Время и комната - Бото Штраус

Олаф. Постойте! Я вам даже не успел сказать — как прекрасны ваши картины! Это ведь ваши картины, да?

Мария. Да. Вам нравится? Я всего-навсего дилетантка. Это моя сестра с моим бывшим… ну скажем… другом.

Олаф. Да, еще: как платить за телефон?

Мария. За телефон? Вы много звоните? Записывайте. Или просите, чтобы вам звонили. Ах, делайте что хотите. Звоните всем своим подружкам, чувствуйте себя как дома. Да! Чуть было не забыла: обязательно в следующем месяце вызовите мойщика окон. Деньги я вам оставлю.

Олаф. Нет, не надо. Я это устрою.

Мария. Потом рассчитаемся.

Олаф. Мы не увидимся. Я сам рассчитаюсь.

Мария. Что еще? Что же еще?

Олаф. Да, что еще, что еще. Я тоже не помню.

Мария. Вам не приходит в голову, о чем еще можно спросить? Господи! Я заперла шкаф — зачем? (Идет и снова отпирает все, что заперла, распахивает двери шкафов, ящики секретера.) Вот!.. Вот!.. Пожалуйста!

Олаф. Зачем вы уезжаете?

Мария. Я не хочу. Правда не хочу.

Олаф. Останьтесь. Останьтесь.

Мария. Нет. Я должна уехать. Должна. Прощайте.

Олаф (чуть ли не кричит). А ключ от подвала?!

Мария (торжествующе). Ключ от подвала! В самом деле, ключ от подвала. Я не знаю, где он. Понятия не имею, куда я его положила. Надо найти. Давайте искать!

Олаф. А он мне нужен?

Мария. Конечно, нужен. Безусловно нужен. Вам придется ездить на велосипеде. Обязательно, иначе он заржавеет. (Роется в шкафу.) Тут вот фотоальбом, посмотрите как-нибудь. Нет! Его я должна от вас запереть. Я стесняюсь. Я всегда стесняюсь, но что в этом, собственно, такого, почему бы и не посмотреть. Должны же вы иметь представление о человеке, который тут живет, которого нет, пока вы здесь. Смотрите, тут мне шестнадцать, на прогулке в горах. Нет, вы должны все это посмотреть на досуге. Обещаете? Ключ, естественно, не в шкафу. Ключ на шкафу. (Становится на стул.) Вот он, ключ от подвала. И письма тут наверху. Целая пачка. Секретная переписка. Плохие, запретные письма. Вы не должны их читать. Ни под каким видом. Обещаете? (Кладет письма за стеклянную дверцу верхней части шкафа, запирает и кладет ключ на сервант.) Ни под каким видом!.. Хорошо. Положим, я остаюсь. Вы не идете на работу. Я отсюда не бегу. От самой себя. От этих вечно серых монотонных будней.

Олаф. Если б вы остались, и я тоже, здесь все было бы по-другому. Все бы преобразилось для вас, точно так же, как и для меня.

Мария. Нет. Я еду.

Олаф. Я поеду с вами!

Мария. А ваша работа.

Олаф. Да. Я не могу. Я должен остаться здесь.

Мария. Почему, почему мы такие нерешительные?!

Олаф. Все зависит от одного-единственного мгновения, когда может решиться все или ничего…

Звонок в дверь.

Мария. Такси! Пора спускаться. Помогите мне снести чемоданы…

Олаф. И не подумаю. Вы останетесь здесь.

Мария. Нет. Слишком поздно. Вы могли бы меня заключить просто в объятия, и все было бы совершенно по-другому.

Олаф. Только ли во мне все дело?

Мария. Не знаю. Я тоже не была вполне в себе уверена.

Олаф. Теперь я наверняка буду постоянно думать о вас тут, в вашей квартире.

Мария. А я буду постоянно думать о том, что вы в моей квартире.

Олаф. В дороге вы быстро об этом забудете. С глаз долой — из сердца вон.

Мария. Представьте себе, я в самом деле осталась. Ну и смотрели бы мы друг на друга, понятия не имея, как себя вести.

Олаф. Решение было бы грандиозное. Пришлось бы быть на высоте.

Мария. Вот именно. Так вдруг и навсегда.

Олаф. А теперь? Что теперь?

Мария. Теперь вам придется попросту присматривать за моей стиральной машиной. У меня дома ничего не застраховано. Так что не натворите мне тут бед. А когда вы снова уедете… когда уедете, заприте все окна, закройте все краны, отключите холодильник, снесите вниз мусор, писем никаких не пишите, снимите с постели белье, денег ради Бога не оставляйте, погасите везде свет, ключ опустите в почтовый ящик, не оставляйте никаких следов… (Прислоняется к его плечу.)

Затемнение.

Олаф в кресле, лицом к окну. Из правой двери появляется Юлиус.

Юлиус (потирая руки). Есть какие-нибудь дела?

Олаф. Никаких.

Юлиус садится в кресло, лицом в комнату.

Юлиус. Какой уж я есть, такой и есть. Ты от меня, похоже, не больно в восторге.

Олаф. Знаешь, просто я не переношу этой безумной жажды деятельности, этого потирания рук на фоне универсальной пустоты.

Юлиус. Идея была твоя, ты сам предложил мне пожить у тебя. Олаф. Да, наверное, это была не самая лучшая идея.

Юлиус. Такое ощущение, что ты ищешь встречи, хочешь познакомиться с человеком, серьезно им заинтересоваться…

Олаф. С другой стороны, для меня и покой очень важен. Юлиус. Остается только повторить: я тебе не навязывался. Олаф. Ну все, о’кей. Проехали.

Юлиус. Посидим. Посидим еще немножко…

Олаф. Моя бывшая жена…

Юлиус. Веселое создание.

Олаф. Как раз наоборот. Время от времени умела изобразить из себя что-нибудь такое. Что верно, то верно, но плечи слишком узенькие, лицо слишком уж миниатюрное, волосы чересчур редкие.

Юлиус. Очень обаятельный человек.

Олаф. Да ни в коем случае. Скорей суховата, почти холодна, я бы сказал. Но с изюминкой, это верно.

Юлиус. Энергичная, жизнерадостная особа.

Олаф. Несчастный человек. Когда я вижу, как Мария изо всех сил борется со своей неспособностью устроить собственную жизнь…

Юлиус. Вот беда.

Олаф. Да нет, полбеды.

В соседней комнате звонит телефон.

Юлиус. Подойдешь?

Олаф. Нет. Подойди ты.

Юлиус выходит через правую дверь. Олаф встает, подходит к окну.

Новогодние елки в феврале еще валяются на обочине. Ледяные лужицы прикрывают песок на мостовой, словно маслянистая пленка. (Смеется.) Девушки отражаются в стеклах витрин, на ходу приглаживают волосы… (Садится в кресло, лицом к комнате.) И все же радуешься, что он сразу, как только появляется на пороге, сует в рот сигарету. Ясно же, что он по-прежнему немножко волнуется, ему еще не на все наплевать.

Юлиус входит через правую дверь, прикуривает, садится в кресло, лицом к окну.

Кто это был?

Юлиус. Ансгар.

Олаф. Ну и? Передавал мне привет?

Юлиус. Да нет. Забыл.

Олаф. Гм. Даже привет не передал. Значит, я для него не существую.

Юлиус. Ну, только не надо впадать в хандру.

Олаф. Неужто у него не нашлось для меня ни словечка? Он же знает, как я рад каждому привету.

Юлиус. Он так часто передавал приветы, а тебе это было до лампочки.

Олаф. Вот уж неправда.

Юлиус. Именно, что правда. Тебе это было совершенно безразлично. В сущности, наплевать. Ты даже не реагировал. А теперь единственный раз, когда он об этом не вспомнил, устраиваешь трагедию.

Олаф. Просто разом столько всего — многовато, знаешь ли.

Юлиус. Передавал привет или забыл передать — я тут никакой катастрофы не вижу.

Олаф. Ну, это как посмотреть — находится ли человек в состоянии душевного равновесия или нет. В определенных обстоятельствах не передать привета — все равно что нанести роковой удар. Впрочем, ты мог бы избавить меня от этого нового стресса, если бы, несмотря ни на что, передал мне от него привет, хотя он такового и не передавал. Ради мира и согласия, понимаешь? Из деликатности. Символически.

Юлиус. Я таких вещей не делаю.

Олаф. Вот-вот, это и есть твоя искренность, совершенно не учитывающая других людей. Ты скорее готов вконец испортить мне настроение, нежели сочинишь маленькую ложь во спасение.

Юлиус. Ну все, дальше ехать некуда, как же ты любишь бередить свои раны! Ведь даже если он опять позвонит и в самом деле передаст тебе привет, и я скажу тебе об этом, ты все равно не поверишь и объявишь… знаю я твою подозрительность — я вру, чтобы тебя не расстраивать, да-да, — потому что я знаю, как ты это обожаешь, я, мол, нарочно говорю то, что ты мечтаешь услышать, а на самом деле это вранье, но вправду ли он просил передать тебе привет или я только так говорю, навсегда останется для тебя тайной.