Ложная слепота - Питер Уоттс

Я проснулся.

В одиночестве, в невесомости, в своей палатке. Я готов был поклясться, что меня кто-то похлопал по спине. Недосмотренные галлюцинации, решил я, остаточное воздействие дома с привидениями, последняя порция мурашек перед просветлением.

Но это случилось снова. Я стукнулся о кормовой выступ пузыря, ударился снова, прижимаясь к материалу теменем и лопатками; за ними последовало все тело, плавно, но неудержимо сползая…

Вниз.

«Тезей» разгонялся.

Нет. Направление не то. «Тезей» перекатывался, словно загарпуненный кит на волнах. Подставлял звездам брюхо.

Я вызвал КонСенсус, распластал по стене навигационно-тактический обзор. От силуэта «Тезея» отделилась сверкающая точка и поползла прочь от Большого Бена, оставляя за собой протянутой светлую нить. Я пялился на нее, пока индикатор не показал 15 «же».

— Сири. Ко мне в каюту. Пожалуйста.

Я подскочил. Прозвучало так, словно упырь стоял у меня за плечом.

— Иду.

Релейная станция карабкалась из гравитационного колодца, выходя наперерез потоку антиматерии с «Икара». За щитом чувства долга сердце мое ушло в пятки.

Невзирая на тщетные надежды Роберта Каннингема, мы не стали драпать. «Тезей» накапливал боеприпасы.

Распахнутый люк зиял пещерой в скалах. Слабое голубое свечение из хребта не проникало внутрь. Сарасти являл собой не более чем силуэт, черный на сером, и только рубиновые зрачки по-кошачьи ярко сияли в окружающих сумерках.

— Заходи.

Из почтения к человеческой слепоте он прибавил коротких волн. В пузыре прояснилось, хотя свет сохранял некоторое красное смещение. Как на «Роршахе» с высоким потолком.

Я вплыл в логово вампира. Лицо Сарасти, обыкновенно бумажно-белое, разрумянилось до такой степени, что казалось обожженным. Мне не могло не прийти в голову, что он обожрался. Нахлебался крови. Но то была его собственная кровь. Как правило, вампир сохраняет ее в глубине тела, депонирует в жизненно важных органах. У них с этим эффективно. Периферические ткани омываются непостоянно, только когда уровень лактата зашкаливает.

Или во время охоты.

Сарасти приставил иглу к глотке, на глазах у меня вколол себе три куба прозрачной жидкости. Свои антиэвклидики. Мне стало интересно, часто ли ему приходится повторять процедуру теперь, когда он лишился веры в имплантаты. Упырь вытащил шприц, засунул в футляр, гекконом распластавшийся под рукой на распорке. Румянец его пропадал на глазах, уходя в глубину, оставляя восковую трупную кожу.

— Ты здесь как официальный наблюдатель, — начал разговор Сарасти.

Я наблюдал. Каюта его была обставлена еще более спартански, чем моя. Никаких личных вещей. Даже личного гроба, выложенного завернутым в целлофан дерном. Только два комбинезона, мешок для гигиенических принадлежностей и отсоединенная оптоволоконная пуповина в полтора моих мизинца толщиной, парившая в воздухе, как глист в формалине. Связь с Капитаном. Даже не кортикальный разьем, вспомнил я. Кабель подключался к продолговатому мозгу, в самый ствол. Логично на свой лад; в этом месте сходятся все нервные пути, полоса пропускания там максимальна. И все же эта мысль тревожила — Сарасти связан с кораблем через рептильный мозг.

На стене загорелся дисплей, чуть искаженный на вогнутой поверхности: в спаренных окнах — Растрепа и Колобок в соседних клетках. Под каждой картинкой марали тонкую сетку загадочные индикаторы.

Искажение меня отвлекало. Я поискал в КонСенсусе скорректированное изображение, не нашел. Сарасти прочел это на моем лице.

— Закрытый канал.

К этому времени болтуны даже непривычному зрителю показались бы больными и дохлыми. Они парили посреди своих вольеров, бесцельно пошевеливая членистыми щупальцами. От шкур их отслаивались полупрозрачные клочки… кутикулы, наверное… придавая им вид разлагающихся трупов.

— Конечности движутся постоянно, — заметил Сарасти. — Роберт говорит, это способствует циркуляции.

Я кивнул, глядя на экран.

— Существа, путешествующие между звездами, не могут даже базовые метаболические функции выполнять, не дергаясь, — он покачал головой. — Неэффективно. Примитивно.

Я глянул на вампира. Тот не сводил взгляда с пленников.

— Непристойно, — изрек он и шевельнул пальцами. На стене открылось новое окно: запущен протокол «Розетта». В нескольких километрах от нас вольеры захлестнуло микроволновое излучение.

Не вмешиваться, напомнил я себе. Только наблюдать.

Как ни ослабели болтуны, чувствительности к боли они не потеряли. Они знали правила игры; оба поволоклись к сенсорным панелям и запросили пощады. Сарасти просто вызвал поступенчатый повтор какой-то из предыдущих последовательностей. Пришельцы проходили ее снова, теми же ношеными доказательствами и теоремами выкупая для себя несколько мгновений мимолетного покоя.

Сарасти пощелкал языком, потом заговорил:

— Сейчас они восстанавливают решения быстрее, чем прежде. Как полагаешь — привыкли к облучению?

На дисплее показался еще один индикатор; где-то поблизости зачирикал сигнал тревоги. Я глянул на Сарасти, потом вернулся взглядом к датчику: залитый бирюзой кружок, подсвеченный изнутри пульсирующим алым нимбом. Форма означала нарушение состава газовой смеси. Цвет говорил — кислород.

Я смутился на миг (кислород? Почему на кислород включается сигнал тревоги?), пока не вспомнил: болтуны — анаэробы.

Сарасти взмахом руки подавил зуммер.

Я прокашлялся.

— Вы травите…

— Смотри. Быстродействие постоянно. Не меняется.

Я сглотнул. Только наблюдать.

— Это казнь? — спросил я. — Э… эвтаназия?

Сарасти глянул мимо меня и улыбнулся.

— Нет.

Я опустил глаза.

— Что тогда?

Он указал на экран. Я, рефлекторно подчинившись, обернулся.

Что-то вонзилось мне в ладонь, как гвоздь при распятии.

Я заорал. Разряды боли отдавали в плечо. Не раздумывая, я дернул рукой, и вонзившийся нож рассек мясо, как акулий плавник воду. Кровь брызнула и повисла в воздухе, кометным хвостом брызг отчерчивая отчаянный взмах моей конечности.

Внезапная жгучая боль в спине. Горящая плоть. Я снова взвизгнул, отбиваясь. В воздухе закрутилась вуаль алых капель.

Каким-то образом я очутился в коридоре, тупо глядя на свою правую руку. Ладонь была распорота насквозь, болталась на запястье двумя обагренными двупалыми кусками. Кровь выступала на рваных краях и не стекала. Сквозь мглу шока и смятения на меня надвигался Сарасти. Лицо его то расплывалось, то обретало четкость, налитое не то моей, не то его кровью. Глаза упыря казались сверкающими алыми зеркалами, машинами времени. Вокруг них клубилась тьма, я перенесся на полмиллиона лет назад, превратился в очередный кусок мяса посреди африканской саванны, и мне через долю секунды вырвут глотку.