Мечом раздвину рубежи - Андрей Серба

Подобные мысли иногда мелькали и в голове у Ольги, но она тотчас же гнала их прочь, не желая серьезно обдумать их. В присутствии Вальдса она хотела чувствовать себя только женщиной, и никем иным. Даже если поступки Вальдса вызваны не только любовью к ней, зачем прерывать этот прекрасный, сладкий сон, который останется в ее памяти на всю жизнь? Но Григорий прав: сей прекрасный сон может ей дорого обойтись, и тоже на всю жизнь. Так что просыпаться придется, хочется этого или нет.

– Я уже сказала, что удалю Вальдса с великокняжеского подворья,– сухо обронила Ольга.– Теперь он сможет бывать на нем только лишь тогда, когда его покличут.

– Я на твоем месте поступил бы не так,– тихо сказал Григорий.– Злые языки даже наши благие дела могут обратить во вред нам. Поэтому твои недоброжелатели могут придумать любую причину, почему Вальдс ушел из великокняжеского терема, вплоть до позорящей тебя как женщину, ставшую не нужной добившемуся своего сотнику. Ты сама всенародно должна показать, что между тобой и Вальдсом ничего не могло быть предосудительного, ибо ты свято блюдешь честь замужней женщины и память об ушедшем в поход муже-воителе. Лишь в этом случае ты можешь не опасаться дурных слухов и завоевать любовь и уважение киевлян.

– Я тоже хотела бы так поступить, но как это желание осуществить?

– Сия мечта завтра же может быть претворена в жизнь. В полдень на суд ваших языческих волхвов должна предстать женщина, уличенная в измене ушедшему в поход мужу-дружиннику. Я знаю приговоры-засуды таким женщинам – они страшны. Ежели этот приговор женщине-изменнице вынесут не волхвы, а ты, тоже жена мужа-воителя, никто не осмелится даже заикнуться, что ты можешь позволить себе то, за что волей богов обрекла на жестокую смерть эту женщину. Тогда исчезновение Вальдса с великокняжеского подворья будет только лишним подтверждением правоты таких рассуждений. Помимо этого у меня, христианского пастыря, есть еще одна причина просить тебя о таком поступке.

– Какая же?

– Мы, христиане, должны судить людей не по их словам, а по их делам. То, что я скажу о тебе,– это одно, то, что сделаешь ты сама,– совсем другое. Моя паства вправе верить или не верить моим словам о чужом для нее человеке, зато своим глазам и ушам она поверит обязательно. А я хотел бы, чтобы она верила тебе безоговорочно.

– Я буду в полдень на суде и постараюсь заслужить благорасположение горожан и доверие твоей паствы…

Ольга предполагала, что увидеть великую княгиню, впервые решившую самолично вершить суд, пожелают многие, но чтобы людей оказалось столько, она не думала. Полностью был заполнен не только судный майдан и прилегающие к нему улицы, но и ближайшие подворья. Окружившие майдан деревья были так густо усеяны взобравшимися на них детьми, что приходилось удивляться, как они не рухнут под тяжестью их тел. Среди толпы присутствовали не только горожане, работный люд из ремесленных слобод, иноземные и русские гости-купцы, но и смерды из близрасположенных селений. Дюжие великокняжеские гридни, став цепью лицом к громкоголосой бурлящей толпе, с трудом сдерживали ее.

Тишина наступила, лишь когда стражники привели прелюбодейку и верховный жрец Перуна, ударив посохом о землю, начал перечислять ее прегрешения перед Небом и людьми. Ольга не слушала его – она присутствовала на подобных судилищах и при князе Олеге, и уже с Игорем и знала, как все будет происходить и чем завершится. Стоя на помосте рядом с верховным жрецом, она, не мигая, смотрела поверх людских голов, стараясь даже случайно не бросить взгляд в сторону, где в группе дружинников-варягов находился Вальдс. Ей сегодня надлежало выполнить два важных дела – убедить киевлян, что у них есть заботящаяся о них великая княгиня, и получить ответ на вопрос, может ли она еще быть любима просто как женщина, а не как великая княгиня. Если в успехе первого дела Ольга не сомневалась, то в благополучном решении для себя второго была не уверена.

Ольга только мельком взглянула на прелюбодейку: красивая, во цвете лет, полногрудая женщина с дерзким взором. Что ж, она и не могла быть иной, ибо хорошо знала, на что отважилась. А пойти на измену мужу ее заставила жизнь: муж был не просто дружинник, а десятский и, значит, гораздо чаще бывал в походах, чем в семье. А ведь женская природа брала свое, особенно в то горькое для красивой, здоровой женщины время, когда безвозвратно уходит молодость и чувствуешь, что начинаешь быть нужной лишь семье и близким. Но ведь так хочется и другого, чего не смогла получить сполна от мужа! А эта женщина, по-видимому, могла и привыкла брать от жизни свое, ибо Небо даровало ей мужской характер – даже зная об уготованной ей участи, она ни в чем не раскаивалась и не просила пощады.

Когда верховный жрец смолк, заговорила Ольга. Как и предшественник, она поведала о тяжкой доле русичей-воинов, о долге женщины, жены и матери, делить с мужем семейные тяготы и заботу о детях, обличала стоявшую на коленях прелюбодейку в забвении и нарушении священных законов русичей, завещанных своим детям и внукам ушедшими на Небо предками. Она повторяла то, что говорили много раз до нее и надлежало молвить ей, но когда было сказано уже все, что требовалось, Ольга стала говорить то, чего никто и никогда не говорил прежде. Она напомнила, что все русичи, от великого князя до простого смерда, одна дружная семья, что всем им, внукам Перуна, велено богами жить в мире и помогать друг другу, что особое сплочение требуется в смутную годину вроде той, что переживает Русь сегодня, когда ее лучшие воины в далеком походе, а вороги на кордонах и внутри самой державы не дремлют. Завершила Ольга тем, что она, русская женщина, жена русича-воина, великая княгиня, в сей тяжкий для Руси час вносит свой посильный вклад в дело защиты стольного града от возможного нападения недругов и для оказания помощи сирым и убогим, которых боги обошли в своих милостях, а прежде всего увечным и болящим бывшим дружинникам, чьи подвиги во славу Руси должны служить примером для нынешних воинов.

Завершила Ольга свою речь в мертвой тишине. Когда же по ее знаку двое дружинников принесли за медные ручки сундук и поставили его у ног верховного жреца, тишина стала гнетущей.

– Мудрый старче, тебе, беседующему с богами, они поведают, как справедливо распределить мой дар,– торжественно провозгласила Ольга.– Ты, старый воин и друг Неба, не забудешь никого, нуждающегося в помощи. Верховный жрец Перуна, прими мой дар стольному граду Руси и его жителям.

Наклонившись, Ольга отбросила в сторону крышку сундука и увидела, как отшатнулся назад потрясенный верховный жрец. А ведь его трудно было удивить! Бывший Олегов воевода, участник похода князя-воителя на Царьград, он видел много сокровищ и хорошо знал им цену. Не хуже знала им цену и Ольга, тем не менее с легким сердцем решилась на свой дар. Равный по щедрости подарок Киев получал доселе единственный раз – от князя Олега по завершении его победоносного похода на Царьград. Но то был дар великого князя, а не великой княгини!

Охваченная любопытством толпа навалилась на великокняжеских гридней, прижав их к помосту. Многие становились на цыпочки, вытягивали шеи, дабы увидеть содержимое сундука.

– Злато! Каменья-самоцветы! Скатный жемчуг! -прозвучали в тишине восхищенные голоса.– Несметное богатство!

Да, это было так – дар великой княгини был весьма и весьма щедр. Однако она не страшилась, что ей придется держать ответ за свой поступок перед Игорем. Если он возвратится с добычей, она с лихвой возместит нанесенный Ольгой ущерб, если без добычи – что такое сундук злата и цветных каменьев по сравнению с неудачным походом, оплаченным кровью и жизнями тысяч воинов-русичей? Если Игорь погибнет и верх в борьбе за власть одержат враги, что жалеть о сокровищах, которые перейдут в их руки? Если же победит она, то, возможно, как раз благодаря сему дару, которым она завоевала сердца киевлян. У нее были оправдания за сегодняшний поступок и перед великим князем, и перед собой!

– Мудрый старче, завершай начатый нами суд,– спокойно сказала Ольга, покидая помост и направляясь к великокняжескому терему.

Она шла, выпрямив спину и высоко вскинув голову, плотно сжав губы и глядя прямо перед собой. Но краем глаза видела, как безропотно расступалась перед ней толпа, как в пояс кланялись ей женщины и горожане-мужчины, а дружинники и воины городского ополчения снимали с голов шлемы. А ведь всего час назад, когда она шла к помосту, ничего подобного не было и в помине. Она добилась своего, отныне сердца киевлян будут принадлежать ей, а не возможным недругам, кем бы они ни оказались!

Это подтверждали шум и веселое оживление, возникавшие за ее спиной. Люди не ждали вынесения приговора-за-суда, а расходились по домам. Они явились на площадь не на суд, а дабы лицезреть и услышать великую княгиню, о коей после ухода в поход дружины появилось столько пересудов. Они увидели ее, но вовсе не такой, какой ожидали. Она победила стольный град Руси, а он должен ей помочь победить недругов!