Путешествие в Тянь-Шань - Петр Семенов-Тян-Шанский

По тропинке, проходящей выше нашей, но параллельно с ней, можно сказать, над нашими головами, на расстоянии хорошего ружейного выстрела неслось большое стадо горных баранов, которых наши богинцы приветствовали криком: «Кочкар, кочкар!» И действительно, я мог рассмотреть в свой бинокль, что это были громадные бараны с теми характерными рогами, черепа которых мы находили во множестве в долине Сары-джаса. Таким образом, я с восторгом мог констатировать, что полусказочный Ovis polli еще существует, и мог собрать некоторые биологические о нем сведения от знакомых с его жизнью каракиргизов.

Альпийские пастбища на склонах Тенгри-тага так обширны и богаты чудными травами, что на них этой самой породе колоссальных горных баранов живется очень привольно. Притом же такие альпийские пастбища, на абсолютной высоте своей не менее 3000 метров, проходят широкой, хотя местами прерванной глубокими ущельями полосой от склонов Тенгри-тага до Памира (Крыши мира), на которую они свободно взбегают отсюда, прыгая, где возможно, через пропасти или спускаясь в них своими характерными прыжками, бросаясь с отвесных скал головой вниз и безвредно падая на свои несокрушимые рога, стук которых оглашает нередко тишину горных ущелий.

С места интересной нашей встречи мы могли хорошо ориентироваться в сарыджасских ледниках. За широкой долиной мы ясно видели еще два прекрасных ледника, живописно спускавшихся в короткую поперечную, по отношению к нашему пути, долину. Очень ясно можно было различить у подножия двух отдельных групп снежных белков Тенгри-тага белоснежные фирновые поляны, дающие начало ледникам, каменные гряды их боковых морен и, наконец, их оконечности грязного цвета. Но всего более нас интересовал тот ледник, который замыкал нашу долину и величественно спускался с обширных фирновых полей Тенгри-тага, падая, наконец, крутым уступом в нашу долину Кошаров особенно тщательно срисовал этот ледник с высоты, на которой мы находились.

Уже начало смеркаться, когда мы полезли еще далее в гору, для того чтобы с еще большей высоты насладиться неописуемым зрелищем «мерцания альпов» (Alpenglühen) Небесного хребта, когда вся обширная долина уже оделась ночным покрывалом, а снежные вершины Тенгри-тага, со своим величественным царем Хан-тенгри во главе, блистали еще своими рубиновыми цветами в лучах невидного уже из долины солнца. Когда, наконец, начало блекнуть и это магическое мерцание, мы спустились в объятия ночи к приветливым огонькам нашего привала. Ночь, проведенная нами здесь вблизи ледника Сары-джаса, получившего впоследствии мое имя, не была особенно холодна: термометр в 9 часов вечера показывал +8,5 C.

29 июня я встал в 5 часов утра и отправился налегке, в сопровождении только Кошарова, трех казаков, двух богинских проводников и одной вьючной лошади, в направлении к главному леднику, который мы скоро увидели непосредственно перед собой. Он спускался с громадной группы вершин Тенгри-тага, как бы широким, замерзшим внезапно потоком, заслуживающим, по альпийской терминологии, название ледяного моря (Meer de glase). Нижняя, спустившаяся в долину его часть сопровождалась высокой грядой боковой морены, а оконечность ледника характеризовалась своим цветом, уподоблявшимся цвету почерневших мраморных статуй. К этой оконечности я и подошел, перейдя через передовую ее морену.

Ледяная масса, составлявшая оконечность ледника, имела метров 100 высоты. Лед ее трещин имел светло-зеленый цвет, уподобляющийся цвету лучших забайкальских бериллов. В нем не было заметно того игольчатого раздробления, какое я замечал во льду знакомых мне альпийских ледников, и хотя местами были видны пузырьки, но все-таки сложение льда было так плотно, что когда я отбивал его глыбу, то мой молоток звенел об него, как о каменную породу. Из-под ледника с силой вырывался один из горных истоков Сары-джаса. Гипсометрическое определение оконечности ледника дало мне 3220 метров.

От оконечности ледника я свернул вправо, для того чтобы выйти на его левую морену, которая поднималась довольно высокой грядой. Морена содержала в себе и большие каменные глыбы, но большей частью состояла из мелких камней. Местами эта морена так сближалась с ледниками, что мне удалось взобраться на самый ледник, на поверхности которого я встретил большие каменные глыбы на ледяных подставках, так называемые «ледяные столы».

Чем более я подвигался вверх по леднику, тем чаще я встречал глубокие трещины, сначала настолько узкие, что можно было через них переходить, но когда они сделались шире, я принужден был вернуться на морену, потому что мои спутники, по своей неопытности, не могли служить мне надежными помощниками при переходе через ледник. Цвет льда в глубоких трещинах был не голубой, как в европейских ледниках, а тот же зеленый цвет лучших забайкальских бериллов. Высота, которой я достиг, поднимаясь по леднику, оказалась по гипсометрическому измерению 3285 метров.

Выбравшись с ледника снова на левую его морену, я спустился в долину, которую достиг в 2 часа пополудни, при температуре воздуха +12,5 C. Здесь я занялся в высшей степени интересным сбором тянь-шаньских альпийских растений с пастбищ баранов Марко Поло (Ovis роlli) и добрался к вечеру до бивака своего каравана, где температура воздуха в 7 часов вечера оказалась +7 C.

Огни были разведены, чай и ужин скоро приготовлены, а я, при свете своей лампады, записал свой дневник и уложил в листы пропускной бумаги свои сокровища – никем еще не виденные растения Тенгри-тага. Ужин наш везде, где не было киргизских аулов и нельзя было достать киргизских баранов, состоял из размоченных сухарей черного хлеба, изжаренных в курдючьем сале.

Между собранными в верхней Сарыджасской долине 29 июня растениями оказались 4 новых вида. Одним из них была еще и доныне неописанная робиния, похожая на Caraganajubata, но отличающаяся большей густотой своей светло-серого цвета зелени, большей длиной своих игол и своими светло-розовыми, а не желтыми цветами. Я собрал и высушил очень тщательно этот интересный род растений, который каракиргизы называли тюйэ-уйрюк (верблюжий хвост), но описывавший собранные мной растения директор Ботанического сада доктор Регель проглядел это растение, смешав его с очень отличным от него видом Caragana jubata, распространенным во всем алтайско-саянском нагорье, имеющим желтые цветы и принадлежащим другому виду рода Caragana. Остальные три новых вида, найденные мной 29 июня в Сарыджасской долине, принадлежали к семейству сложноцветных; они получили впоследствии, при их описании, следующие названия: Saussurea semenovi, S. glacialis и Cirsium semenovi.

Из растений, уже мне знакомых, всего более бросились в глаза светло-голубые ковры обыкновенных, распространенных и на лугах нашей родной Сарматской равнины незабудок (Myosotis silvestris), золотисто-желтые ковры того рода лука, который дал китайское название Цун-линя (луковые горы) центральной части Тянь-Шаня, где я впервые открыл эти растения (Allium semenovi), и, наконец, темно-синие ковры высокоальпийских пород генциан.[72]