертоносной среды. На родине из-за недостатка средств они вынуждены питаться тем, что вырастят на своих огородах. По нашим предположениям, более полутора миллионов человек сильно заражены цезием-137, и четыреста тысяч из них дети, проживающие в трех тысячах сел, — это если верить картам фонда. И я уже не говорю ни об уране, ни даже о свинце, который сбрасывали сверху на «радиоактивный вулкан» реактора, чтобы он не мог разогреваться дальше и чтобы уменьшить выброс вредных веществ в атмосферу, их рассеивание по полям в радиусе сотен километров.

— А что, самые тяжелые патологии создает именно цезий-137?

— Цезий, стронций, свинец, уран, торий — все они чрезвычайно вредны для здоровья. Но цезий особенно коварен, потому что он метаболизируется, то есть перерабатывается организмом примерно так же, как калий. Достаточно, чтобы он поступил в организм с водой или плодами земли, и вы найдете его, пусть и в мельчайших дозах, в каждой клетке, без исключения. Да, это бесконечно малые величины, но их достаточно, чтобы разносить в течение жизни человека по всему его организму весьма сильнодействующие радиоактивные частицы. Разрушения, которые постоянно производит в клетках это внутреннее облучение, очень велики, набор болезней, вызванный им, весьма разнообразен: тут и кардиомиопатии, и патологии печени, почек, эндокринных желез, иммунной системы… список, увы, можно продолжать. И вы можете себе представить, с какими генетическими аномалиями появляется на свет потомство тех, кого называют детьми Чернобыля. — Он вздохнул, помолчал, потом заговорил снова: — В течение долгого времени правительство России отрицало, что взрыв в Чернобыле стал причиной медленной смерти людей. Врачей и ученых, которые осмеливались заговорить о том, что Чернобыль продолжает убивать и годы спустя после катастрофы, сажали за решетку. Прежде всего тут вспоминаются Василий Нестеренко и Юрий Бандажевский[58] — люди совершенно выдающиеся. Лео Шеффер тоже из этой когорты.

Ламбруаз продолжал перебирать файлы в папке. Шарко чувствовал: этот тип чувствует себя задетым, он все больше раскаляется. Но если бы президент ассоциации знал, чем занимался Шеффер в Соединенных Штатах! Если бы президент ассоциации знал об опытах, которые профессор проделывает с некоторыми из несчастных ребятишек, чьи имена, возможно, сейчас у него перед глазами, если бы он знал о тех, кого Шеффер клеймил, как скот…

Досмотрев файлы до конца, Ламбруаз покачал головой:

— К сожалению, ребенка, которого вы ищете, здесь нет.

Белланже потянулся вперед, взял папку и стал сам быстро перелистывать:

— Это невозможно! Все пути ведут к вам. Все совпадает — время, место. Мальчик был тяжело болен, он получил огромную дозу облучения. Мы уверены: он прибыл с одним из ваших автобусов.

Ламбруаз молчал, вроде как раздумывая.

— Теперь, когда вы это сказали…

Две пары глаз немедленно обратились на него. Он щелкнул пальцами:

— Мне доложили вот о чем. При выгрузке багажа некоторые дети из второго автобуса жаловались, что их сумки были открыты и все там перевернуто. И действительно, шофер нашел в багажном отделении автобуса вскрытые пачки печенья, пустые бутылки из-под воды, разбросанную одежду… Как будто кто-то ехал сюда зайцем.