Благородный дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл

— А, мистер Браун, добро пожаловать снова в Гонконг. «Артур» звонил и приказал ждать вашего звонка. От его имени приветствую вас и сообщаю, что для завтрашней встречи все готово.

— Когда он должен быть?

— С минуты на минуту, сэр.

Воранский выругался про себя, потому что в течение часа должен был доложить на корабль. Он не любил отклонений в плане.

— Очень хорошо, — сказал он. — Передайте, чтобы он позвонил мне в 32. — Это было код конспиративной квартиры в Синклер-тауэрс. — Американец уже прибыл?

— Да.

— Хорошо. Он не один?

— Да.

— Хорошо. И что?

— «Артур» больше ничего не говорил.

— Вы уже с ней встречались?

— Нет.

— А «Артур»?

— Не знаю.

— Был ли с кем-нибудь из них контакт?

— Извините, я не знаю. «Артур» не говорил.

— А Тайбань? Что насчет него?

— Все готово.

— Хорошо. Сколько времени вам добираться до 32, если потребуется?

— Минут десять-пятнадцать. Вы хотите, чтобы мы встретили вас там?

— Я решу это позже.

— О, мистер Браун, «Артур» посчитал, что после такого путешествия вам, может быть, захочется побыть в компании. Её зовут Ко, Морин Ко.

— Очень предусмотрительно с его стороны, очень предусмотрительно.

— Её номер рядом с телефоном в 32. Вам стоит лишь позвонить, и она явится через полчаса. «Артуру» хотелось знать, будет ли сегодня вечером с вами ваш начальник — на случай, если ему тоже захочется побыть в компании...

— Нет. Он присоединится к нам, как и запланировано, завтра. Но завтра вечером он будет рассчитывать на гостеприимство. До свидания. — Воранский надменно повесил трубку: он в КГБ был человек не последний. В это мгновение дверь в будку распахнулась, и в неё ввалился какой-то китаец. Другой блокировал выход снаружи. — Какого...

Слова умерли у него на губах одновременно с ним самим. Стилет был длинный и тонкий. И вышел очень легко. Китаец отпустил тело, и оно сползло на пол. Какое-то мгновение убийца смотрел на недвижную груду, потом вытер нож о труп и засунул обратно в ножны в рукаве. Он с ухмылкой взглянул на широкоплечего китайца, который по-прежнему загораживал стеклянное окошко в верхней части будки, словно ожидая своей очереди позвонить, потом вставил монету и набрал номер.

После третьего гудка ему вежливо ответили:

— Полицейский участок Цимшацуй, добрый вечер.

Китаец язвительно усмехнулся и грубо осведомился на шанхайском диалекте:

— По-шанхайски говоришь?

На том конце заколебались, потом раздался щелчок, и уже другой голос произнес по-шанхайски:

— Главный сержант Тан-по. Что случилось?

— Сегодня вечером одной советской свинье удалось проскользнуть через эту вашу, ети её, сеть так же легко, как бычку опростаться, но теперь он уже отправился к предкам. Неужели мы, 14К, должны выполнять за вас всю вашу вонючую работу?

— Какая сове...

— Закрой рот и слушай! Его полный черепашьего дерьма труп найдете в телефонной будке у «Голден ферриз», на коулунской стороне. А ты скажи своим, мать их ети, начальникам, чтобы смотрели за врагами Китая, а не пялились в свои вонючие, ети их, дырки!

Он тут же повесил трубку и выбрался из кабины. На миг он обернулся, плюнул на труп, потом закрыл дверь и вместе с напарником влился в поток пассажиров, направлявшихся к парому на Гонконг.

Они не заметили, что за ними следят. Невысокий коренастый американец, одетый как все туристы, с неизменным фотоаппаратом на шее, стоял, прислонившись к планширу правого борта, прекрасно сливаясь с толпой, и, пока паром полным ходом шёл к острову Гонконг, щелкал затвором, направляя объектив то в одну, то в другую сторону. Но, в отличие от остальных туристов, пленка у него была особая, как и объектив и весь фотоаппарат.

— Привет, приятель, — широко улыбнулся подошедший к нему другой турист. — Неплохо проводишь время?

— Точно, — согласился первый. — Гонконг — классное место, а?

— Да, это можно повторять без конца. — Он повернулся, окидывая взглядом открывавшийся вид. — Это тебе не какой-нибудь Миннеаполис.

Первый тоже повернулся, следя боковым зрением за двумя китайцами, и проговорил шепотом:

— У нас проблемы. Другой турист побледнел.

— Мы потеряли его? Он не мог уйти тем же путем, что и пришел, Том. Я уверен. Я следил за обоими выходами. Я считал, что он у тебя на приколе в будке.

— То, что его прикололи, это точно. Оглянись: в центральном ряду — китаец в белой рубашке и ещё один, рядом. Эти два сукиных сына и вырубили его.

— Господи! — Марти Повитц, один из агентов ЦРУ, которым было приказано следить за «Советским Ивановым», осторожно посмотрел на двух китайцев. — Гоминьдан? Националисты? Или коммунисты?

— Не знаю, черт побери. Но труп остался там, в телефонной будке. Где Роузмонт?

— Он у... — Повитц осекся и снова превратился в благодушного туриста, потому что пассажиры стали толпиться ближе к выходу. — Ух ты, глянь вон туда, — громко произнес он, указывая на вершину Пика. Высокие жилые дома и другие здания, разбросанные по всему склону, были ярко освещены, особенно один, очень высокий, самый высокий частный особняк в Гонконге. Весь залитый светом, он сверкал, словно драгоценный камень. — Слушай, тот, кто там живет, должно быть, чувствует себя как на вершине мира, а?

— Вероятно, дом какого-нибудь тайбаня, — вздохнул старший из них двоих, Том Конночи. Он задумчиво закурил, и закружившаяся по спирали спичка канула в темной воде. Потом, за разговором, не таясь, как турист, он сделал снимок дома и как ни в чем не бывало дощелкал пленку, сфотографировав ещё несколько раз тех самых китайцев. Перезарядив фотоаппарат, он незаметно передал рулон экспонированной пленки партнеру и сказал, еле шевеля губами: — Позвони Роузмонту, сразу, как пристанем. Скажи, что у нас проблемы. А потом займись сегодня вечером проявкой вот этого. Я позвоню, когда эти двое устроятся на ночлег.

— С ума сошел? Не один же ты будешь следить за ними?

— Придется, Марти. Пленка может оказаться важной. Ею мы рисковать не можем.

— Нет.

— Черт возьми, Марти, я — тайбань этой операции.

— Как нам приказано, двое ве...

— Плевать на то, что приказано! — прошипел Конночи. — Твое дело позвонить Роузмонту и не испортить пленку. — Потом громко произнес: — Прекрасный вечер для прогулки под парусом, а?

— Точно.

Он кивнул на сверкающую отблесками света вершину Пика и навел на неё аппарат через сверхмощный видоискатель с телескопическими линзами.

— У тех, кто там живет, никаких проблем, а?

Данросс и Бартлетт стояли друг перед другом в Долгой галерее у выхода на лестничную площадку. Они были одни.

— Вы заключили сделку с Горнтом? — спросил Данросс.

— Нет, — ответил Бартлетт. — Ещё нет. — Он выглядел так же свежо и строго, как и Данросс, и смокинг сидел на нем столь же элегантно.

— Ни вы, ни Кейси?

— Нет.

— Но вы рассматривали возможности?

— Мы делаем бизнес, чтобы делать деньги, Иэн, — как и вы!

— Да. Но есть ещё вопросы этики.

— Гонконгской этики?

— Могу ли я спросить, как долго вы имеете дело с Горнтом?

— Около шести месяцев. Вы согласны с нашим сегодняшним предложением?

Данросс старался скрыть усталость. Встречаться с Бартлеттом сегодня не хотелось, но это оказалось необходимым. Он чувствовал на себе взгляды со всех портретов на стенах.

— Вы сказали: во вторник. Я и скажу вам во вторник.

— Тогда, если я до того времени захочу иметь дело с Горнтом или кем-то ещё, это мое право. Если вы принимаете наше предложение сейчас, ударим по рукам. Мне сказали, что лучше вас, Благородного Дома, нет, поэтому я предпочел бы иметь дело с вами — при условии, что получу самую высокую цену со всеми необходимыми гарантиями. У меня все в порядке с финансами, у вас — нет. У вас все хорошо с Азией, у меня — нет. Так что нам нужно договориться.

«Да, Иэн. — Бартлетта томило нехорошее предчувствие, и он скрывал это, хотя и был доволен утренним отвлекающим маневром с Горнтом, который так быстро вызвал конфронтацию и заставил противоположную сторону броситься в атаку. — Вы лишь „противная сторона", пока мы не заключили сделку, если мы вообще её заключим. Настало ли время для блицкрига?»

Он изучал Данросса весь вечер, очарованный им, и тем, что носилось в воздухе, и всем гонконгским — это было так не похоже на то, с чем он сталкивался раньше. Новые джунгли, новые правила, новые опасности. «И дурак поймет, — угрюмо думал Бартлетт, — что иметь дело и с тем, и с другим — и с Данроссом, и с Горнтом — так же опасно, как оказаться в болоте, где полно гремучих змей. И нет никакого критерия, по которому можно было бы судить об этих двоих. Нужно быть осторожным, как никогда».

Он остро чувствовал напряжение, в котором пребывал Данросс, и взгляды со стен.